А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
Часть третья 1490-1495 годы Предначальной Эпохи
Название: Тревожный блеск
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Анайрэ, Финвэ, Индис, Арафинвэ, Иримэ, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Финдарато, Артаресто, Ангарато, Айканаро, Артанис, Нерданель, упоминается Майтимо, другие сыновья Феанаро, Феанаро
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: мини, 5255 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1490 год Предначальной Эпохи. Непокой нолдор приближается к критической точке, а Нолофинвэ пытается понять, когда все успело стать так серьезно.
Примечание: 1. Турукано отличался высоким ростом, он был даже выше Майтимо, прозванного Высокий. 2. Инголдо – материнское имя Финдарато (Финрода), которым его называют близкие. 3. Материнское имя Иримэ – Лалвендэ, в тексте упомянуто сокращение от него. 4. Спойлерное примечание перенесено в конец текста.
читать дальшеНолофинвэ не помнил точно, когда впервые заметил, что атмосфера в Тирионе неявно, но ощутимо изменилась. Казалось, это случилось давно... или, наоборот, совсем недавно. События накладывались одно на другое, смешивались, менялись местами, и даже крепкая память эльда не могла восстановить ясной и четкой последовательности.
Когда же он почувствовал неладное? Когда он должен был почувствовать неладное? Нолофинвэ подозревал, что ответы на эти вопросы окажутся разными, и это уже было плохо. Но куда хуже, что он, даже стараясь специально, все еще не мог их отыскать.
Наверное, странные слухи долго бродили по городу, прежде чем впервые коснулись его ушей. Теперь, мысленно обращаясь к прошлому, он замечал мелочи, которые раньше ускользали от него: взгляды, сочувственные и, наоборот, настороженные, разговоры, которые с его появлением прекращались, и разговоры, становившиеся чуточку слишком оживленными, приметы, по которым можно догадаться, что эльдар рядом с тобой обмениваются мыслями по осанвэ, и другие приметы, которые с большой вероятностью указывают, что думают они сейчас о тебе...
Ничего этого Нолофинвэ не видел или, вернее, не придавал значения. Но примерно в то же время стали происходить вещи, не замечать которые было трудно даже при желании. Феанаро умел привлечь к себе внимание, когда хотел. А он очень хотел. Иначе не стал бы произносить пылкие речи о валар, опека которых не дает талантам нолдор развернуться во всю мощь, и бескрайних просторах Эндорэ, которые лежат во тьме под звездами и ждут, когда, наконец, явятся эльдар, чтобы зажить там счастливо по своей воле, избавившись от золотой клетки.
Все это Феанаро кричал буквально на каждом углу, раз даже на углу той улицы, где стоял дом Нолофинвэ. Тогда еще можно было считать это просто причудой. Хотя и с некоторой натяжкой.
Нолофинвэ хорошо помнил этот день, потому что Турукано, который давно почти все свое время проводил рядом с Эленвэ, как раз решил наведаться домой. И они обедали вчетвером: сам Нолофинвэ, Анайрэ, Турукано и Финдекано. Младших не было – Аракано незадолго перед тем уехал зачем-то в Альквалондэ, а Арэльдэ в очередной раз отправилась на охоту с сыновьями Феанаро.
О Феанаро и пошла речь у них за обедом. Завел ее, вроде бы, Турукано. Да, точно, Турукано.
– Сегодня подходил к нашему дому и вдруг увидел толпу народу, – сказал он. – Оказалось, в центре небольшого круга стоит Феанаро и вещает что-то об уходе в Эндорэ. Что это за новости?
– Да, брат, давно ты не был в Тирионе, – усмехнулся Финдекано. – Я даже не знаю, чему больше удивлен: тому, что ты ничего не слышал о его идее, тому, что ты смог сам разыскать наш дом, или тому, что я все же в состоянии тебя узнать.
– О, бедный брат мой, – в тон ответил Турукано. – За свою память я ручаюсь, а для тебя перед следующим отъездом попрошу тетю Фаниэль нарисовать мой портрет.
– В рост? – оживился Финдекано.
– Конечно, – подчеркнуто серьезно отозвался Турукано.
– Много краски пойдет, – тут же откликнулся Финдекано.
– Ничего, уверен, для меня ей не жалко, – сказал Турукано, тоже усмехаясь, и чуть нетерпеливо добавил: – Так что с Феанаро?
– Он загорелся мыслью переселиться обратно в Эндорэ, – ответил Финдекано между очередными двумя ложками салата.
– Неужто готовится? – заинтересовался Турукано.
– Ходит по городу и произносит речи, – ответил опять Финдекано.
