А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
Часть вторая 1267-1368 годы Предначальной Эпохи
Название: Одинокий принц
Автор: vinyawende
Категория: джен, гет
Персонажи: Нолофинвэ/Анайрэ, Финвэ, Арафинвэ, Финдис, Фаниэль, упоминается пейринг Финвэ/Индис, Арафинвэ/Эарвен, Феанаро/Нерданель
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, романс
Размер: мини, 6538 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1267 год Предначальной Эпохи. Принц Нолофинвэ добился выдающихся успехов во многих делах и снискал себе уважение и любовь многих эльдар, вот только той, кого мог бы назвать своей любимой, он так и не сумел найти. День ото дня одиночество все больше подтачивает его силы.
Примечание: 1. Пословица Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить, насколько я знаю, чешская, но она очень подходила по контексту, поэтому теперь она и эльфийская тоже. 2. Коня Нолофинвэ зовут Рамайнен, на квенья ramainen означает "крылатый", но это не пегас, обычный конь, только очень резвый. 3. Парма Лумбулоантаон - название книги Нолофинвэ (кв. parma - книга, lumbule - тьма, anta - лицо). 4. Год рождение Анайрэ - 1261 год Предначальной Эпохи (фикрайтерским произволом).
читать дальшеДом Нолофинвэ, красивый, просторный и светлый, был всем хорош, вот только сам Нолофинвэ с каждым годом все меньше чувствовал, что это его дом. А когда возвращался из долгих разъездов по Валинору, которые чем дальше, тем чаще предпринимал по поручениям отца, то первое время не мог отделаться от ощущения, что место это давно покинутое или вовсе не обжитое, хотя в его отсутствие за домом, садом и конюшней исправно следили.
Но как бы ухожено ни было все вокруг, звук собственных шагов в пустых комнатах наводил тоску, а мысль о песне исчезала прежде, чем первый звук успевал сорваться с губ. Каждый раз, приближаясь к дому, Нолофинвэ надеялся, что получится иначе, но становилось все хуже.
В этот раз он и часу выдержать не смог, только смыл с себя следы путешествия, переоделся и сбежал скорее во дворец, надеясь, что встреча с родными поможет ему развеять тягостное настроение. Это всегда помогало: мама, отец, сестры, Арфьо, если, по чистой случайности, он дома, а не улизнул в очередной раз в Альквалондэ к своей Эарвен... разговоры, музыка, смех... И вот уже он чувствует себя полным жизни и счастливым. По крайней мере, до тех пор, пока не шагнет снова за отцовский порог, чтобы вернуться к себе.
И зачем вообще ему понадобился отдельный дом? Со смесью досады и сожаления, Нолофинвэ вспоминал теперь, как когда-то, еще совсем юнцом, полным предчувствий грядущего счастья, решил, что скоро встретит свою возлюбленную. А раз так, то ему нужен дом, куда он мог бы ее привести.
Дом Нолофинвэ построил, вот только ожидание любви, которое вело его в ту пору, так и осталось не больше, чем ожиданием. Многих дев из разных народов эльдар встречал он за свою жизнь: они были прекрасны, добры сердцем, умны и достойны восхищения. Но ни одна не разбудила в душе Нолофинвэ того дивного сочетания восторга и родства, что зовется любовью. И со временем он сделался почти уверен, что женщины, с которой ему суждено было бы разделить вечность, нет на свете. Оставалось только смириться с предначертанным одиночеством.
Нолофинвэ ненавидел одиночество и потому всеми силами старался лишний раз не думать о нем. До предела заполнял свои дни науками и делами: история, математика, физика, искусство исцеления, строительство, прокладка дорог и любые обязанности, которые отец, занятый младшими детьми или иными трудами, сочтет нужным поручить ему – за все Нолофинвэ брался охотно, даже с радостью. Однако со временем радость его стала блекнуть, и все чаще бывало, что ни ученые диспуты, ни трепет открывающегося знания, ни удовлетворение завершенной работы, ни путешествия, ни встречи со старыми друзьями или новыми знакомцами уже не могли развеять его тоски. Только родные да матушкина музыка еще ни разу его не подводили.
Завидев королевский дворец, Нолофинвэ прибавил шагу и почти вбежал внутрь. Но жилые комнаты встретили его странной пустотой. Не такой давящей, как в его собственном доме, но непривычной и потому тревожной. Нолофинвэ собирался уже найти хоть кого-нибудь и как следует расспросить, когда услышал знакомые шаги.
– Нольо! – обрадовался Финвэ. – Когда ты вернулся?
Не дожидаясь ответа, король крепко обнял сына.
– Здравствуй, отец, – с улыбкой ответил Нолофинвэ через мгновение, когда они отстранились друг от друга. – Только что. А где все?
– Арфьо все пропадает в Альквалондэ, того гляди совсем туда переберется, – начал перечислять Финвэ. – Мама с Иримэ отправились навестить Ингвэ... это было чуть больше недели назад... потом и Фаниэль куда-то подевалась, прихватив с собой мольберт, краски, и, я буду надеяться, хотя бы какую-то провизию, но за это ручаться уже нельзя...
Отец с сыном обменялись понимающими улыбками. Фаниэль могла иногда целые дни напролет рисовать, поддерживая силы только родниковой водой да своим вдохновением.
– А позавчера, – продолжал Финвэ. – Финдис прослышала, что в двух днях пути к северу нашлись какие-то ужасно редкие цветы, которые она, оказывается, давно мечтала развести в нашем саду, и тоже исчезла. Вот так все разбрелись и бросили меня одного, – заключил он.
Это было сказано легко, без грусти, но для Нолофинвэ слова все равно прозвучали неожиданно печально, сердце дернуло болью. И чувство, видимо, нечаянно отразилось на его лице, потому что Финвэ вдруг спросил с беспокойством:
– Что это с тобой?
– Ничего, – выдохнул Нолофинвэ и, тут же противореча сам себе, спросил: – Скажи, у тебя бывала такая тоска, когда смотришь вокруг, и кажется, что тени с каждым днем становятся все длиннее, даже в часы полного сияния Лаурелин?
Он ожидал, что отец удивится, скажет, что все пустое, нерадостная игра воображения и только. Но вместо этого Финвэ сказал:
– И тени становятся длиннее, и краски выцветают, и воздух горчит на вкус. Дурное одиночество, которое трудно побороть, особенно когда знаешь, что оно будет с тобой всегда, на протяжении вечности. Я все гадал, как ужиться с ним...
Финвэ замолчал, словно глядя на что-то бесконечно далекое и видимое только ему.
– И как же? – спросил Нолофинвэ, возвращая отца к настоящему.
– Не знаю, – ответил Финвэ. – Я встретил твою маму, и с тех пор Лаурелин сияет для меня ярче прежнего.
Конечно, можно было догадаться.
– А если бы этого не случилось, что тогда?
Этот вопрос, пожалуй, стоило оставить незаданным, тем не менее, он прозвучал.
– Такого мне не довелось испытать, и за это я навечно благодарен судьбе, – отозвался Финвэ.
"Возможно, я окажусь тем, кто испытает" – подумал Нолофинвэ, но уж этой мысли он не дал выскользнуть наружу из своего разума. Все-таки отец, казалось, что-то понял. Во всяком случае, он сказал:
– Ты еще молод, Нолофинвэ, ты не будешь один всегда. Для этого нет никакой причины.
– Быть может, это случится просто так, безо всяких причин, – заметил Нолофинвэ.
– Разве мало в Амане прекрасных дев? – спросил отец, и, явно желая подбодрить его, добавил с усмешкой: – Говорят, не меньше дюжины красавиц признавались тебе в любви.
– К счастью, это случалось только дважды, – без улыбки ответил Нолофинвэ и отвернулся.
Усмешка Финвэ растаяла, и видно было: он не знает, что сказать. Не часто такое выражение появлялось на лице короля нолдор. Но сейчас рядом не находилось никого, способного оценить столь редкий момент.
– Что же ты им отвечал? – наконец спросил Финвэ.
– Правду, – сказал Нолофинвэ. – Обе были достойны любви, самой глубокой и сильной, какая может быть, но я не питал таких чувств ни к одной из них. И я не хотел, чтобы ради меня они пожертвовали возможностью когда-нибудь узнать взаимную любовь с другим эльда. Я боялся встать между ними и истинным счастьем, – сказал он, а потом добавил странно напряженным голосом, словно преодолевая боль: – Они после благодарили меня. На двух свадьбах был я почетным гостем, и, глядя на жениха и невесту, видел, как сияют их лица, как истинное чудо связывает их прочнее кровных уз. А значит, я поступил правильно. Эта мысль поддерживает меня в моменты слабости, когда я думаю, что, может быть, должен был попытаться, – Нолофинвэ вздохнул. – Ведь и мама полюбила тебя раньше, чем...
Финвэ вдруг положил руку на плечо сыну и резко развернул его к себе, так что они снова оказались лицом к лицу.
– Да, твоя мать любила меня раньше, чем я ее. Но я полюбил ее всем сердцем задолго до того, как она согласилась стать моей женой, и любовь моя к ней, не меньше ее любви ко мне, – чеканя каждое слово, выговорил Финвэ и уже мягче продолжал: – Когда мы были помолвлены, я с трудом мог быть вдали от нее, а когда стали женаты, для меня сделалась невыносима сама мысль о разлуке с ней. Если ее долго не было рядом, начинало казаться, что она словно и не появлялась в моей жизни. В эти моменты мне хотелось рыдать от ужаса и горя, я едва мог заставить себя казаться спокойным. Такая связь была почти мучительна для нас обоих. Только когда родилась Финдис, я, в самом деле, успокоился и смог дать немного покоя вашей маме. Теперь, как видишь, я даже способен отпускать ее одну навещать родных, но все равно считаю дни до ее возвращения. Она – моя жизнь.
Нолофинвэ слушал слова отца очень внимательно, и в свете этих слов ясными становились многие вещи, которых Нолофинвэ до этого не понимал. Он давно задавался вопросом, почему Феанаро в свое время не противился новой женитьбе отца. Не могло быть сомнений, что Финвэ не пошел бы на такой шаг, если бы Феанаро потребовал его не делать. Это даже не было обидно. Уже. В конце концов, будучи взрослым эльда, Нолофинвэ прекрасно понимал, как спокойствие одного живущего сына могло оказаться для отца дороже, чем собственное счастье, и тем более, чем дети, которые еще только могли бы появиться. Так что все они должны были быть благодарны Феанаро, что он приберег свою неприязнь к этой идее на потом, а не высказал ее сразу же. Лишь одного Нолофинвэ никак не мог взять в толк – почему так вышло. Теперь, однако, все, наконец, встало на свои места. Если отцу было настолько плохо, то ясно, что между продолжением его страданий и новым браком Феанаро выбрал второе.
– Не сомневайся, ты поступил правильно, – говорил тем временем Финвэ. – А твое собственное чудо еще ждет тебя впереди. Не сомневайся, – повторил он. – И не теряй надежды.
– Хорошо, не буду, – согласился Нолофинвэ, на этот раз улыбаясь.
– Обещаешь? – спросил Финвэ, в точности тем же тоном, которым задавал этот вопрос сам Нолофинвэ, когда еще был маленьким мальчиком.
– Обещаю, – ответил Нолофинвэ.
– Вот и славно, – сказал Финвэ. – Теперь давай-ка ты расскажешь мне, как прошла твоя поездка.
Говоря это, Финвэ уже сделал шаг к выходу из комнаты, и Нолофинвэ последовал за ним, готовясь рассказывать.
***
За обсуждением дел они засиделись надолго, потом Финвэ убедил сына остаться сперва на ужин, а после того и до завтра. Наговорились вдоволь за все недели, что не виделись. Печальных тем больше не касались, так что к тому времени, как засиял Тельперион, отмечая начало нового дня, Нолофинвэ чувствовал себя много бодрее, чем накануне, хотя со времени своей последней остановки на пути в Тирион не провел на Дороге Грез ни мгновения.
Во время пика сияния Тельпериона во дворец явились мастера гильдии каменщиков, и Нолофинвэ обсудил результаты поездки и с ними тоже. Так что в свой дом он возвратился только к новому Смешению Света. И на этот раз в собственной гостиной его ожидал весьма приятный сюрприз.
– Арфьо!
Сдержать удивленный возглас было трудно да и незачем.
– Вот и хозяин явился! – обрадовался Арафинвэ. – Вовремя, а то гость уж собирался уходить!
Братья, смеясь, обнялись.
– Как ты здесь очутился? – спросил Нолофинвэ.
– Только вошел в город – сразу же услышал, что и ты вчера возвратился, – ответил Арафинвэ. – Решил сперва наведаться к тебе. А тебя-то нет!
– Так я еще вчера пошел навестить отца да и остался у него. Он был рад компании, а то все куда-то запропастились...
– Особенно я, – с покаянным вздохом заключил Арафинвэ.
– По правде говоря, да, – сказал Нолофинвэ. – Отец уже начал беспокоиться.
– Вот каждый раз обещаю себе, что буду бывать дома чаще, но только доберусь до Альквалондэ и пропадаю.
– Альквалондэ... Альквалондэ... – рассеянно протянул Нолофинвэ. – И как там?
– Замечательно, – просиял Арафинвэ. – Но ты сказал бы "как обычно". И я, как всегда, пообещал всем твоим знакомым, что передам тебе их приветствия.
– Спасибо!
– А еще я привез тебе подарок, – продолжал Арафинвэ и махнул рукой в сторону маленького столика, на котором выстроилась в два ряда полдюжины бутылок.
– Альквалондское – вино для тех, кто хочет потерять голову сразу и память потом, – усмехнулся Нолофинвэ.
– Ерунда, – Арафинвэ махнул рукой. – Надо только не забывать, что оно пьется легче нашего, а крепость у него выше, да и бутылка больше. Ну и, конечно, знать меру, – Арафинвэ назидательно поднял палец, хотя глаза его смеялись. – Думаю, одну бутылку в честь радостной встречи мы с тобой вполне можем себе позволить.
– Согласен, – ответил Нолофинвэ и отправился за кубками.
Арафинвэ в это время занялся извлечением пробки из ближайшей к нему бутылки. Потом он же разлил вино, а Нолофинвэ разрезал на ломтики несколько груш, которые лежали в вазе, скорее, для украшения комнаты, но вообще были вполне съедобны.
Братья осушили кубки за встречу, и Арафинвэ наполнил их опять.
– О чем говорили с отцом? Я имею в виду, кроме меня? – спросил он.
– О том, как идут дела на новом месте добычи белого мрамора, и что дорогу туда надо проложить пошире, и так, обо все понемногу.
– Понятно, но все-таки? Должно быть что-то важное, точно должно, я же вижу по тебе, – настаивал Арафинвэ.
– О нем и о маме, и почему я все никак не найду себе жену, – коротко перечислил Нолофинвэ между двумя глотками. Пересказывать брату вчерашний разговор не хотелось, тем более, он уже чувствовал, что вино начало отдавать в голову.
– Это как-то связано? – спросил Арафинвэ.
Нолофинвэ вместо ответа еще отпил из кубка.
– Ты меня слышишь? – чуть повысил голос Арафинвэ, привлекая его внимание.
– Да, – ответил Нолофинвэ. – Нет, не связано. Хотя я раньше подозревал, что да. Пока ты не встретил Эарвен.
– Так, а я здесь причем? – удивился Арафинвэ.