Никто другой в разговор не вмешивался. Надо признать, что Нолофинвэ эта тема не казалась особенно приятной и развивать ее он не спешил. А Анайрэ чувствовала это и успокаивающе улыбалась ему.
– В основном, всякие глупости, – продолжал Финдекано.
– Это заметно, – сказал Турукано. – По правде говоря, я слишком устал, чтобы вникать в его речи, поэтому быстро ушел, но у меня окно выходит на ту сторону, и кое-что я все равно слышал. А потом мне снились странные сны. Словно я упал не то в холодную яму, не то в холодную воду, – он поморщился. – Надеюсь, Феанаро не заведет привычку ораторствовать здесь регулярно.
– Говорят, он сегодня сжег мою книгу и называл ее сборником страшилок для глупцов, – сказал Нолофинвэ, все же вступая в разговор.
– Нет, отец, ничего он не жег, – сразу ответил Финдекано. – Я там был, уже под конец, и ни книги, ни пепла не видел, так что это неправда.
– Я так и думал, – кивнул Нолофинвэ. – Но называть называл, – он вздохнул.
– Говорю же, было много глупостей, как всегда, – сказал Финдекано.
– Но ты все равно остановился послушать, – заметил Нолофинвэ без упрека, однако с горьковатой усмешкой.
– Интересно, – признался Финдекано. – Я иногда думаю, какое оно на самом деле, это Эндорэ? Не такое, конечно, как в речах Феанаро, я знаю, – добавил он, глядя на отца. – Там есть и чудовища из твоей книги, и квэнди, которые отказались следовать за Оромэ, ничто там не знает света Древ, но звезды видны отовсюду беспрестанно, и, в самом деле, огромные земли раскинулись под этими звездами. Те самые земли, по которым дедушка Финвэ и все, кто участвовал в Великом Переходе, шли когда-то, и еще другие, которых даже они не успели увидеть...
Финдекано говорил, не замечая, как все больше сбивается на то, что услышал именно от Феанаро.
– Финьо, – окликнула его Анайрэ, продолжая при этом смотреть на Нолофинвэ.
– Да, мама, – встрепенулся Финдекано.
– Ты еще здесь не видел и тысячной доли всего, зачем тебе в Эндорэ? – улыбнулась она, переводя взгляд на сына.
– Да я не собираюсь, честно, – улыбнулся он в ответ.
Феанаро в своих речах и после этого частенько поминал то Ламбулоантаон, то Нолофинвэ, в основном, как автора этой книги. Правда, в лицо Нолофинвэ Феанаро никогда ничего не говорил, поэтому тот только с чужих слов узнавал, что он малодушный сказочник, не сумевший даже сочинить свои историйки достаточно хорошо, чтобы потом обзавестись учениками, и некоторые другие, не менее любопытные вещи.
Нолофинвэ знал, что в этих обвинениях нет правды, ведь, к примеру, учеников он не брал только потому, что не чувствовал в себе особой склонности к учительству и считал, что в других делах будет более полезен. Но раздражение его росло, и понемногу Нолофинвэ стал отвечать Феанаро. Тоже не лично, а отпуская при большом числе свидетелей реплики в том духе, что он, по крайней мере, никому не забивает голову чепухой и не учит эльдар хулить валар вместо того ремесла, за которым к нему пришли. Нолофинвэ не сомневался, что его слова дойдут до ушей Феанаро, и даже желал этого. И слова доходили. И на них следовал ответ.
Так Нолофинвэ с братом обменивались колкостями, не встречаясь друг с другом. Это было удобно, потому что позволяло избежать открытой ссоры, которая расстроила бы отца. Чего ни один из них не хотел. Конечно, Нолофинвэ понимал, что, на самом деле, ссора все равно очевидна, и становится только хуже от того, что они втягивают в нее множество посредников. Но раз ввязавшись, он уже не мог заставить себя остановиться.
А потом к нему стали приходить нолдор и говорить... говорить разное и странное. Из их довольно сумбурных речей, полных неловких пауз, недомолвок и намеков, Нолофинвэ с некоторым трудом мог уяснить, что они, по каким-то причинам, убеждены, будто ему грозит опасность со стороны его брата Феанаро, и хотят, чтобы он, Нолофинвэ, знал об этом, а еще о том, что они, нолдор, глубоко возмущены, и, если что-то случится, будут на его стороне.
Слушать такое Нолофинвэ было попросту дико. Да, он знал, что Феанаро никогда не питал к нему любви, и сам уже очень давно не искал дружбы с ним, а из сильных чувств испытывал теперь, пожалуй, только раздражение, да и то временами. Но он твердо знал и то, что брат не может сделать ему ничего плохого, так же как он никогда не сделает ничего плохого брату. Потому что для отца это было бы страшным ударом, потому что они все же родичи, потому что это просто немыслимо.