– Ну, ведь до этого... – сказал Нолофинвэ, потом остановился и начал заново: – Смотри, из всех детей нашего отца свою семью завел только Феанаро. Вот я и подумал, может, это не случайно. Может, никому из нас...
– И за что только тебя называют мудрым, – вздохнул Арафинвэ, не дав ему договорить.
– Да я понял, что болван, когда увидел тебя с Эарвен, – признался Нолофинвэ. – По вам сразу было ясно, что вы созданы друг для друга. Тогда я стал думать, что все дело во мне одном.
– Ты слишком много думаешь, брат, – сказал Арафинвэ. – И слишком мало смотришь вокруг. Если бы смотрел, понял бы, что ни Финдис, ни Фаниэль не тяготятся своим одиночеством, как не тяготился им и я до встречи с Эарвен. И многие другие эльдар тоже... Вспомни, ведь есть даже те, кто пробудился на берегах Куинэн, но до сих пор не нашел себе пары. Однако они не страдают из-за этого, потому что не думают, что это будет длиться вечно. Они знают – все может измениться в каждый из дней. И не тревожатся, что дело в них одних, потому что никакого такого дела попросту нет, – Арафинвэ говорил уверенно, даже с некоторым жаром, но потом добавил почти умоляюще: – Ты сам себя изводишь такими мыслями, Нольо. Пожалуйста, не надо. Ради тебя самого и ради всех нас. Каково было бы отцу узнать, что ты...
– Нет! – воскликнул Нолофинвэ. – Отец не узнает. Этих страниц моей души он не прочтет. Их никто никогда не должен был прочесть.
Слова Нолофинвэ звучали чуть медленнее, чем он говорил обычно, словно их надлежащее произнесение требовало каких-то дополнительных усилий. Нолофинвэ заметил это и замолчал, осмысливая новый факт.
– Больше не буду заедать альквалондское грушами, – решил он наконец. – От них никакого толку.
– Правильно, не надо груш, – одобрил Арафинвэ и потянулся за второй бутылкой.
А потом... Что ж, в тот день они все-таки выпили все шесть бутылок альквалондского в один присест.
***
Доводы отца и Арафинвэ подействовали, или, возможно, Нолофинвэ просто давно нужно было выговориться. Во всяком случае, он действительно испытал облегчение и вдруг почувствовал, что мир стал живей и ярче, чем бывал в последнее время.
Нолофинвэ решил не разбираться в этом загадочном явлении слишком глубоко, а просто насладиться им, раз уж выпала такая возможность. Исполняя это намерение, он завел привычку в часы Тельпериона совершать долгие конные прогулки. Выезжал из Тириона и направлялся куда вздумается, иногда позволяя Рамайнену, своему коню, самому выбирать дорогу.
Так и случилось однажды, что Нолофинвэ вдруг оказался на просторном пастбище близ Тириона, где жевали траву и просто гуляли на свободе красавцы кони, многие из которых мастью, статью и еще чем-то трудноуловимым напоминали Рамайнена.
– О, друг, да ты привел меня поздороваться со своими родичами, – усмехнулся Нолофинвэ.
Конь фыркнул в ответ вполне утвердительно. Однако Нолофинвэ уже заметил нечто такое, отчего у него на время пропала не только охота беседовать с конем, но и вообще дар речи. Казалось, его глазам предстала сама Элентари, неспешно идущая по лугу в обличье девы с дивно гибким станом и долгими темными волосами, в которых отражается блеск звезд, даже здесь, где сами звезды не были видны в сиянии Древ.
Нолофинвэ замер, ошеломленный, но Рамайнен вдруг радостно заржал, тут же несколько лошадей заржали ему в ответ. Дева обернулась, и стало окончательно ясно, что это вовсе не валиэ, а эллет, и притом еще совсем юная. Она, в самом деле, была очень красива, но кроме красоты, было в ней что-то еще совершенно особенное, чему Нолофинвэ не знал названия.
Он не сводил с нее глаз, а она вдруг вскрикнула радостно и бросилась ему навстречу:
– Рамайнен! Раминке, какой же ты красавец!
Девушка потянулась погладить голову коня, и гордый жеребец легко ей это позволил, а потом и вовсе начал напрашиваться на ласку. Нолофинвэ наблюдал, как незнакомка перебирает пальцами гриву Рамайнена, и чувствовал сразу замешательство, интерес, внезапное веселье, а еще... то ощущение, какое возникает в груди, когда вдруг слышишь музыку, от которой так и тянет пуститься в пляс.
Пока Нолофинвэ пытался совладать со всем этим богатством эмоций, девушка нашептывала Рамайнену что-то нежное, как будто забыв обо всем. А может, и вправду забыв.
Словно в подтверждение догадки Нолофинвэ, она вдруг подняла взгляд и явно смутилась, увидев всадника. Ахнула и отступила на шаг, но потом улыбнулась и сказала:
– Ярок свет в час нашей встречи, господин! Прости, что не приветствовала тебя раньше, но твоего коня я знала, еще когда он был маленьким жеребенком, и давно уже не видела его, а теперь от радости забыла учтивость.
– Ярок свет в час нашей встречи, госпожа! – отозвался Нолофинвэ. Давно это традиционное приветствие не звучало для него так свежо и искренне, как теперь. – Не извиняйся, я должен был спешиться.
С этими словами он спрыгнул с коня на землю и вежливо поклонился.
Теперь Нолофинвэ мог смотреть девушке прямо в глаза, она оказалась только чуть меньше него ростом. А взгляд у нее был спокойный и веселый одновременно, и, пожалуй, более яркий, чем это бывало обычно даже среди эльдар Амана. Хотя, быть может, Нолофинвэ это только почудилось, потому что все вокруг него в этот момент сияло. Сияло, как никогда.
Но он не мог просто стоять и смотреть на нее до конца Мира, нужно было сказать что-нибудь. Вот только о чем? Мысли не желали облекаться в слова. Она опьянила его сильнее и скорее любого вина. Что делают эльдар, когда впервые видят друг друга... Знакомятся... Как-то... Ведь и он делал это множество раз...
– Ты ученица почтенного Нортвэ? – наконец спросил Нолофинвэ.
– Не совсем, – девушка с улыбкой покачала головой. – Я его дочь.
Дочь. У Нортвэ было четверо сыновей, и Нолофинвэ знал их всех, а вот дочь лишь одна, и ее Нолофинвэ никогда не видел, только слышал о ней.
– Так ты та самая Анайрэ! – воскликнул он.
Воскликнул и тут же пожалел об этом. Наверняка, ей эта фраза успела уже страшно надоесть. Ведь едва ли не весь Тирион знал историю Анайрэ, той, что еще прежде, чем минул третий со дня ее рождения год Древ, пожелала учиться у валы Манвэ и осталась жить среди его учеников на Таникветиль.
Немногие из нолдор учились у Манвэ, и не в обычае этого народа было становиться учениками владык, не поучившись прежде у Мудрых из эльдар и не подготовившись. Но Манвэ согласился – и с радостью – учить маленькую Анайрэ, а она была полна решимости учиться, и, хотя плакала, расставаясь с родными, но твердо отказалась, когда они предложили ей вернуться с ними домой. С тех пор ее история бродила по Тириону, и, быстро обрастая подробностями, стала почти легендой.
До Нолофинвэ даже доходили слухи, будто Анайрэ дала обет, что не будет видеться с родными, пока не достигнет вершины мастерства в музыке. Слышать такое было и странно, и смешно. В своих поездках Нолофинвэ частенько встречал ее мать, отца или кого-то из братьев, когда они отправлялись навестить Анайрэ или, наоборот, повидав ее, возвращались домой.
Девушка молчала, и Нолофинвэ уже решил, что она раздосадована его словами. Признаться, он на ее месте, пожалуй, мог бы рассердиться. Но она ответила спокойно, без тени раздражения или вызова:
– Да.
Не рассердилась.
– А ты Нолофинвэ, тот самый Нолофинвэ... – прибавила она и остановилась.
Или рассердилась, и теперь выбирает колкость. Что ж, он заслужил. Нолофинвэ честно не мог вспомнить, когда еще при знакомстве с кем-то был таким неловким. Последние семьдесят пять лет Древ, во всяком случае.
– ... который написал Парма Лумбулоантаон – книгу о деяниях Тьмы, – закончила девушка, и в ее голосе и во взгляде легко было прочесть неподдельное уважение.
Лумбулоантаон – замысел его первого, не считая родителей, наставника и плод долгих и кропотливых трудов самого Нолофинвэ. Рассказы о том, что претерпели когда-то квэнди по вине Черного Всадника и его слуг. Истории Рожденных Заново, и истории, рассказанные Рожденными Заново о тех, от кого ныне осталась только память. Среди всех трех народов эльдар Валинора работал Нолофинвэ, по крупицам собирая знание, и труд его был известен всем трем народам, но редко кто-то заговаривал о нем с Нолофинвэ. И тем более, он не ожидал такого от столь юной девы, которая, к тому же, только что чуть ли не расцеловала его коня.
– Ты слышала об этой книге? – спросил он.
– Я прочла ее, – ответила Анайрэ.
– Зачем? – изумился Нолофинвэ.
Не самый уместный вопрос для того, кто эту книгу и написал, но Нолофинвэ так привык слышать его даже от тех, кто славился своей мудростью, что просто не мог сам не спросить теперь.
– Чтобы знать, – ответила она. – И потом, кто-то ведь должен помнить о них. Обо всех, кто не пришел в Чертоги Мандоса, и теперь уже никогда не сможет вернуться. Помнить, что они были.
– Ты правда так думаешь? – спросил Нолофинвэ.
– Конечно, – отозвалась Анайрэ, глядя на него чуть удивленно.
– Просто мне часто говорили, что это ни к чему, – объяснил он.
– Но ведь сам ты знаешь, что это нужно, – сказала она. – Иначе не мог бы написать.
– Я знаю и написал, – со вздохом сказал Нолофинвэ. – Но в Тирионе немногие прочли эту книгу, хотя о ней и известно всем. Когда я работал над Лумбулуантаоном, я старался, как мог, облегчить дело для тех, кто после станет его читать. И все же иногда эльдар признавались мне, что это оказалось для них слишком тяжело, и даже для меня они не могли осилить книгу. Я отвечал, что они и не должны делать этого для меня, – Нолофинвэ опять вздохнул. – А ведь другие мои книги, написанные о тех же временах, но на более светлые темы, они читали и хвалили по собственному своему желанию, несмотря на то, что книги эти куда менее совершенны, чем Лумбулоантаон. Я и писал их затем, чтобы отточить мастерство, которое старался передать мне мой учитель, прежде чем приступать к главному делу. Но Лумбулоантаону это не помогло.
– Мой отец говорит, что можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить, – сказала Анайрэ. – Я думаю, он прав. Чтобы пить, нужно испытывать жажду. А никто не может жаждать за другого. И знаний, как воды, каждый эльда может пожелать для себя только сам. А тот, кто указал родник, и так уже сделал много, – убежденно заключила она.
– Спасибо, – благодарно улыбнулся Нолофинвэ. – Твой отец мудр, и ты тоже.
Рамайнен, недовольный тем, что Анайрэ больше не обращает на него внимания, ткнул ее носом в плечо, и Анайрэ рассмеялась.
– Ничего, если я расчешу твоему коню гриву? – спросила она у Нолофинвэ, доставая из сумки на поясе небольшую щетку с длинной щетиной.
– Я думаю, он будет очень счастлив, – ответил Нолофинвэ, про себя радуясь возможности остаться рядом с ней подольше.
***
К тому времени, как Нолофинвэ и Анайрэ попрощались в первую свою встречу, он успел уже смириться с тем, что отныне ему, как воздух, необходима эта девушка. Девушка, о которой ему почти ничего неизвестно и которая по времени рождения куда ближе к малютке Иримэ, чем к нему.
Впрочем, ни разница в возрасте, ни краткость их знакомства совсем не ощущались. Наоборот, рядом с Анайрэ Нолофинвэ чувствовал себя так, словно они знали друг друга всегда. Он был бы счастлив тут же признаться ей в любви, подхватить ее на руки и умчаться прочь, куда-нибудь, где никто не потревожит их в ближайшую тысячу лет. Но рассудок, еще не до конца утративший над ним власть, предостерегал его от подобных шагов.
Сердце Анайрэ было свободно, Нолофинвэ ясно видел это в ее глазах. Однако он хорошо понимал: ее свобода еще не значит, что она ответит на его чувство. Быть может, на этот раз ему придется испытать на вкус горькое снадобье отвержения? Или, еще хуже, она сжалится над ним и из сострадания согласится. Где тогда он найдет силы отказаться от столь огромной жертвы?
Ответов на эти вопросы Нолофинвэ не знал, а потому решил до времени молчать и видеться с Анайрэ, когда позволит случай. Но, правду сказать, слишком много выбора случаю Нолофинвэ не оставлял, каждый свой день он устраивал так, чтобы хоть ненадолго увидеть Анайрэ. А если это не удавалось, чувствовал себя ужасно обделенным и потерянным. Но, к его счастью, такое случалось крайне редко. Обычно все словно бы само складывалось наилучшим образом. Нолофинвэ не знал, судьба ли благосклонна к нему или Анайрэ желает этих встреч не меньше, чем он. Слишком смелых догадок о ее чувствах он старался себе не позволять.
Однако их встречи все больше походили на свидания влюбленных. Они проводили вдвоем многие часы, говорили обо всем на свете, обошли все его и все ее любимые места близ Тириона, и каждый миг он любовался ею, упивался ее присутствием, звуками ее голоса и смеха, прикосновениями ее руки к его руке... Все это медленно, но верно укрепляло решимость Нолофинвэ, как вода из источника, благословленного Йаванной, укрепляет молодое дерево. Он чувствовал, что однажды, уже скоро, выкует серебряные кольца, какие принято носить в знак помолвки, и спросит Анайрэ, согласна ли она стать его женой. И когда Анайрэ ответит "да", они сначала объявят об этом своим родителям, как говорит обычай, потом... Что будет, если она скажет "нет", Нолофинвэ сперва не желал думать, а со временем эти мысли сами перестали приходить ему на ум.
Скоро, уже скоро, все должно было, наконец, проясниться. Как оказалось, даже скорее, чем предполагал сам Нолофинвэ. Однажды они с Анайрэ встретились снова на том пастбище, где он впервые увидел ее. В этот раз она принесла с собой маленькую арфу и сыграла для него. Нолофинвэ слушал, равно очарованный музыкой и той, что ее создала. Когда Анайрэ прекратила играть и посмотрела на него, он выдохнул:
– Ты играешь, как моя мать!
Сразу же подумал, что Анайрэ может и не понять, что значат для него эти слова. Но мимолетное опасение было напрасным. Анайрэ рассмеялась счастливо.
– Воистину высокая оценка от благосклонного слушателя, – сказала она, отсмеявшись, и добавила с легким вздохом: – Так, как играет Индис Ясная, мне никогда не играть. Что? – спросила она, заметив изумленный взгляд Нолофинвэ.
– Просто... ты это сказала... словно мама – величайший мастер. Редко кто говорит о ней в этом тоне, и обычно это я сам или...
– Ты шутишь! – почти возмущенно перебила Анайрэ. – Индис – легенда среди мастеров музыки. Да если бы завтра она объявила, что согласна брать учеников, улицы Тириона заполнились бы так, что негде стало б пройти.
Нолофинвэ покачал головой, почти недоверчиво. В Валиноре он знал многих и слышал о многом, но мама была для него, прежде всего, мамой, и он часто забывал, что когда-то она жила иначе, чем сейчас. Вплоть до того, что, хотя, собирая для своих книг истории о жизни квенди на берегах Куинен, Нолофинвэ записал и несколько историй, в которых говорилось об Индис, с ней лично он очень мало их связывал и ни разу не пытался расспросить ее о подробностях. Жизнь матери до прихода в Валинор была непредставима. Да и годы в Валиноре, до того как она вышла за отца, представлялись не очень внятно. Нолофинвэ знал, конечно, что она была одной из первых учениц Манвэ, слышал и что она была одной из самых лучших за все время, но эти похвалы сливались для него в один хор с тем, что он с детства слышал в Тирионе: как играет наша королева, как легки и совершенны ее мелодии, как радуют они сердце... Сейчас Нолофинвэ внезапно остро понял, что слова Анайрэ означают другое.
– Она учила нас с братом и сестрами, – сказал он.
– Должно быть, вы научились многому! – воскликнула Анайрэ.
– Не очень, – ответил Нолофинвэ. – Все мы учились только в детстве, а когда вырастали, другие дела отвлекали нас.
Всю жизнь, сколько себя помнил, он обожал слушать, как играет мать, ребенком и сам мечтал играть, и у него многое получалось, уроки с матерью Нолофинвэ любил не меньше, чем уроки с отцом, но со временем его интерес угас. Иные знания влекли его больше, должно быть, потому, что в натуре его было больше от народа нолдор. Мать не упрекала его, когда он захотел прервать их занятия, не старалась переубедить, но он понимал, конечно, что мало радости принесло ей это решение. Впрочем, до него она уже прошла это с Финдис, а потом то же повторилось с Фаниэль и Арафинвэ. Теперь мама учила музыке маленькую Иримэ...
– Теперь вся надежда на Иримэ, – сказал Нолофинвэ вслух. – Но мы говорили о тебе. Это замечательно, правда! И со временем ты научишься еще большему.
– Не научусь, – ответила Анайрэ. – Я больше не буду учиться музыке.
– Как?! – удивился Нолофинвэ. – Ты ведь так хотела этого!
– Да, весь город знает, что хотела. А я знаю, что научилась всему, чему могла. Владыка Манвэ меня уже отпустил, хотя и сказал, что ему будет меня не хватать. Мне тоже будет не хватать его. И всех остальных там, – Анайрэ немного помолчала. – Но теперь я чувствую, как другая судьба зовет меня.
– Ты вернешься домой? – спросил Нолофинвэ.
Надежда переполняла его. Если Анайрэ не уедет, если останется здесь...
– Когда-нибудь, – ответила Анайрэ. – Но не сейчас. Сейчас я буду учиться у валиэ Йаванны. Я хочу узнать все секреты изготовления лембаса, от того момента, как зерно падает в землю и до того, как хлеб вынимают из печи. Леди Йаванна говорит, я узнаю все это и больше, чем это. Я стану одной из йаванильди, – Анайрэ радостно улыбнулась.
Ученицы Йаванны жили в сердце Валинора, постигая премудрости природы, среди полей и садов Кементари.
– Значит, ты скоро уедешь? – спросил Нолофинвэ.
– Да, – ответила Анайрэ. – Через две недели.
Она посмотрела на Нолофинвэ так, словно то ли ждала, что он что-то скажет, то ли сама желала что-то сказать. Смотрела и молчала.
– Анайрэ, ты хочешь спросить меня о чем-то?
– Да, – сказала Анайрэ и замолчала, глядя на свои руки, на арфу у себя на коленях. – Ты... – И снова замолчала. – Сыграешь для меня? Может, не сегодня, но до моего отъезда? Сыграешь? – спросила она с какой-то особенной настойчивостью.
– Хорошо, – ответил Нолофинвэ, он не ожидал такой просьбы и вообще редко брался за арфу, но сейчас и не подумал отказаться.
До отъезда Анайрэ он сыгает для нее. И сделает кое-что еще. Но сначала он сделает пару серебряных колец.
***
Пара серебряных колец. Это только звучало просто, а на деле Нолофинвэ за несколько последующих дней сковал чуть не дюжину разных колец, но ни одно из них не казалось ему достаточно хорошим, чтобы быть кольцом помолвки для Анайрэ. Надеясь, что так дело пойдет удачнее, он пришел в мастерскую отца и впервые за много лет сработал одно кольцо там. Но оно вышло так же, как предыдущие: недостаточно плохо, чтобы сожалеть о потраченном времени, но недостаточно хорошо, чтобы остановить, наконец, выбор на нем, сделать еще одно в пару и идти к Анайрэ.
Нолофинвэ собирался уже уходить из дворца, когда его остановил Арафинвэ.
– Привет, брат! Давно тебя не видел, – сказал он.
Нолофинвэ почувствовал себя немного виноватым. Арфьо, похоже, все-таки взялся выполнять свой замысел почаще бывать в Тирионе, но в этот новый его приезд они ни разу толком не говорили.
– Привет, – ответил Нолофинвэ. И тут ему в голову пришла мысль. – Знаешь, мне нужен твой совет.
– Отлично, – обрадовался Арафинвэ. – Идем ко мне.
Он привел Нолофинвэ в свои покои, закрыл дверь и махнул рукой:
– Советуйся!
Нолофинвэ не мог не улыбнуться.
– Спасибо, мне уже легче, – честно сказал он и приступил к делу: – В общем, я решил... обручиться с одной девушкой... – тут Нолофинвэ остановился, раздумывая, как бы перейти еще ближе к сути.
Но долго думать ему не пришлось.
– С Анайрэ Нортвиэн, – сказал Арафинвэ.
– Ты знаешь? – удивился Нолофинвэ.
– Весь город знает, – ответил Арафинвэ и, полюбовавшись выражением лица брата, сказал: – Ладно, может, не весь, я знаю от Фаниэль.
– И поэтому ты приехал? – уточнил Нолофинвэ.
– Конечно, – усмехаясь, ответил Арафинвэ. – Мало ли какие глупости ты возьмешься творить от любви. Кто-то должен присмотреть за тобой.
– Что-то за тобой никто не присматривал, когда ты встретил Эарвен, – заметил Нолофинвэ.
– Как никто? А ты? – удивился Арафинвэ.
– Но ты не творил никаких глупостей и, к тому же, я твой старший брат, – заметил Нолофинвэ, сделав заметное ударение на слове "старший".
– Это все равно, – ответил Арафинвэ. – Кстати, ты тоже пока не творишь глупостей, наоборот, все дни сидишь в мастерской, я уж думал, Фаниэль ошиблась или я опоздал.
– Вот, поэтому мне и нужен твой совет, – ухватился за нужную тему Нолофинвэ. – Кольцо!
– Ты делаешь кольцо? – догадался Арафинвэ. – Но чем же я могу тебе помочь? То есть, я, конечно, могу сделать кольцо и совет дать могу, но вряд ли ты разбираешься в этом хуже.
– Смотри, – сказал Нолофинвэ.
С этими словами он вынул из кармана сделанные за последнее время кольца, все разом, потому что они были нанизаны на леску.
Арафинвэ сперва прыснул, а потом и рассмеялся в голос.
– В Альквалондэ так нанизывают рыбу для сушки, – с трудом выговорил он.
– О да, это именно то, что мне сейчас нужно услышать. Спасибо, – саркастически ответил Нолофинвэ.
– Извини, – сказал Арафинвэ, тут же становясь серьезным. – Так что не так со всеми этими кольцами?
– Они не подходят, – сказал Нолофинвэ, сформулировать точнее он ни за что бы не мог.
– Тогда расплавь их, – ответил Арафинвэ. – Расплавь их все и сделай другое.
Нолофинвэ мог с ходу привести пару дюжин причин, почему этого не стоит делать и почему это все равно не поможет. Но советы Арафинвэ частенько бывали странными. Однако они обычно работали, и это с лихвой искупало всю их странность. Поэтому Нолофинвэ сказал:
– Хорошо, я попробую, спасибо.
Прежде чем Арафинвэ успел что-нибудь ответить, дверь открылась, и вошли Финдис и Фаниэль.
– Нольо, ты наконец сделал это?! – с порога воскликнула Фаниэль.
– Сделал что? – спросил Нолофинвэ.
– Предложение Анайрэ, конечно, – ответила она, как будто это было делом давно решенным и много раз обсуждавшимся.
Между тем, Нолофинвэ точно помнил, что до сегодняшнего дня не говорил об Анайрэ ни с кем, никогда.
– Нет еще, – ответил он.
– Смотри не тяни, а то она, чего доброго, пригласит тебя на свадьбу.
– Фаниэль! – укоризненно воскликнула Финдис.
– На какую свадьбу? – непонимающе спросил Арафинвэ.
– Ни на какую, – ответила ему Финдис и мягко сказала Нолофинвэ: – Ни на какую свадьбу она тебя не пригласит, не переживай.
– Ну, конечно! – горячо поддержала Фаниэль. – И незачем так бледнеть, Нольо. Я же просто поддразнить тебя хотела. Прости.
– Ничего, – ответил Нолофинвэ, радуясь, что к нему возвращается способность дышать.
– По вам сразу видно, что вы любите друг друга, – продолжала Фаниэль. – Вот мне и не терпится, чтоб вы перестали мучиться. А то ведь ты гадаешь, и она гадает. Хоть объяснись с ней, чтоб вам было спокойней. Правда, Финдис считает, что ты, скорее всего, сразу подаришь Анайрэ кольцо помолвки. Да и я тоже склоняюсь к этому.
Нолофинвэ пытался осмыслить весь этот поток слов.
– Значит, вы думаете, что Анайрэ меня любит, – сказал, наконец, он.
Фаниэль рассмеялась, а Финдис улыбнулась и ответила:
– Она тебя, а ты ее. Это сразу заметно, когда вы рядом.
– Мы даже уже подумывали предупредить папу, чтобы он начинал готовить свадебный дар, – добавила Фаниэль. – А то не успеет, как в прошлый раз.
Фаниэль очень веселила история женитьбы Феанаро, хотя самой ее тогда еще не было и помнить все это она, в отличие от Финдис и Нолофинвэ, не могла.
– Он успел, – справедливости ради заметила Финдис. – Правда, только потому, что мама взяла на себя последние приготовления к обряду. К счастью, Феанаро об этом не узнал. Ведь они с Нерданель на церемонию опоздали.
– Да, девушки в Тирионе до сих пор, бывает, строят предположения, почему так вышло, – сказала Фаниэль. – Есть весьма романтичные версии.
Она картинно возвела глаза к потолку.
– Наверняка, любая из них куда романтичнее реальности, – ответила Финдис. – Просто Феанаро всегда думает, будто без него ничего важного не начнут.
– В тот раз он точно был прав, его же свадьба, – заметил Арафинвэ, и все рассмеялись.
– А Нольо сейчас думает, что уж он-то женится совершенно нормально, и о свадьбе не будут болтать в Тирионе следующую сотню лет Древ, – сказала Финдис, поглядев на Нолофинвэ.
– А вот и нет, – запротестовал он. – Если я женюсь на Анайрэ, то пусть себе судачат, хоть целую тысячу лет.
– И правильно, – одобрила Финдис.
– Вообще, с чего вы взяли, что следующей будет моя свадьба? – продолжал Нолофинвэ. – Может, Арфьо меня опередит.
– Нет, – уверено ответил Арафинвэ. – Мы с Эарвен оба знаем, что будем вместе всегда, но объявлять помолвку не торопимся, нам пока и так хорошо. Просто быть рядом.
– А это значит, что следующие лет десять вы будете гулять по берегу под звездами, – вздохнула Фаниэль, блеснув глазами.
– Мы не только гуляем по берегу, иногда выходим в море, – в тон ей ответил Арафинвэ.
Дальше Нолофинвэ эту болтовню не слушал, потому что вдруг понял, какими они должны быть. Их с Анайрэ помолвочные кольца.
***
Тонкую серебряную полосу украшали семь звезд, тоже серебряных, и в каждую был вделан камень: три сапфира и четыре бриллианта в кольце Анайрэ, четыре сапфира и три бриллианта в том, что на руке Нолофинвэ. Сейчас пальцы жениха и невесты сплетались, и на гранях всех четырнадцати камней играл золотисто-серебряный свет часа Смешения.
Нолофинвэ сидел, опираясь спиной о ствол дерева, а Анайрэ опиралась спиной о его грудь, так что ее голова была у него прямо под подбородком. Покой нарушал только легкий душистый ветерок, да щебет птиц где-то высоко в ветвях. Казалось, само время милостиво замедлило свой ход, чтобы дать влюбленным насладиться каждым мгновением этой встречи, их последней встречи наедине перед долгой разлукой.
– Я уже скучаю, – сказал Нолофинвэ.
– Я уже жалею, что собралась уезжать, – ответила Анайрэ. – Но все равно завтра я уеду. Ты сердишься?
– Нет, – сразу отозвался Нолофинвэ. – Ты будешь несчастна, если не сделаешь этого, а я желаю тебе только счастья.
– И я желаю тебе счастья, – вздохнула Анайрэ.
– Я счастлив, – улыбнулся Нолофинвэ. – Поверь мне, теперь я гораздо счастливее, чем был совсем недавно, когда не знал тебя. Да, я стану еще счастливее, когда ты вернешься домой навсегда, и мы поженимся. Но уже сейчас я счастлив, и я знаю, что впереди нас обоих ждет еще большее счастье.
Нолофинвэ был очень рад, что может по-настоящему искренне сказать это. Он немного тревожился, не сделают ли узы помолвки разлуку просто невыносимой, но вышло наоборот: он почувствовал небывалое спокойствие и увидел перед собой безбрежный океан времени, которое всегда будет принадлежать им двоим. Анайрэ подарила ему ощущение благодатной вечности, которого раньше недоставало его душе.
– Полное ученичество длится десять лет Древ, – сказала Анайрэ. – Мне кажется, это долго.
– Нет, не очень, – заверил Нолофинвэ, чуть наклоняясь и целуя ее волосы. – К тому же, я стану часто тебя навещать.
– А я стану приезжать, когда смогу, – откликнулась Анайрэ. – Теперь я буду тосковать по Тириону сильнее, чем прежде, – вздохнула она. – Ведь здесь остаются не только мои родные, но и ты.
– А разве по самому городу ты не скучаешь? – удивился Нолофинвэ.
Он очень любил Тирион и покидал его хоть и часто, но никогда надолго, и не представлял, как мог бы жить вдали от города на холме.
– Тирион – красивый город, и здесь прошло мое детство, – сказала Анайрэ. – Миндон Эльдалиэва до сих пор приводит меня в восторг. Все же, наверное, я могла бы жить, никогда больше не видя Тириона. Но жутко даже представить, что я могла бы никогда больше не увидеть тех, кто мне дорог. Когда я думаю о Тирионе, для меня это, прежде всего, наш дом, мои родители и братья, а теперь и ты.
– А я люблю Тирион, – сказал Нолофинвэ. – Все его улицы и дома, каждый фонтан, каждый камень мостовых и стен. Хотя, наверное, это звучит странно.
– Нет, – ответила Анайрэ. – Мой отец любит Тирион так же. Много раз ему говорили, что было бы удобнее и проще разводить лошадей, если б он уехал из Тириона и поселился среди равнин Валинора. Но он не может, в этом городе его сердце.
Она замолчала, и некоторое время они с Нолофинвэ сидели в уютной тишине, а потом Анайрэ вспомнила:
– Ты ведь обещал сыграть для меня до отъезда.
– Да, я принес с собой арфу, – ответил Нолофинвэ. – И если ты позволишь мне взять ее в руки...
Анайрэ с тихим вздохом сожаления отстранилась и села на траве напротив Нолофинвэ, а он достал из дорожной сумки маленькую походную арфу и заиграл. Это была первая мелодия, которую он сложил за многие десятки лет Древ. В ней звездный свет танцевал в лучах Тельпериона, и это чудо казалось одновременно невозможным и естественным, и вечным.
Когда Нолофинвэ закончил играть, он посмотрел на Анайрэ и увидел в ее глазах слезы.
– До чего же прекрасно, – сказала она. – Какое имя дал ты этой мелодии?
– У мелодии уже было имя, до того, как я написал ее, – ответил Нолофинвэ. – Это имя – Анайрэ.
Анайрэ счастливо улыбнулась и в то же время по-настоящему заплакала, слезы побежали по щекам.
– А мне показалось, немного похоже на леди Варду, – сказала она.
Нолофинвэ тоже улыбнулся.
– Когда я в первый раз увидел тебя, то принял за Элентари, – признался он. – Ты – моя Возжигательница Звезд.
Нолофинвэ потянулся было, чтобы стереть слезы Анайрэ, но она потянулась к нему проворней, их губы встретились в поцелуе, и в этот миг огни их феар сияли ярче ярчайших творений Варды.
Название: Мальчишки
Автор: vinyawende
Категория: джен, немного гета
Персонажи: Нолофинвэ, Финвэ, Индис, Анайрэ, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Тьелькормо, Куруфинвэ, Карнистир, другие внуки Финвэ, упоминается пейринг Финвэ/Индис, Нолофинвэ/Анайрэ
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий, драма
Размер: мини, 1854 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1368 год Предначальной Эпохи. По традиции и общему желанию, все внуки Финвэ время от времени собираются вместе в его дворце, и за годы этих "сборищ" не только родство, но и крепкая дружба связала многих из них. Финвэ счастлив, а его сыновья стараются лишний раз не вмешиваться, чтобы не испортить что-нибудь. Однако Нолофинвэ, случайно зашедшему в дом отца по делам, выпадает возможность понаблюдать за детьми и племянниками. Хотя, быть может, ему было бы спокойнее без этого.
читать дальше Все требующие внимания вопросы были уже обсуждены, и Нолофинвэ отошел от отцовского стола к окну, чтобы полной грудью вдохнуть воздух, напоенный ароматом цветов, высаженных под окнами. Сразу же он увидел, как у входа во дворец собирается, словно ожидая чего-то, небольшая толпа. Узнать этих эльдар ему не составило труда: пять золотистых голов – дети Арафинвэ, три рыжих – сыновья Феанаро, и четыре темных, в которых Нолофинвэ мигом определил всех троих своих сыновей и Макалаурэ. Ах да, сегодня день их обычного схода в доме деда. Нолофинвэ умудрился почти забыть об этом. Интересно, чего ради они все высыпали наружу? И где Арэльдэ? И...
Не успел Нолофинвэ додумать свою мысль, как в его поле зрения появились четыре всадника, одетые для охоты, и еще одна лошадь, нагруженная, по-видимому, свежей добычей. Крупный взрослый кабан, клыкастый и, должно быть, при жизни свирепый. Хороший трофей. Но опасный. Сердце Нолофинвэ пропустило удар, когда среди охотников он разглядел деву. Арэльдэ.
– О! Мальчики вернулись с охоты, – заметил Финвэ, который теперь тоже смотрел в окно.
– По-моему, я вижу среди них мою дочь, – мрачновато ответил Нолофинвэ.
– Да, конечно, – улыбнулся Финвэ. – Но после стольких мальчишек мне все еще трудно привыкнуть к тому, что у меня есть внучки. Да и они дают мне хороший повод запутаться.
Нолофинвэ рассеянно кивнул. Арэльдэ и Артанис действительно с самого детства чаще вели себя как сорванцы-мальчишки. Да и теперь это не прошло. Артанис любила состязания в силе и ловкости больше, чем многие мужчины, и часто побеждала в них. Арэльдэ... Нолофинвэ вздохнул. Он не знал, откуда в его дочери такая страсть к охоте. Сам Нолофинвэ охотиться умел, но не слишком любил, Анайрэ, кажется, вообще никогда этим не интересовалась. У Арэльдэ же при одной мысли об охоте загорались глаза.
С тех пор как она научилась сидеть на лошади, лучшим и любимым приключением для нее было поехать в лес, став чуть постарше, она принялась упрашивать братьев брать ее с собой на ловлю, но в последнее время разлюбила ездить с ними, ей казалось, что они слишком ее опекают. И вот. Арэльдэ нашла себе товарищей по нраву. А они не придумали ничего лучше, чем взять ее охотиться на кабана.
– Мальчики не допустят, чтобы с ней случилось что-то действительно плохое, – угадав его мысли, сказал Финвэ.
Нолофинвэ захотелось сказать в ответ что-нибудь резкое, но он сдержал себя. Разумеется, отец прав. Как бы безрассудны ни были средние сыновья Феанаро, они все же могут защитить Арэльдэ от настоящей опасности. И лучше, если она будет с ними, чем с кем-то, кто никогда и слова ей поперек сказать не посмеет, или, тем более, совсем одна. Ей ведь и такое может прийти в голову.
– Она даже не предупредила меня, – расстроенно сказал он.
– Ты стал бы запрещать? – спросил Финвэ.
– Нет, конечно, – вздохнул Нолофинвэ. – Но я бы знал и, – он замолчал.
– И? – поторопил Финвэ.
– Волновался бы, – признал Нолофинвэ.
– Ну, вот, – сказал Финвэ. – Может, поэтому она не стала ничего говорить.
– А ты разве не волновался за своих детей? – спросил Нолофинвэ.
– Волновался и до сих пор волнуюсь по тысяче причин, – ответил Финвэ. – За дочерей всегда немного больше, чем за сыновей. Тебе я могу это сказать, ты меня поймешь, – Финвэ чуть усмехнулся. – И если жизнь научила меня чему-нибудь, так это тому, что сыновьям, даже взрослым, еще можно иногда показывать свое беспокойство, но взрослым дочерям никогда. Они тотчас почувствуют себя уязвленными или виноватыми, а вернее всего, то и другое сразу. И дела пойдут только хуже. Такие они – женщины нашей семьи.
– Почему же они такие? – спросил Нолофинвэ.
– А это, сынок, великая тайна нашего рода, – сказал Финвэ загадочным шепотом, а затем продолжал обычным тоном: – Тайна, которой я пока что не разгадал.
Нолофинвэ улыбнулся отцу, потом шагнул к выходу из кабинета.
– Ты ведь не собираешься сейчас портить ей удовольствие, правда? – спросил Финвэ голосом, в котором явно слышалось "Дело твое, но...".
– Нет, – успокоил его Нолофинвэ. – Пойду, прогуляюсь по саду.
Он, в самом деле, вышел в сад и отправился в ту часть, куда редко наведывались домочадцы, гости и садовники. Даже Финдис, которая неустанно меняла и дополняла что-то в дворцовом саду, там ничего не переделывала, зная, что отец с матерью любят это место таким, как есть.
Здесь не было строгой гармонии и порядка, присущих садовому искусству нолдор, все росло почти на воле, и могучие кроны высоких старых деревьев давали густую тень, а зеленые стены прихотливо высаженной живой изгороди – единственное заметное свидетельство работы эльдар – делили этот укромный уголок на несколько уголков, еще более укромных.
Садовые скамьи и небольшая беседка, казалось, играли в прятки среди окружающей растительности, их трудно было увидеть, если не обращать внимания специально. Впрочем, Нолофинвэ не нуждался в них. Он с удовольствием растянулся прямо на траве, так что в головах у него высились заросли колючего боярышника, а над ним шатром раскинулись ветви большого каштана, за листьями которого синева неба была едва видна.
Перед мысленным взором Нолофинвэ снова и снова в подробностях проходила сцена, которую он только что наблюдал из окна кабинета. По сияющей улице подъехали ко дворцу гордые собой охотники, лицо Арэльдэ сияло особенным торжеством, Тьелькормо, улыбаясь, сказал что-то и кивнул на нее, все замерли в явном изумлении. Первым ожил Аракано, широко улыбнулся, подошел к сестре, и она, не сходя с лошади, наклонилась, чтобы он мог обнять ее и похлопать по плечу. Аракано шепнул что-то ей на ухо, она рассмеялась. Финдекано, глядя на них, тоже улыбнулся, как обычно ярко и ясно, нужно было знать его так, как знал Нолофинвэ, чтобы заметить легкую, почти неуловимую тень тревоги на лице. Другое дело – Турукано, чье напряжение видно сразу: в осанке, во взгляде, в том, как сжаты губы. Если бы Финдекано не держал его крепко за локоть он, быть может, подошел бы к Арэльдэ и потряс ее за плечи или развернулся и ушел бы.
Странная шутка судьбы: Турукано, который, чуть не с тех пор как научился говорить, превыше всего дорожил своей независимостью и не признавал никакого авторитета, кроме родителей, сам стал невероятно заботливым и беспокойным старшим братом. А ведь в свое время он и мягкую, ненавязчивую заботу Финдекано, случалось, воспринимал как посягательство на свою свободу. Потому-то чуткий старший всегда старался вести себя с ним как с равным, а когда Турукано окончательно повзрослел, равенство в их отношениях, в самом деле, стало полным.
Ту же манеру отношений Финдекано потом с успехом перенес на других младших. А вот у Турукано так не получалось. И если Аракано, несмотря на горячий нрав, по сей день довольно добродушно сносил попытки Турукано опекать его, то Арэльдэ, у которой характер был во многом такой же, как у Турукано, частенько теряла терпение, и окна в доме Нолофинвэ много раз за последнюю пару лет Древ дрожали от ее возмущенного:
– Турьо! Я твоя сестра, а не дочь! С какой стати мне тебя слушаться? Займись своими делами!!!
После таких вспышек Турукано честно держался, сколько мог, но рано или поздно все повторялось опять. Удивительно, что в промежутках между этими досадными случаями Арэльдэ часто – и всегда ни с того, ни с сего – говорила ему:
– Турьо, ты мой любимый старший брат!
Если Финдекано слышал это, он обыкновенно принимал преувеличенно скорбный вид и заявлял:
– А вот я возьму и обижусь!
– Не надо! Ты зато мой любимый старший брат! – утешал его Турукано.
– Да, и главное, единственный, – усмехался Финдекано.
У Аракано была своя особенная позиция:
– А я никогда не хотел быть старшим братом, так что, Арэльдэ, я твой нестарший брат.
Как-то он признался Нолофинвэ:
– Знаешь, пап, быть таким старшим братом, как Финьо, я бы, наверное, не смог, а два Турьо было бы слишком много для одной Арэльдэ.
Нолофинвэ тогда только понимающе улыбнулся сыну, в ту пору ему иногда казалось, что и один Турукано это многовато для Арэльдэ.
– Младшая сестра всегда сумеет справиться со старшими братьями, – сказала мужу Анайрэ. – Я знаю, о чем говорю, в конце концов, у меня их четверо.
– А у меня две младшие сестры, – ответил Нолофинвэ. – Но я ничего такого не замечал.
– Ты и не должен замечать, – рассмеялась Анайрэ. – Не волнуйся. У нашей девочки сильный характер.
Сильный характер, который требует охоты на кабанов, что уж тут поделаешь. Нолофинвэ вздохнул, отвлекаясь от воспоминаний. За стеной боярышника слышались шаги. Очень знакомые шаги. И голоса.
– Я честно поделился с ним единственным ответом, который у меня есть: "не знаю". Я не знаю, почему в нашей семье у женщин такой нрав, – сказал Финвэ.
– Если ты о наших дочерях, то открою тебе секрет: они все похожи на тебя не меньше сыновей, просто в них тебе труднее это заметить, – ответила Индис. – А вот наши внучки, диковинным образом миновав своих родителей, оказались похожи прямо на меня. Обе. Хотя, на первый взгляд, у них не так много общего, я смотрю на них и вижу себя в юности, после пробуждения у вод Куинен.
Шаги остановились, зашуршала ткань, должно быть, одна из скамеек притаилась как раз по ту сторону живой изгороди, рядом с которой лежал Нолофинвэ.
– Илуватар одарил меня быстротой, – продолжала Индис. – Но не только. Я была ловкой и сильной как телом, так и духом. И мне часто приходилось использовать эти качества. Многие трудные и опасные дела не обходились без меня. Правда, я получала от этого мало радости. Может быть, потому, что и выбора у меня было мало. А когда выбор появился, здесь, в Валиноре, я стала избегать и охот, и состязаний. Полюбила музыку и простор царства Йаванны. Теперь мне самой почти странно вспоминать о прошлом. А Нольо, если даже он слышал, что мне приходилось когда-то выходить против кабана с рогатиной, едва ли много раздумывал над тем, что это значит. Ты так на меня смотришь, неужели я поразила и тебя, супруг мой?
– Нет, – мягко ответил Финвэ. – Я могу это представить. Но странно думать, что в то время мы совсем не знали друг друга.
Воцарилось молчание. Тишина будто набирала вес с каждым уходящим мгновением, Нолофинвэ явно чувствовал это. И знал причину. "Странно думать, что в то время мы совсем не знали друг друга", после этого так естественно было бы сказать: "Жаль, что я не встретился с тобой раньше". Нолофинвэ и Анайрэ тоже иногда вели такие разговоры и говорили друг другу именно это. Хотя, когда они познакомились, она была совсем юной девушкой, и если бы это случилось скорее, то, вполне возможно, лучшее, что он мог бы сделать в знак глубокой любви к ней – изобразить лошадку. Да и то, едва ли это оказалось бы так уж необходимо, ведь у нее были для этого отец и четверо братьев, не говоря о целом табуне настоящих лошадей. И все-таки они оба говорили искренне, потому что для любящих каждое мгновение, когда они не знали друг друга – потерянное сокровище. Так что слова сами просятся быть произнесенными, и нет ничего проще.
Для кого угодно. Но не для отца Нолофинвэ. Ведь если бы Финвэ сказал это, то пожалел бы не просто о времени, но и о том, что случилось в его жизни до Индис. О Мириэль, своей первой жене, и о Феанаро, сыне, которого они вместе привели в этот мир. Никогда Финвэ не мог бы пожалеть об этом. Никогда Индис не ждала такого. Но невысказанные, невозможные слова тяжестью повисли в воздухе.
А потом вдруг стало легко, словно прошла гроза и очистила все вокруг. Нолофинвэ скорее догадался, чем услышал, что происходит там, за стеной зелени, и почувствовал, как краснеет. Невероятно, насколько смущенным может сделать взрослого эльда, отца четверых детей, знание, что в паре шагов от него его родители целуют друг друга.
Нолофинвэ осторожно поднялся и так же осторожно, совсем не слышно, пошел ко дворцу. Пожалуй, раз уж он здесь, стоит поздравить дочь и племянников с удачной охотой и удостовериться, что все его сыновья благополучно пережили сегодняшнее приключение своей дорогой младшей сестренки.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть третья здесь, Часть четвертая здесь и здесь, Часть пятая здесь.
Название: Одинокий принц
Автор: vinyawende
Категория: джен, гет
Персонажи: Нолофинвэ/Анайрэ, Финвэ, Арафинвэ, Финдис, Фаниэль, упоминается пейринг Финвэ/Индис, Арафинвэ/Эарвен, Феанаро/Нерданель
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, романс
Размер: мини, 6538 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1267 год Предначальной Эпохи. Принц Нолофинвэ добился выдающихся успехов во многих делах и снискал себе уважение и любовь многих эльдар, вот только той, кого мог бы назвать своей любимой, он так и не сумел найти. День ото дня одиночество все больше подтачивает его силы.
Примечание: 1. Пословица Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить, насколько я знаю, чешская, но она очень подходила по контексту, поэтому теперь она и эльфийская тоже. 2. Коня Нолофинвэ зовут Рамайнен, на квенья ramainen означает "крылатый", но это не пегас, обычный конь, только очень резвый. 3. Парма Лумбулоантаон - название книги Нолофинвэ (кв. parma - книга, lumbule - тьма, anta - лицо). 4. Год рождение Анайрэ - 1261 год Предначальной Эпохи (фикрайтерским произволом).
читать дальшеДом Нолофинвэ, красивый, просторный и светлый, был всем хорош, вот только сам Нолофинвэ с каждым годом все меньше чувствовал, что это его дом. А когда возвращался из долгих разъездов по Валинору, которые чем дальше, тем чаще предпринимал по поручениям отца, то первое время не мог отделаться от ощущения, что место это давно покинутое или вовсе не обжитое, хотя в его отсутствие за домом, садом и конюшней исправно следили.
Но как бы ухожено ни было все вокруг, звук собственных шагов в пустых комнатах наводил тоску, а мысль о песне исчезала прежде, чем первый звук успевал сорваться с губ. Каждый раз, приближаясь к дому, Нолофинвэ надеялся, что получится иначе, но становилось все хуже.
В этот раз он и часу выдержать не смог, только смыл с себя следы путешествия, переоделся и сбежал скорее во дворец, надеясь, что встреча с родными поможет ему развеять тягостное настроение. Это всегда помогало: мама, отец, сестры, Арфьо, если, по чистой случайности, он дома, а не улизнул в очередной раз в Альквалондэ к своей Эарвен... разговоры, музыка, смех... И вот уже он чувствует себя полным жизни и счастливым. По крайней мере, до тех пор, пока не шагнет снова за отцовский порог, чтобы вернуться к себе.
И зачем вообще ему понадобился отдельный дом? Со смесью досады и сожаления, Нолофинвэ вспоминал теперь, как когда-то, еще совсем юнцом, полным предчувствий грядущего счастья, решил, что скоро встретит свою возлюбленную. А раз так, то ему нужен дом, куда он мог бы ее привести.
Дом Нолофинвэ построил, вот только ожидание любви, которое вело его в ту пору, так и осталось не больше, чем ожиданием. Многих дев из разных народов эльдар встречал он за свою жизнь: они были прекрасны, добры сердцем, умны и достойны восхищения. Но ни одна не разбудила в душе Нолофинвэ того дивного сочетания восторга и родства, что зовется любовью. И со временем он сделался почти уверен, что женщины, с которой ему суждено было бы разделить вечность, нет на свете. Оставалось только смириться с предначертанным одиночеством.
Нолофинвэ ненавидел одиночество и потому всеми силами старался лишний раз не думать о нем. До предела заполнял свои дни науками и делами: история, математика, физика, искусство исцеления, строительство, прокладка дорог и любые обязанности, которые отец, занятый младшими детьми или иными трудами, сочтет нужным поручить ему – за все Нолофинвэ брался охотно, даже с радостью. Однако со временем радость его стала блекнуть, и все чаще бывало, что ни ученые диспуты, ни трепет открывающегося знания, ни удовлетворение завершенной работы, ни путешествия, ни встречи со старыми друзьями или новыми знакомцами уже не могли развеять его тоски. Только родные да матушкина музыка еще ни разу его не подводили.
Завидев королевский дворец, Нолофинвэ прибавил шагу и почти вбежал внутрь. Но жилые комнаты встретили его странной пустотой. Не такой давящей, как в его собственном доме, но непривычной и потому тревожной. Нолофинвэ собирался уже найти хоть кого-нибудь и как следует расспросить, когда услышал знакомые шаги.
– Нольо! – обрадовался Финвэ. – Когда ты вернулся?
Не дожидаясь ответа, король крепко обнял сына.
– Здравствуй, отец, – с улыбкой ответил Нолофинвэ через мгновение, когда они отстранились друг от друга. – Только что. А где все?
– Арфьо все пропадает в Альквалондэ, того гляди совсем туда переберется, – начал перечислять Финвэ. – Мама с Иримэ отправились навестить Ингвэ... это было чуть больше недели назад... потом и Фаниэль куда-то подевалась, прихватив с собой мольберт, краски, и, я буду надеяться, хотя бы какую-то провизию, но за это ручаться уже нельзя...
Отец с сыном обменялись понимающими улыбками. Фаниэль могла иногда целые дни напролет рисовать, поддерживая силы только родниковой водой да своим вдохновением.
– А позавчера, – продолжал Финвэ. – Финдис прослышала, что в двух днях пути к северу нашлись какие-то ужасно редкие цветы, которые она, оказывается, давно мечтала развести в нашем саду, и тоже исчезла. Вот так все разбрелись и бросили меня одного, – заключил он.
Это было сказано легко, без грусти, но для Нолофинвэ слова все равно прозвучали неожиданно печально, сердце дернуло болью. И чувство, видимо, нечаянно отразилось на его лице, потому что Финвэ вдруг спросил с беспокойством:
– Что это с тобой?
– Ничего, – выдохнул Нолофинвэ и, тут же противореча сам себе, спросил: – Скажи, у тебя бывала такая тоска, когда смотришь вокруг, и кажется, что тени с каждым днем становятся все длиннее, даже в часы полного сияния Лаурелин?
Он ожидал, что отец удивится, скажет, что все пустое, нерадостная игра воображения и только. Но вместо этого Финвэ сказал:
– И тени становятся длиннее, и краски выцветают, и воздух горчит на вкус. Дурное одиночество, которое трудно побороть, особенно когда знаешь, что оно будет с тобой всегда, на протяжении вечности. Я все гадал, как ужиться с ним...
Финвэ замолчал, словно глядя на что-то бесконечно далекое и видимое только ему.
– И как же? – спросил Нолофинвэ, возвращая отца к настоящему.
– Не знаю, – ответил Финвэ. – Я встретил твою маму, и с тех пор Лаурелин сияет для меня ярче прежнего.
Конечно, можно было догадаться.
– А если бы этого не случилось, что тогда?
Этот вопрос, пожалуй, стоило оставить незаданным, тем не менее, он прозвучал.
– Такого мне не довелось испытать, и за это я навечно благодарен судьбе, – отозвался Финвэ.
"Возможно, я окажусь тем, кто испытает" – подумал Нолофинвэ, но уж этой мысли он не дал выскользнуть наружу из своего разума. Все-таки отец, казалось, что-то понял. Во всяком случае, он сказал:
– Ты еще молод, Нолофинвэ, ты не будешь один всегда. Для этого нет никакой причины.
– Быть может, это случится просто так, безо всяких причин, – заметил Нолофинвэ.
– Разве мало в Амане прекрасных дев? – спросил отец, и, явно желая подбодрить его, добавил с усмешкой: – Говорят, не меньше дюжины красавиц признавались тебе в любви.
– К счастью, это случалось только дважды, – без улыбки ответил Нолофинвэ и отвернулся.
Усмешка Финвэ растаяла, и видно было: он не знает, что сказать. Не часто такое выражение появлялось на лице короля нолдор. Но сейчас рядом не находилось никого, способного оценить столь редкий момент.
– Что же ты им отвечал? – наконец спросил Финвэ.
– Правду, – сказал Нолофинвэ. – Обе были достойны любви, самой глубокой и сильной, какая может быть, но я не питал таких чувств ни к одной из них. И я не хотел, чтобы ради меня они пожертвовали возможностью когда-нибудь узнать взаимную любовь с другим эльда. Я боялся встать между ними и истинным счастьем, – сказал он, а потом добавил странно напряженным голосом, словно преодолевая боль: – Они после благодарили меня. На двух свадьбах был я почетным гостем, и, глядя на жениха и невесту, видел, как сияют их лица, как истинное чудо связывает их прочнее кровных уз. А значит, я поступил правильно. Эта мысль поддерживает меня в моменты слабости, когда я думаю, что, может быть, должен был попытаться, – Нолофинвэ вздохнул. – Ведь и мама полюбила тебя раньше, чем...
Финвэ вдруг положил руку на плечо сыну и резко развернул его к себе, так что они снова оказались лицом к лицу.
– Да, твоя мать любила меня раньше, чем я ее. Но я полюбил ее всем сердцем задолго до того, как она согласилась стать моей женой, и любовь моя к ней, не меньше ее любви ко мне, – чеканя каждое слово, выговорил Финвэ и уже мягче продолжал: – Когда мы были помолвлены, я с трудом мог быть вдали от нее, а когда стали женаты, для меня сделалась невыносима сама мысль о разлуке с ней. Если ее долго не было рядом, начинало казаться, что она словно и не появлялась в моей жизни. В эти моменты мне хотелось рыдать от ужаса и горя, я едва мог заставить себя казаться спокойным. Такая связь была почти мучительна для нас обоих. Только когда родилась Финдис, я, в самом деле, успокоился и смог дать немного покоя вашей маме. Теперь, как видишь, я даже способен отпускать ее одну навещать родных, но все равно считаю дни до ее возвращения. Она – моя жизнь.
Нолофинвэ слушал слова отца очень внимательно, и в свете этих слов ясными становились многие вещи, которых Нолофинвэ до этого не понимал. Он давно задавался вопросом, почему Феанаро в свое время не противился новой женитьбе отца. Не могло быть сомнений, что Финвэ не пошел бы на такой шаг, если бы Феанаро потребовал его не делать. Это даже не было обидно. Уже. В конце концов, будучи взрослым эльда, Нолофинвэ прекрасно понимал, как спокойствие одного живущего сына могло оказаться для отца дороже, чем собственное счастье, и тем более, чем дети, которые еще только могли бы появиться. Так что все они должны были быть благодарны Феанаро, что он приберег свою неприязнь к этой идее на потом, а не высказал ее сразу же. Лишь одного Нолофинвэ никак не мог взять в толк – почему так вышло. Теперь, однако, все, наконец, встало на свои места. Если отцу было настолько плохо, то ясно, что между продолжением его страданий и новым браком Феанаро выбрал второе.
– Не сомневайся, ты поступил правильно, – говорил тем временем Финвэ. – А твое собственное чудо еще ждет тебя впереди. Не сомневайся, – повторил он. – И не теряй надежды.
– Хорошо, не буду, – согласился Нолофинвэ, на этот раз улыбаясь.
– Обещаешь? – спросил Финвэ, в точности тем же тоном, которым задавал этот вопрос сам Нолофинвэ, когда еще был маленьким мальчиком.
– Обещаю, – ответил Нолофинвэ.
– Вот и славно, – сказал Финвэ. – Теперь давай-ка ты расскажешь мне, как прошла твоя поездка.
Говоря это, Финвэ уже сделал шаг к выходу из комнаты, и Нолофинвэ последовал за ним, готовясь рассказывать.
***
За обсуждением дел они засиделись надолго, потом Финвэ убедил сына остаться сперва на ужин, а после того и до завтра. Наговорились вдоволь за все недели, что не виделись. Печальных тем больше не касались, так что к тому времени, как засиял Тельперион, отмечая начало нового дня, Нолофинвэ чувствовал себя много бодрее, чем накануне, хотя со времени своей последней остановки на пути в Тирион не провел на Дороге Грез ни мгновения.
Во время пика сияния Тельпериона во дворец явились мастера гильдии каменщиков, и Нолофинвэ обсудил результаты поездки и с ними тоже. Так что в свой дом он возвратился только к новому Смешению Света. И на этот раз в собственной гостиной его ожидал весьма приятный сюрприз.
– Арфьо!
Сдержать удивленный возглас было трудно да и незачем.
– Вот и хозяин явился! – обрадовался Арафинвэ. – Вовремя, а то гость уж собирался уходить!
Братья, смеясь, обнялись.
– Как ты здесь очутился? – спросил Нолофинвэ.
– Только вошел в город – сразу же услышал, что и ты вчера возвратился, – ответил Арафинвэ. – Решил сперва наведаться к тебе. А тебя-то нет!
– Так я еще вчера пошел навестить отца да и остался у него. Он был рад компании, а то все куда-то запропастились...
– Особенно я, – с покаянным вздохом заключил Арафинвэ.
– По правде говоря, да, – сказал Нолофинвэ. – Отец уже начал беспокоиться.
– Вот каждый раз обещаю себе, что буду бывать дома чаще, но только доберусь до Альквалондэ и пропадаю.
– Альквалондэ... Альквалондэ... – рассеянно протянул Нолофинвэ. – И как там?
– Замечательно, – просиял Арафинвэ. – Но ты сказал бы "как обычно". И я, как всегда, пообещал всем твоим знакомым, что передам тебе их приветствия.
– Спасибо!
– А еще я привез тебе подарок, – продолжал Арафинвэ и махнул рукой в сторону маленького столика, на котором выстроилась в два ряда полдюжины бутылок.
– Альквалондское – вино для тех, кто хочет потерять голову сразу и память потом, – усмехнулся Нолофинвэ.
– Ерунда, – Арафинвэ махнул рукой. – Надо только не забывать, что оно пьется легче нашего, а крепость у него выше, да и бутылка больше. Ну и, конечно, знать меру, – Арафинвэ назидательно поднял палец, хотя глаза его смеялись. – Думаю, одну бутылку в честь радостной встречи мы с тобой вполне можем себе позволить.
– Согласен, – ответил Нолофинвэ и отправился за кубками.
Арафинвэ в это время занялся извлечением пробки из ближайшей к нему бутылки. Потом он же разлил вино, а Нолофинвэ разрезал на ломтики несколько груш, которые лежали в вазе, скорее, для украшения комнаты, но вообще были вполне съедобны.
Братья осушили кубки за встречу, и Арафинвэ наполнил их опять.
– О чем говорили с отцом? Я имею в виду, кроме меня? – спросил он.
– О том, как идут дела на новом месте добычи белого мрамора, и что дорогу туда надо проложить пошире, и так, обо все понемногу.
– Понятно, но все-таки? Должно быть что-то важное, точно должно, я же вижу по тебе, – настаивал Арафинвэ.
– О нем и о маме, и почему я все никак не найду себе жену, – коротко перечислил Нолофинвэ между двумя глотками. Пересказывать брату вчерашний разговор не хотелось, тем более, он уже чувствовал, что вино начало отдавать в голову.
– Это как-то связано? – спросил Арафинвэ.
Нолофинвэ вместо ответа еще отпил из кубка.
– Ты меня слышишь? – чуть повысил голос Арафинвэ, привлекая его внимание.
– Да, – ответил Нолофинвэ. – Нет, не связано. Хотя я раньше подозревал, что да. Пока ты не встретил Эарвен.
– Так, а я здесь причем? – удивился Арафинвэ.
– Ну, ведь до этого... – сказал Нолофинвэ, потом остановился и начал заново: – Смотри, из всех детей нашего отца свою семью завел только Феанаро. Вот я и подумал, может, это не случайно. Может, никому из нас...
– И за что только тебя называют мудрым, – вздохнул Арафинвэ, не дав ему договорить.
– Да я понял, что болван, когда увидел тебя с Эарвен, – признался Нолофинвэ. – По вам сразу было ясно, что вы созданы друг для друга. Тогда я стал думать, что все дело во мне одном.
– Ты слишком много думаешь, брат, – сказал Арафинвэ. – И слишком мало смотришь вокруг. Если бы смотрел, понял бы, что ни Финдис, ни Фаниэль не тяготятся своим одиночеством, как не тяготился им и я до встречи с Эарвен. И многие другие эльдар тоже... Вспомни, ведь есть даже те, кто пробудился на берегах Куинэн, но до сих пор не нашел себе пары. Однако они не страдают из-за этого, потому что не думают, что это будет длиться вечно. Они знают – все может измениться в каждый из дней. И не тревожатся, что дело в них одних, потому что никакого такого дела попросту нет, – Арафинвэ говорил уверенно, даже с некоторым жаром, но потом добавил почти умоляюще: – Ты сам себя изводишь такими мыслями, Нольо. Пожалуйста, не надо. Ради тебя самого и ради всех нас. Каково было бы отцу узнать, что ты...
– Нет! – воскликнул Нолофинвэ. – Отец не узнает. Этих страниц моей души он не прочтет. Их никто никогда не должен был прочесть.
Слова Нолофинвэ звучали чуть медленнее, чем он говорил обычно, словно их надлежащее произнесение требовало каких-то дополнительных усилий. Нолофинвэ заметил это и замолчал, осмысливая новый факт.
– Больше не буду заедать альквалондское грушами, – решил он наконец. – От них никакого толку.
– Правильно, не надо груш, – одобрил Арафинвэ и потянулся за второй бутылкой.
А потом... Что ж, в тот день они все-таки выпили все шесть бутылок альквалондского в один присест.
***
Доводы отца и Арафинвэ подействовали, или, возможно, Нолофинвэ просто давно нужно было выговориться. Во всяком случае, он действительно испытал облегчение и вдруг почувствовал, что мир стал живей и ярче, чем бывал в последнее время.
Нолофинвэ решил не разбираться в этом загадочном явлении слишком глубоко, а просто насладиться им, раз уж выпала такая возможность. Исполняя это намерение, он завел привычку в часы Тельпериона совершать долгие конные прогулки. Выезжал из Тириона и направлялся куда вздумается, иногда позволяя Рамайнену, своему коню, самому выбирать дорогу.
Так и случилось однажды, что Нолофинвэ вдруг оказался на просторном пастбище близ Тириона, где жевали траву и просто гуляли на свободе красавцы кони, многие из которых мастью, статью и еще чем-то трудноуловимым напоминали Рамайнена.
– О, друг, да ты привел меня поздороваться со своими родичами, – усмехнулся Нолофинвэ.
Конь фыркнул в ответ вполне утвердительно. Однако Нолофинвэ уже заметил нечто такое, отчего у него на время пропала не только охота беседовать с конем, но и вообще дар речи. Казалось, его глазам предстала сама Элентари, неспешно идущая по лугу в обличье девы с дивно гибким станом и долгими темными волосами, в которых отражается блеск звезд, даже здесь, где сами звезды не были видны в сиянии Древ.
Нолофинвэ замер, ошеломленный, но Рамайнен вдруг радостно заржал, тут же несколько лошадей заржали ему в ответ. Дева обернулась, и стало окончательно ясно, что это вовсе не валиэ, а эллет, и притом еще совсем юная. Она, в самом деле, была очень красива, но кроме красоты, было в ней что-то еще совершенно особенное, чему Нолофинвэ не знал названия.
Он не сводил с нее глаз, а она вдруг вскрикнула радостно и бросилась ему навстречу:
– Рамайнен! Раминке, какой же ты красавец!
Девушка потянулась погладить голову коня, и гордый жеребец легко ей это позволил, а потом и вовсе начал напрашиваться на ласку. Нолофинвэ наблюдал, как незнакомка перебирает пальцами гриву Рамайнена, и чувствовал сразу замешательство, интерес, внезапное веселье, а еще... то ощущение, какое возникает в груди, когда вдруг слышишь музыку, от которой так и тянет пуститься в пляс.
Пока Нолофинвэ пытался совладать со всем этим богатством эмоций, девушка нашептывала Рамайнену что-то нежное, как будто забыв обо всем. А может, и вправду забыв.
Словно в подтверждение догадки Нолофинвэ, она вдруг подняла взгляд и явно смутилась, увидев всадника. Ахнула и отступила на шаг, но потом улыбнулась и сказала:
– Ярок свет в час нашей встречи, господин! Прости, что не приветствовала тебя раньше, но твоего коня я знала, еще когда он был маленьким жеребенком, и давно уже не видела его, а теперь от радости забыла учтивость.
– Ярок свет в час нашей встречи, госпожа! – отозвался Нолофинвэ. Давно это традиционное приветствие не звучало для него так свежо и искренне, как теперь. – Не извиняйся, я должен был спешиться.
С этими словами он спрыгнул с коня на землю и вежливо поклонился.
Теперь Нолофинвэ мог смотреть девушке прямо в глаза, она оказалась только чуть меньше него ростом. А взгляд у нее был спокойный и веселый одновременно, и, пожалуй, более яркий, чем это бывало обычно даже среди эльдар Амана. Хотя, быть может, Нолофинвэ это только почудилось, потому что все вокруг него в этот момент сияло. Сияло, как никогда.
Но он не мог просто стоять и смотреть на нее до конца Мира, нужно было сказать что-нибудь. Вот только о чем? Мысли не желали облекаться в слова. Она опьянила его сильнее и скорее любого вина. Что делают эльдар, когда впервые видят друг друга... Знакомятся... Как-то... Ведь и он делал это множество раз...
– Ты ученица почтенного Нортвэ? – наконец спросил Нолофинвэ.
– Не совсем, – девушка с улыбкой покачала головой. – Я его дочь.
Дочь. У Нортвэ было четверо сыновей, и Нолофинвэ знал их всех, а вот дочь лишь одна, и ее Нолофинвэ никогда не видел, только слышал о ней.
– Так ты та самая Анайрэ! – воскликнул он.
Воскликнул и тут же пожалел об этом. Наверняка, ей эта фраза успела уже страшно надоесть. Ведь едва ли не весь Тирион знал историю Анайрэ, той, что еще прежде, чем минул третий со дня ее рождения год Древ, пожелала учиться у валы Манвэ и осталась жить среди его учеников на Таникветиль.
Немногие из нолдор учились у Манвэ, и не в обычае этого народа было становиться учениками владык, не поучившись прежде у Мудрых из эльдар и не подготовившись. Но Манвэ согласился – и с радостью – учить маленькую Анайрэ, а она была полна решимости учиться, и, хотя плакала, расставаясь с родными, но твердо отказалась, когда они предложили ей вернуться с ними домой. С тех пор ее история бродила по Тириону, и, быстро обрастая подробностями, стала почти легендой.
До Нолофинвэ даже доходили слухи, будто Анайрэ дала обет, что не будет видеться с родными, пока не достигнет вершины мастерства в музыке. Слышать такое было и странно, и смешно. В своих поездках Нолофинвэ частенько встречал ее мать, отца или кого-то из братьев, когда они отправлялись навестить Анайрэ или, наоборот, повидав ее, возвращались домой.
Девушка молчала, и Нолофинвэ уже решил, что она раздосадована его словами. Признаться, он на ее месте, пожалуй, мог бы рассердиться. Но она ответила спокойно, без тени раздражения или вызова:
– Да.
Не рассердилась.
– А ты Нолофинвэ, тот самый Нолофинвэ... – прибавила она и остановилась.
Или рассердилась, и теперь выбирает колкость. Что ж, он заслужил. Нолофинвэ честно не мог вспомнить, когда еще при знакомстве с кем-то был таким неловким. Последние семьдесят пять лет Древ, во всяком случае.
– ... который написал Парма Лумбулоантаон – книгу о деяниях Тьмы, – закончила девушка, и в ее голосе и во взгляде легко было прочесть неподдельное уважение.
Лумбулоантаон – замысел его первого, не считая родителей, наставника и плод долгих и кропотливых трудов самого Нолофинвэ. Рассказы о том, что претерпели когда-то квэнди по вине Черного Всадника и его слуг. Истории Рожденных Заново, и истории, рассказанные Рожденными Заново о тех, от кого ныне осталась только память. Среди всех трех народов эльдар Валинора работал Нолофинвэ, по крупицам собирая знание, и труд его был известен всем трем народам, но редко кто-то заговаривал о нем с Нолофинвэ. И тем более, он не ожидал такого от столь юной девы, которая, к тому же, только что чуть ли не расцеловала его коня.
– Ты слышала об этой книге? – спросил он.
– Я прочла ее, – ответила Анайрэ.
– Зачем? – изумился Нолофинвэ.
Не самый уместный вопрос для того, кто эту книгу и написал, но Нолофинвэ так привык слышать его даже от тех, кто славился своей мудростью, что просто не мог сам не спросить теперь.
– Чтобы знать, – ответила она. – И потом, кто-то ведь должен помнить о них. Обо всех, кто не пришел в Чертоги Мандоса, и теперь уже никогда не сможет вернуться. Помнить, что они были.
– Ты правда так думаешь? – спросил Нолофинвэ.
– Конечно, – отозвалась Анайрэ, глядя на него чуть удивленно.
– Просто мне часто говорили, что это ни к чему, – объяснил он.
– Но ведь сам ты знаешь, что это нужно, – сказала она. – Иначе не мог бы написать.
– Я знаю и написал, – со вздохом сказал Нолофинвэ. – Но в Тирионе немногие прочли эту книгу, хотя о ней и известно всем. Когда я работал над Лумбулуантаоном, я старался, как мог, облегчить дело для тех, кто после станет его читать. И все же иногда эльдар признавались мне, что это оказалось для них слишком тяжело, и даже для меня они не могли осилить книгу. Я отвечал, что они и не должны делать этого для меня, – Нолофинвэ опять вздохнул. – А ведь другие мои книги, написанные о тех же временах, но на более светлые темы, они читали и хвалили по собственному своему желанию, несмотря на то, что книги эти куда менее совершенны, чем Лумбулоантаон. Я и писал их затем, чтобы отточить мастерство, которое старался передать мне мой учитель, прежде чем приступать к главному делу. Но Лумбулоантаону это не помогло.
– Мой отец говорит, что можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить, – сказала Анайрэ. – Я думаю, он прав. Чтобы пить, нужно испытывать жажду. А никто не может жаждать за другого. И знаний, как воды, каждый эльда может пожелать для себя только сам. А тот, кто указал родник, и так уже сделал много, – убежденно заключила она.
– Спасибо, – благодарно улыбнулся Нолофинвэ. – Твой отец мудр, и ты тоже.
Рамайнен, недовольный тем, что Анайрэ больше не обращает на него внимания, ткнул ее носом в плечо, и Анайрэ рассмеялась.
– Ничего, если я расчешу твоему коню гриву? – спросила она у Нолофинвэ, доставая из сумки на поясе небольшую щетку с длинной щетиной.
– Я думаю, он будет очень счастлив, – ответил Нолофинвэ, про себя радуясь возможности остаться рядом с ней подольше.
***
К тому времени, как Нолофинвэ и Анайрэ попрощались в первую свою встречу, он успел уже смириться с тем, что отныне ему, как воздух, необходима эта девушка. Девушка, о которой ему почти ничего неизвестно и которая по времени рождения куда ближе к малютке Иримэ, чем к нему.
Впрочем, ни разница в возрасте, ни краткость их знакомства совсем не ощущались. Наоборот, рядом с Анайрэ Нолофинвэ чувствовал себя так, словно они знали друг друга всегда. Он был бы счастлив тут же признаться ей в любви, подхватить ее на руки и умчаться прочь, куда-нибудь, где никто не потревожит их в ближайшую тысячу лет. Но рассудок, еще не до конца утративший над ним власть, предостерегал его от подобных шагов.
Сердце Анайрэ было свободно, Нолофинвэ ясно видел это в ее глазах. Однако он хорошо понимал: ее свобода еще не значит, что она ответит на его чувство. Быть может, на этот раз ему придется испытать на вкус горькое снадобье отвержения? Или, еще хуже, она сжалится над ним и из сострадания согласится. Где тогда он найдет силы отказаться от столь огромной жертвы?
Ответов на эти вопросы Нолофинвэ не знал, а потому решил до времени молчать и видеться с Анайрэ, когда позволит случай. Но, правду сказать, слишком много выбора случаю Нолофинвэ не оставлял, каждый свой день он устраивал так, чтобы хоть ненадолго увидеть Анайрэ. А если это не удавалось, чувствовал себя ужасно обделенным и потерянным. Но, к его счастью, такое случалось крайне редко. Обычно все словно бы само складывалось наилучшим образом. Нолофинвэ не знал, судьба ли благосклонна к нему или Анайрэ желает этих встреч не меньше, чем он. Слишком смелых догадок о ее чувствах он старался себе не позволять.
Однако их встречи все больше походили на свидания влюбленных. Они проводили вдвоем многие часы, говорили обо всем на свете, обошли все его и все ее любимые места близ Тириона, и каждый миг он любовался ею, упивался ее присутствием, звуками ее голоса и смеха, прикосновениями ее руки к его руке... Все это медленно, но верно укрепляло решимость Нолофинвэ, как вода из источника, благословленного Йаванной, укрепляет молодое дерево. Он чувствовал, что однажды, уже скоро, выкует серебряные кольца, какие принято носить в знак помолвки, и спросит Анайрэ, согласна ли она стать его женой. И когда Анайрэ ответит "да", они сначала объявят об этом своим родителям, как говорит обычай, потом... Что будет, если она скажет "нет", Нолофинвэ сперва не желал думать, а со временем эти мысли сами перестали приходить ему на ум.
Скоро, уже скоро, все должно было, наконец, проясниться. Как оказалось, даже скорее, чем предполагал сам Нолофинвэ. Однажды они с Анайрэ встретились снова на том пастбище, где он впервые увидел ее. В этот раз она принесла с собой маленькую арфу и сыграла для него. Нолофинвэ слушал, равно очарованный музыкой и той, что ее создала. Когда Анайрэ прекратила играть и посмотрела на него, он выдохнул:
– Ты играешь, как моя мать!
Сразу же подумал, что Анайрэ может и не понять, что значат для него эти слова. Но мимолетное опасение было напрасным. Анайрэ рассмеялась счастливо.
– Воистину высокая оценка от благосклонного слушателя, – сказала она, отсмеявшись, и добавила с легким вздохом: – Так, как играет Индис Ясная, мне никогда не играть. Что? – спросила она, заметив изумленный взгляд Нолофинвэ.
– Просто... ты это сказала... словно мама – величайший мастер. Редко кто говорит о ней в этом тоне, и обычно это я сам или...
– Ты шутишь! – почти возмущенно перебила Анайрэ. – Индис – легенда среди мастеров музыки. Да если бы завтра она объявила, что согласна брать учеников, улицы Тириона заполнились бы так, что негде стало б пройти.
Нолофинвэ покачал головой, почти недоверчиво. В Валиноре он знал многих и слышал о многом, но мама была для него, прежде всего, мамой, и он часто забывал, что когда-то она жила иначе, чем сейчас. Вплоть до того, что, хотя, собирая для своих книг истории о жизни квенди на берегах Куинен, Нолофинвэ записал и несколько историй, в которых говорилось об Индис, с ней лично он очень мало их связывал и ни разу не пытался расспросить ее о подробностях. Жизнь матери до прихода в Валинор была непредставима. Да и годы в Валиноре, до того как она вышла за отца, представлялись не очень внятно. Нолофинвэ знал, конечно, что она была одной из первых учениц Манвэ, слышал и что она была одной из самых лучших за все время, но эти похвалы сливались для него в один хор с тем, что он с детства слышал в Тирионе: как играет наша королева, как легки и совершенны ее мелодии, как радуют они сердце... Сейчас Нолофинвэ внезапно остро понял, что слова Анайрэ означают другое.
– Она учила нас с братом и сестрами, – сказал он.
– Должно быть, вы научились многому! – воскликнула Анайрэ.
– Не очень, – ответил Нолофинвэ. – Все мы учились только в детстве, а когда вырастали, другие дела отвлекали нас.
Всю жизнь, сколько себя помнил, он обожал слушать, как играет мать, ребенком и сам мечтал играть, и у него многое получалось, уроки с матерью Нолофинвэ любил не меньше, чем уроки с отцом, но со временем его интерес угас. Иные знания влекли его больше, должно быть, потому, что в натуре его было больше от народа нолдор. Мать не упрекала его, когда он захотел прервать их занятия, не старалась переубедить, но он понимал, конечно, что мало радости принесло ей это решение. Впрочем, до него она уже прошла это с Финдис, а потом то же повторилось с Фаниэль и Арафинвэ. Теперь мама учила музыке маленькую Иримэ...
– Теперь вся надежда на Иримэ, – сказал Нолофинвэ вслух. – Но мы говорили о тебе. Это замечательно, правда! И со временем ты научишься еще большему.
– Не научусь, – ответила Анайрэ. – Я больше не буду учиться музыке.
– Как?! – удивился Нолофинвэ. – Ты ведь так хотела этого!
– Да, весь город знает, что хотела. А я знаю, что научилась всему, чему могла. Владыка Манвэ меня уже отпустил, хотя и сказал, что ему будет меня не хватать. Мне тоже будет не хватать его. И всех остальных там, – Анайрэ немного помолчала. – Но теперь я чувствую, как другая судьба зовет меня.
– Ты вернешься домой? – спросил Нолофинвэ.
Надежда переполняла его. Если Анайрэ не уедет, если останется здесь...
– Когда-нибудь, – ответила Анайрэ. – Но не сейчас. Сейчас я буду учиться у валиэ Йаванны. Я хочу узнать все секреты изготовления лембаса, от того момента, как зерно падает в землю и до того, как хлеб вынимают из печи. Леди Йаванна говорит, я узнаю все это и больше, чем это. Я стану одной из йаванильди, – Анайрэ радостно улыбнулась.
Ученицы Йаванны жили в сердце Валинора, постигая премудрости природы, среди полей и садов Кементари.
– Значит, ты скоро уедешь? – спросил Нолофинвэ.
– Да, – ответила Анайрэ. – Через две недели.
Она посмотрела на Нолофинвэ так, словно то ли ждала, что он что-то скажет, то ли сама желала что-то сказать. Смотрела и молчала.
– Анайрэ, ты хочешь спросить меня о чем-то?
– Да, – сказала Анайрэ и замолчала, глядя на свои руки, на арфу у себя на коленях. – Ты... – И снова замолчала. – Сыграешь для меня? Может, не сегодня, но до моего отъезда? Сыграешь? – спросила она с какой-то особенной настойчивостью.
– Хорошо, – ответил Нолофинвэ, он не ожидал такой просьбы и вообще редко брался за арфу, но сейчас и не подумал отказаться.
До отъезда Анайрэ он сыгает для нее. И сделает кое-что еще. Но сначала он сделает пару серебряных колец.
***
Пара серебряных колец. Это только звучало просто, а на деле Нолофинвэ за несколько последующих дней сковал чуть не дюжину разных колец, но ни одно из них не казалось ему достаточно хорошим, чтобы быть кольцом помолвки для Анайрэ. Надеясь, что так дело пойдет удачнее, он пришел в мастерскую отца и впервые за много лет сработал одно кольцо там. Но оно вышло так же, как предыдущие: недостаточно плохо, чтобы сожалеть о потраченном времени, но недостаточно хорошо, чтобы остановить, наконец, выбор на нем, сделать еще одно в пару и идти к Анайрэ.
Нолофинвэ собирался уже уходить из дворца, когда его остановил Арафинвэ.
– Привет, брат! Давно тебя не видел, – сказал он.
Нолофинвэ почувствовал себя немного виноватым. Арфьо, похоже, все-таки взялся выполнять свой замысел почаще бывать в Тирионе, но в этот новый его приезд они ни разу толком не говорили.
– Привет, – ответил Нолофинвэ. И тут ему в голову пришла мысль. – Знаешь, мне нужен твой совет.
– Отлично, – обрадовался Арафинвэ. – Идем ко мне.
Он привел Нолофинвэ в свои покои, закрыл дверь и махнул рукой:
– Советуйся!
Нолофинвэ не мог не улыбнуться.
– Спасибо, мне уже легче, – честно сказал он и приступил к делу: – В общем, я решил... обручиться с одной девушкой... – тут Нолофинвэ остановился, раздумывая, как бы перейти еще ближе к сути.
Но долго думать ему не пришлось.
– С Анайрэ Нортвиэн, – сказал Арафинвэ.
– Ты знаешь? – удивился Нолофинвэ.
– Весь город знает, – ответил Арафинвэ и, полюбовавшись выражением лица брата, сказал: – Ладно, может, не весь, я знаю от Фаниэль.
– И поэтому ты приехал? – уточнил Нолофинвэ.
– Конечно, – усмехаясь, ответил Арафинвэ. – Мало ли какие глупости ты возьмешься творить от любви. Кто-то должен присмотреть за тобой.
– Что-то за тобой никто не присматривал, когда ты встретил Эарвен, – заметил Нолофинвэ.
– Как никто? А ты? – удивился Арафинвэ.
– Но ты не творил никаких глупостей и, к тому же, я твой старший брат, – заметил Нолофинвэ, сделав заметное ударение на слове "старший".
– Это все равно, – ответил Арафинвэ. – Кстати, ты тоже пока не творишь глупостей, наоборот, все дни сидишь в мастерской, я уж думал, Фаниэль ошиблась или я опоздал.
– Вот, поэтому мне и нужен твой совет, – ухватился за нужную тему Нолофинвэ. – Кольцо!
– Ты делаешь кольцо? – догадался Арафинвэ. – Но чем же я могу тебе помочь? То есть, я, конечно, могу сделать кольцо и совет дать могу, но вряд ли ты разбираешься в этом хуже.
– Смотри, – сказал Нолофинвэ.
С этими словами он вынул из кармана сделанные за последнее время кольца, все разом, потому что они были нанизаны на леску.
Арафинвэ сперва прыснул, а потом и рассмеялся в голос.
– В Альквалондэ так нанизывают рыбу для сушки, – с трудом выговорил он.
– О да, это именно то, что мне сейчас нужно услышать. Спасибо, – саркастически ответил Нолофинвэ.
– Извини, – сказал Арафинвэ, тут же становясь серьезным. – Так что не так со всеми этими кольцами?
– Они не подходят, – сказал Нолофинвэ, сформулировать точнее он ни за что бы не мог.
– Тогда расплавь их, – ответил Арафинвэ. – Расплавь их все и сделай другое.
Нолофинвэ мог с ходу привести пару дюжин причин, почему этого не стоит делать и почему это все равно не поможет. Но советы Арафинвэ частенько бывали странными. Однако они обычно работали, и это с лихвой искупало всю их странность. Поэтому Нолофинвэ сказал:
– Хорошо, я попробую, спасибо.
Прежде чем Арафинвэ успел что-нибудь ответить, дверь открылась, и вошли Финдис и Фаниэль.
– Нольо, ты наконец сделал это?! – с порога воскликнула Фаниэль.
– Сделал что? – спросил Нолофинвэ.
– Предложение Анайрэ, конечно, – ответила она, как будто это было делом давно решенным и много раз обсуждавшимся.
Между тем, Нолофинвэ точно помнил, что до сегодняшнего дня не говорил об Анайрэ ни с кем, никогда.
– Нет еще, – ответил он.
– Смотри не тяни, а то она, чего доброго, пригласит тебя на свадьбу.
– Фаниэль! – укоризненно воскликнула Финдис.
– На какую свадьбу? – непонимающе спросил Арафинвэ.
– Ни на какую, – ответила ему Финдис и мягко сказала Нолофинвэ: – Ни на какую свадьбу она тебя не пригласит, не переживай.
– Ну, конечно! – горячо поддержала Фаниэль. – И незачем так бледнеть, Нольо. Я же просто поддразнить тебя хотела. Прости.
– Ничего, – ответил Нолофинвэ, радуясь, что к нему возвращается способность дышать.
– По вам сразу видно, что вы любите друг друга, – продолжала Фаниэль. – Вот мне и не терпится, чтоб вы перестали мучиться. А то ведь ты гадаешь, и она гадает. Хоть объяснись с ней, чтоб вам было спокойней. Правда, Финдис считает, что ты, скорее всего, сразу подаришь Анайрэ кольцо помолвки. Да и я тоже склоняюсь к этому.
Нолофинвэ пытался осмыслить весь этот поток слов.
– Значит, вы думаете, что Анайрэ меня любит, – сказал, наконец, он.
Фаниэль рассмеялась, а Финдис улыбнулась и ответила:
– Она тебя, а ты ее. Это сразу заметно, когда вы рядом.
– Мы даже уже подумывали предупредить папу, чтобы он начинал готовить свадебный дар, – добавила Фаниэль. – А то не успеет, как в прошлый раз.
Фаниэль очень веселила история женитьбы Феанаро, хотя самой ее тогда еще не было и помнить все это она, в отличие от Финдис и Нолофинвэ, не могла.
– Он успел, – справедливости ради заметила Финдис. – Правда, только потому, что мама взяла на себя последние приготовления к обряду. К счастью, Феанаро об этом не узнал. Ведь они с Нерданель на церемонию опоздали.
– Да, девушки в Тирионе до сих пор, бывает, строят предположения, почему так вышло, – сказала Фаниэль. – Есть весьма романтичные версии.
Она картинно возвела глаза к потолку.
– Наверняка, любая из них куда романтичнее реальности, – ответила Финдис. – Просто Феанаро всегда думает, будто без него ничего важного не начнут.
– В тот раз он точно был прав, его же свадьба, – заметил Арафинвэ, и все рассмеялись.
– А Нольо сейчас думает, что уж он-то женится совершенно нормально, и о свадьбе не будут болтать в Тирионе следующую сотню лет Древ, – сказала Финдис, поглядев на Нолофинвэ.
– А вот и нет, – запротестовал он. – Если я женюсь на Анайрэ, то пусть себе судачат, хоть целую тысячу лет.
– И правильно, – одобрила Финдис.
– Вообще, с чего вы взяли, что следующей будет моя свадьба? – продолжал Нолофинвэ. – Может, Арфьо меня опередит.
– Нет, – уверено ответил Арафинвэ. – Мы с Эарвен оба знаем, что будем вместе всегда, но объявлять помолвку не торопимся, нам пока и так хорошо. Просто быть рядом.
– А это значит, что следующие лет десять вы будете гулять по берегу под звездами, – вздохнула Фаниэль, блеснув глазами.
– Мы не только гуляем по берегу, иногда выходим в море, – в тон ей ответил Арафинвэ.
Дальше Нолофинвэ эту болтовню не слушал, потому что вдруг понял, какими они должны быть. Их с Анайрэ помолвочные кольца.
***
Тонкую серебряную полосу украшали семь звезд, тоже серебряных, и в каждую был вделан камень: три сапфира и четыре бриллианта в кольце Анайрэ, четыре сапфира и три бриллианта в том, что на руке Нолофинвэ. Сейчас пальцы жениха и невесты сплетались, и на гранях всех четырнадцати камней играл золотисто-серебряный свет часа Смешения.
Нолофинвэ сидел, опираясь спиной о ствол дерева, а Анайрэ опиралась спиной о его грудь, так что ее голова была у него прямо под подбородком. Покой нарушал только легкий душистый ветерок, да щебет птиц где-то высоко в ветвях. Казалось, само время милостиво замедлило свой ход, чтобы дать влюбленным насладиться каждым мгновением этой встречи, их последней встречи наедине перед долгой разлукой.
– Я уже скучаю, – сказал Нолофинвэ.
– Я уже жалею, что собралась уезжать, – ответила Анайрэ. – Но все равно завтра я уеду. Ты сердишься?
– Нет, – сразу отозвался Нолофинвэ. – Ты будешь несчастна, если не сделаешь этого, а я желаю тебе только счастья.
– И я желаю тебе счастья, – вздохнула Анайрэ.
– Я счастлив, – улыбнулся Нолофинвэ. – Поверь мне, теперь я гораздо счастливее, чем был совсем недавно, когда не знал тебя. Да, я стану еще счастливее, когда ты вернешься домой навсегда, и мы поженимся. Но уже сейчас я счастлив, и я знаю, что впереди нас обоих ждет еще большее счастье.
Нолофинвэ был очень рад, что может по-настоящему искренне сказать это. Он немного тревожился, не сделают ли узы помолвки разлуку просто невыносимой, но вышло наоборот: он почувствовал небывалое спокойствие и увидел перед собой безбрежный океан времени, которое всегда будет принадлежать им двоим. Анайрэ подарила ему ощущение благодатной вечности, которого раньше недоставало его душе.
– Полное ученичество длится десять лет Древ, – сказала Анайрэ. – Мне кажется, это долго.
– Нет, не очень, – заверил Нолофинвэ, чуть наклоняясь и целуя ее волосы. – К тому же, я стану часто тебя навещать.
– А я стану приезжать, когда смогу, – откликнулась Анайрэ. – Теперь я буду тосковать по Тириону сильнее, чем прежде, – вздохнула она. – Ведь здесь остаются не только мои родные, но и ты.
– А разве по самому городу ты не скучаешь? – удивился Нолофинвэ.
Он очень любил Тирион и покидал его хоть и часто, но никогда надолго, и не представлял, как мог бы жить вдали от города на холме.
– Тирион – красивый город, и здесь прошло мое детство, – сказала Анайрэ. – Миндон Эльдалиэва до сих пор приводит меня в восторг. Все же, наверное, я могла бы жить, никогда больше не видя Тириона. Но жутко даже представить, что я могла бы никогда больше не увидеть тех, кто мне дорог. Когда я думаю о Тирионе, для меня это, прежде всего, наш дом, мои родители и братья, а теперь и ты.
– А я люблю Тирион, – сказал Нолофинвэ. – Все его улицы и дома, каждый фонтан, каждый камень мостовых и стен. Хотя, наверное, это звучит странно.
– Нет, – ответила Анайрэ. – Мой отец любит Тирион так же. Много раз ему говорили, что было бы удобнее и проще разводить лошадей, если б он уехал из Тириона и поселился среди равнин Валинора. Но он не может, в этом городе его сердце.
Она замолчала, и некоторое время они с Нолофинвэ сидели в уютной тишине, а потом Анайрэ вспомнила:
– Ты ведь обещал сыграть для меня до отъезда.
– Да, я принес с собой арфу, – ответил Нолофинвэ. – И если ты позволишь мне взять ее в руки...
Анайрэ с тихим вздохом сожаления отстранилась и села на траве напротив Нолофинвэ, а он достал из дорожной сумки маленькую походную арфу и заиграл. Это была первая мелодия, которую он сложил за многие десятки лет Древ. В ней звездный свет танцевал в лучах Тельпериона, и это чудо казалось одновременно невозможным и естественным, и вечным.
Когда Нолофинвэ закончил играть, он посмотрел на Анайрэ и увидел в ее глазах слезы.
– До чего же прекрасно, – сказала она. – Какое имя дал ты этой мелодии?
– У мелодии уже было имя, до того, как я написал ее, – ответил Нолофинвэ. – Это имя – Анайрэ.
Анайрэ счастливо улыбнулась и в то же время по-настоящему заплакала, слезы побежали по щекам.
– А мне показалось, немного похоже на леди Варду, – сказала она.
Нолофинвэ тоже улыбнулся.
– Когда я в первый раз увидел тебя, то принял за Элентари, – признался он. – Ты – моя Возжигательница Звезд.
Нолофинвэ потянулся было, чтобы стереть слезы Анайрэ, но она потянулась к нему проворней, их губы встретились в поцелуе, и в этот миг огни их феар сияли ярче ярчайших творений Варды.
Название: Мальчишки
Автор: vinyawende
Категория: джен, немного гета
Персонажи: Нолофинвэ, Финвэ, Индис, Анайрэ, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Тьелькормо, Куруфинвэ, Карнистир, другие внуки Финвэ, упоминается пейринг Финвэ/Индис, Нолофинвэ/Анайрэ
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий, драма
Размер: мини, 1854 слова
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1368 год Предначальной Эпохи. По традиции и общему желанию, все внуки Финвэ время от времени собираются вместе в его дворце, и за годы этих "сборищ" не только родство, но и крепкая дружба связала многих из них. Финвэ счастлив, а его сыновья стараются лишний раз не вмешиваться, чтобы не испортить что-нибудь. Однако Нолофинвэ, случайно зашедшему в дом отца по делам, выпадает возможность понаблюдать за детьми и племянниками. Хотя, быть может, ему было бы спокойнее без этого.
читать дальше Все требующие внимания вопросы были уже обсуждены, и Нолофинвэ отошел от отцовского стола к окну, чтобы полной грудью вдохнуть воздух, напоенный ароматом цветов, высаженных под окнами. Сразу же он увидел, как у входа во дворец собирается, словно ожидая чего-то, небольшая толпа. Узнать этих эльдар ему не составило труда: пять золотистых голов – дети Арафинвэ, три рыжих – сыновья Феанаро, и четыре темных, в которых Нолофинвэ мигом определил всех троих своих сыновей и Макалаурэ. Ах да, сегодня день их обычного схода в доме деда. Нолофинвэ умудрился почти забыть об этом. Интересно, чего ради они все высыпали наружу? И где Арэльдэ? И...
Не успел Нолофинвэ додумать свою мысль, как в его поле зрения появились четыре всадника, одетые для охоты, и еще одна лошадь, нагруженная, по-видимому, свежей добычей. Крупный взрослый кабан, клыкастый и, должно быть, при жизни свирепый. Хороший трофей. Но опасный. Сердце Нолофинвэ пропустило удар, когда среди охотников он разглядел деву. Арэльдэ.
– О! Мальчики вернулись с охоты, – заметил Финвэ, который теперь тоже смотрел в окно.
– По-моему, я вижу среди них мою дочь, – мрачновато ответил Нолофинвэ.
– Да, конечно, – улыбнулся Финвэ. – Но после стольких мальчишек мне все еще трудно привыкнуть к тому, что у меня есть внучки. Да и они дают мне хороший повод запутаться.
Нолофинвэ рассеянно кивнул. Арэльдэ и Артанис действительно с самого детства чаще вели себя как сорванцы-мальчишки. Да и теперь это не прошло. Артанис любила состязания в силе и ловкости больше, чем многие мужчины, и часто побеждала в них. Арэльдэ... Нолофинвэ вздохнул. Он не знал, откуда в его дочери такая страсть к охоте. Сам Нолофинвэ охотиться умел, но не слишком любил, Анайрэ, кажется, вообще никогда этим не интересовалась. У Арэльдэ же при одной мысли об охоте загорались глаза.
С тех пор как она научилась сидеть на лошади, лучшим и любимым приключением для нее было поехать в лес, став чуть постарше, она принялась упрашивать братьев брать ее с собой на ловлю, но в последнее время разлюбила ездить с ними, ей казалось, что они слишком ее опекают. И вот. Арэльдэ нашла себе товарищей по нраву. А они не придумали ничего лучше, чем взять ее охотиться на кабана.
– Мальчики не допустят, чтобы с ней случилось что-то действительно плохое, – угадав его мысли, сказал Финвэ.
Нолофинвэ захотелось сказать в ответ что-нибудь резкое, но он сдержал себя. Разумеется, отец прав. Как бы безрассудны ни были средние сыновья Феанаро, они все же могут защитить Арэльдэ от настоящей опасности. И лучше, если она будет с ними, чем с кем-то, кто никогда и слова ей поперек сказать не посмеет, или, тем более, совсем одна. Ей ведь и такое может прийти в голову.
– Она даже не предупредила меня, – расстроенно сказал он.
– Ты стал бы запрещать? – спросил Финвэ.
– Нет, конечно, – вздохнул Нолофинвэ. – Но я бы знал и, – он замолчал.
– И? – поторопил Финвэ.
– Волновался бы, – признал Нолофинвэ.
– Ну, вот, – сказал Финвэ. – Может, поэтому она не стала ничего говорить.
– А ты разве не волновался за своих детей? – спросил Нолофинвэ.
– Волновался и до сих пор волнуюсь по тысяче причин, – ответил Финвэ. – За дочерей всегда немного больше, чем за сыновей. Тебе я могу это сказать, ты меня поймешь, – Финвэ чуть усмехнулся. – И если жизнь научила меня чему-нибудь, так это тому, что сыновьям, даже взрослым, еще можно иногда показывать свое беспокойство, но взрослым дочерям никогда. Они тотчас почувствуют себя уязвленными или виноватыми, а вернее всего, то и другое сразу. И дела пойдут только хуже. Такие они – женщины нашей семьи.
– Почему же они такие? – спросил Нолофинвэ.
– А это, сынок, великая тайна нашего рода, – сказал Финвэ загадочным шепотом, а затем продолжал обычным тоном: – Тайна, которой я пока что не разгадал.
Нолофинвэ улыбнулся отцу, потом шагнул к выходу из кабинета.
– Ты ведь не собираешься сейчас портить ей удовольствие, правда? – спросил Финвэ голосом, в котором явно слышалось "Дело твое, но...".
– Нет, – успокоил его Нолофинвэ. – Пойду, прогуляюсь по саду.
Он, в самом деле, вышел в сад и отправился в ту часть, куда редко наведывались домочадцы, гости и садовники. Даже Финдис, которая неустанно меняла и дополняла что-то в дворцовом саду, там ничего не переделывала, зная, что отец с матерью любят это место таким, как есть.
Здесь не было строгой гармонии и порядка, присущих садовому искусству нолдор, все росло почти на воле, и могучие кроны высоких старых деревьев давали густую тень, а зеленые стены прихотливо высаженной живой изгороди – единственное заметное свидетельство работы эльдар – делили этот укромный уголок на несколько уголков, еще более укромных.
Садовые скамьи и небольшая беседка, казалось, играли в прятки среди окружающей растительности, их трудно было увидеть, если не обращать внимания специально. Впрочем, Нолофинвэ не нуждался в них. Он с удовольствием растянулся прямо на траве, так что в головах у него высились заросли колючего боярышника, а над ним шатром раскинулись ветви большого каштана, за листьями которого синева неба была едва видна.
Перед мысленным взором Нолофинвэ снова и снова в подробностях проходила сцена, которую он только что наблюдал из окна кабинета. По сияющей улице подъехали ко дворцу гордые собой охотники, лицо Арэльдэ сияло особенным торжеством, Тьелькормо, улыбаясь, сказал что-то и кивнул на нее, все замерли в явном изумлении. Первым ожил Аракано, широко улыбнулся, подошел к сестре, и она, не сходя с лошади, наклонилась, чтобы он мог обнять ее и похлопать по плечу. Аракано шепнул что-то ей на ухо, она рассмеялась. Финдекано, глядя на них, тоже улыбнулся, как обычно ярко и ясно, нужно было знать его так, как знал Нолофинвэ, чтобы заметить легкую, почти неуловимую тень тревоги на лице. Другое дело – Турукано, чье напряжение видно сразу: в осанке, во взгляде, в том, как сжаты губы. Если бы Финдекано не держал его крепко за локоть он, быть может, подошел бы к Арэльдэ и потряс ее за плечи или развернулся и ушел бы.
Странная шутка судьбы: Турукано, который, чуть не с тех пор как научился говорить, превыше всего дорожил своей независимостью и не признавал никакого авторитета, кроме родителей, сам стал невероятно заботливым и беспокойным старшим братом. А ведь в свое время он и мягкую, ненавязчивую заботу Финдекано, случалось, воспринимал как посягательство на свою свободу. Потому-то чуткий старший всегда старался вести себя с ним как с равным, а когда Турукано окончательно повзрослел, равенство в их отношениях, в самом деле, стало полным.
Ту же манеру отношений Финдекано потом с успехом перенес на других младших. А вот у Турукано так не получалось. И если Аракано, несмотря на горячий нрав, по сей день довольно добродушно сносил попытки Турукано опекать его, то Арэльдэ, у которой характер был во многом такой же, как у Турукано, частенько теряла терпение, и окна в доме Нолофинвэ много раз за последнюю пару лет Древ дрожали от ее возмущенного:
– Турьо! Я твоя сестра, а не дочь! С какой стати мне тебя слушаться? Займись своими делами!!!
После таких вспышек Турукано честно держался, сколько мог, но рано или поздно все повторялось опять. Удивительно, что в промежутках между этими досадными случаями Арэльдэ часто – и всегда ни с того, ни с сего – говорила ему:
– Турьо, ты мой любимый старший брат!
Если Финдекано слышал это, он обыкновенно принимал преувеличенно скорбный вид и заявлял:
– А вот я возьму и обижусь!
– Не надо! Ты зато мой любимый старший брат! – утешал его Турукано.
– Да, и главное, единственный, – усмехался Финдекано.
У Аракано была своя особенная позиция:
– А я никогда не хотел быть старшим братом, так что, Арэльдэ, я твой нестарший брат.
Как-то он признался Нолофинвэ:
– Знаешь, пап, быть таким старшим братом, как Финьо, я бы, наверное, не смог, а два Турьо было бы слишком много для одной Арэльдэ.
Нолофинвэ тогда только понимающе улыбнулся сыну, в ту пору ему иногда казалось, что и один Турукано это многовато для Арэльдэ.
– Младшая сестра всегда сумеет справиться со старшими братьями, – сказала мужу Анайрэ. – Я знаю, о чем говорю, в конце концов, у меня их четверо.
– А у меня две младшие сестры, – ответил Нолофинвэ. – Но я ничего такого не замечал.
– Ты и не должен замечать, – рассмеялась Анайрэ. – Не волнуйся. У нашей девочки сильный характер.
Сильный характер, который требует охоты на кабанов, что уж тут поделаешь. Нолофинвэ вздохнул, отвлекаясь от воспоминаний. За стеной боярышника слышались шаги. Очень знакомые шаги. И голоса.
– Я честно поделился с ним единственным ответом, который у меня есть: "не знаю". Я не знаю, почему в нашей семье у женщин такой нрав, – сказал Финвэ.
– Если ты о наших дочерях, то открою тебе секрет: они все похожи на тебя не меньше сыновей, просто в них тебе труднее это заметить, – ответила Индис. – А вот наши внучки, диковинным образом миновав своих родителей, оказались похожи прямо на меня. Обе. Хотя, на первый взгляд, у них не так много общего, я смотрю на них и вижу себя в юности, после пробуждения у вод Куинен.
Шаги остановились, зашуршала ткань, должно быть, одна из скамеек притаилась как раз по ту сторону живой изгороди, рядом с которой лежал Нолофинвэ.
– Илуватар одарил меня быстротой, – продолжала Индис. – Но не только. Я была ловкой и сильной как телом, так и духом. И мне часто приходилось использовать эти качества. Многие трудные и опасные дела не обходились без меня. Правда, я получала от этого мало радости. Может быть, потому, что и выбора у меня было мало. А когда выбор появился, здесь, в Валиноре, я стала избегать и охот, и состязаний. Полюбила музыку и простор царства Йаванны. Теперь мне самой почти странно вспоминать о прошлом. А Нольо, если даже он слышал, что мне приходилось когда-то выходить против кабана с рогатиной, едва ли много раздумывал над тем, что это значит. Ты так на меня смотришь, неужели я поразила и тебя, супруг мой?
– Нет, – мягко ответил Финвэ. – Я могу это представить. Но странно думать, что в то время мы совсем не знали друг друга.
Воцарилось молчание. Тишина будто набирала вес с каждым уходящим мгновением, Нолофинвэ явно чувствовал это. И знал причину. "Странно думать, что в то время мы совсем не знали друг друга", после этого так естественно было бы сказать: "Жаль, что я не встретился с тобой раньше". Нолофинвэ и Анайрэ тоже иногда вели такие разговоры и говорили друг другу именно это. Хотя, когда они познакомились, она была совсем юной девушкой, и если бы это случилось скорее, то, вполне возможно, лучшее, что он мог бы сделать в знак глубокой любви к ней – изобразить лошадку. Да и то, едва ли это оказалось бы так уж необходимо, ведь у нее были для этого отец и четверо братьев, не говоря о целом табуне настоящих лошадей. И все-таки они оба говорили искренне, потому что для любящих каждое мгновение, когда они не знали друг друга – потерянное сокровище. Так что слова сами просятся быть произнесенными, и нет ничего проще.
Для кого угодно. Но не для отца Нолофинвэ. Ведь если бы Финвэ сказал это, то пожалел бы не просто о времени, но и о том, что случилось в его жизни до Индис. О Мириэль, своей первой жене, и о Феанаро, сыне, которого они вместе привели в этот мир. Никогда Финвэ не мог бы пожалеть об этом. Никогда Индис не ждала такого. Но невысказанные, невозможные слова тяжестью повисли в воздухе.
А потом вдруг стало легко, словно прошла гроза и очистила все вокруг. Нолофинвэ скорее догадался, чем услышал, что происходит там, за стеной зелени, и почувствовал, как краснеет. Невероятно, насколько смущенным может сделать взрослого эльда, отца четверых детей, знание, что в паре шагов от него его родители целуют друг друга.
Нолофинвэ осторожно поднялся и так же осторожно, совсем не слышно, пошел ко дворцу. Пожалуй, раз уж он здесь, стоит поздравить дочь и племянников с удачной охотой и удостовериться, что все его сыновья благополучно пережили сегодняшнее приключение своей дорогой младшей сестренки.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть третья здесь, Часть четвертая здесь и здесь, Часть пятая здесь.
@темы: Фингон, Тургон, Арэдэль, Индис, рассказы, Финголфин, Аракано, Финвэ, Анайрэ