Так что всех своих посетителей Нолофинвэ старался успокоить и убедить, что, он им, конечно, очень благодарен, но тревожиться о нем нет причины. Ему это, вроде бы, неплохо удавалось. И, пока приходили малознакомые и даже совсем не знакомые эльдар, Нолофинвэ испытывал, по большей части, удивление и несильное беспокойство. Но потом стали являться старые знакомцы и друзья, и наконец, пришел Митьятулвэ – друг, с которым в детстве они делили игры и ребячьи секреты, а во взрослом возрасте любовь к математике и путешествиям – и сказал, что Нолофинвэ не должен волноваться, потому что те нолдор, кто любит Нолофинвэ, сумеют за него постоять и разрушить любые козни. Ведь их много и они сильны, и они стали ковать мечи и в тайне учатся владеть ими, так что теперь ни они сами, ни он и его семья не будут беззащитны.
Тогда Нолофинвэ ужаснулся и с гневом ответил:
– Мне не нужны мечи, чтобы защитить себя и своих родных от опасности, которая никогда нам не угрожала, а нолдор, если они, в самом деле, любят меня, лучше позабыть об этих выдумках и не тревожить понапрасну ни себя, ни других. Так и передай всем тем, с кем ты готовишься "в тайне разрушать козни", потому что мое слово, видно, ничего для них не значит. Удивительно, как же я заслужил их любовь, если даже не заслужил доверия к моему мнению.
– Дело не в недоверии, – ответил Митьятулвэ. – Мы все знаем, как ты благороден и добр, и потому...
– Я все сказал, – прервал его Нолофинвэ.
Митьятулвэ тогда быстро попрощался с ним и ушел расстроенный, но Нолофинвэ не чувствовал сожаления по этому поводу, у него в душе все кипело, и, как часто бывало в таких случаях, если Арафинвэ был поблизости, Нолофинвэ отправился к нему.
– У Феанаро нелегкий характер, но зла он не сделает, – сказал Арафинвэ, а потом добавил: – Хотя, признаюсь, и ко мне приходили нолдор с теми же речами. Я отослал их всех, но не уверен, что смог переубедить. Так что теперь я стараюсь бывать в Тирионе еще реже, в надежде, что эти эльдар все же поймут: чрезвычайно трудно изгнать из города того, кто и так в нем не живет. К тому же, в Альквалондэ очень спокойно, – продолжал он. – И всегда-то мне там дышалось вольнее, чем здесь. А теперь разница стала еще заметней.
Так кончился их разговор. И, с одной стороны, Нолофинвэ отрадно было знать, что Арафинвэ согласен с его мнением, но, с другой стороны, он не мог не заметить, что в словах самого Арафинвэ сквозят тревога и усталость, обычно ему не свойственные.
А однажды, когда Арафинвэ с Эарвен как раз снова были в Альквалондэ, а Анайрэ отправилась навестить самого младшего из своих старших братьев, жена которого должна была вскоре привести в этот мир дитя, произошло событие, которое заставило Нолофинвэ взглянуть на все по-другому.
В тот день он почувствовал внезапное беспокойство, которое только усилилось, от того, что в доме Нолофинвэ был один: его жена уехала, Эленвэ, жена Турукано, ушла навестить одну из своих подруг, а остальные, как Нолофинвэ после некоторого замешательства вспомнил, снова собрались в королевском дворце. Эти сходы у внуков Финвэ все еще случались, хотя намного реже, чем раньше.
Нолофинвэ занялся было делами, надеясь, что, погрузившись в работу, сможет избавиться от тягостного настроения, но настроение победило. Он вышел из кабинета в гостиную и развел в очаге огонь. Пока Нолофинвэ делал это, за окнами быстро потемнело, и разразилась гроза. Пахнуло влагой и свежестью. Но легче не стало. Наоборот, беспокойство еще возросло, так что, когда стукнула с силой открытая входная дверь, он вздрогнул.
В гостиную влетел Финдекано, с мокрыми волосами и в пропитанном влагой плаще. Не глядя на отца, он подошел к шкафу, где хранились винные бутылки и кубки, налил себе полный кубок вина и выпил его залпом. Потом, не снимая плаща, опустился в кресло у очага и закрыл лицо руками.
В комнату вошли сразу Турукано, Аракано и Арэдэль. Они оставили свои плащи в прихожей, но все равно по ним было ясно видно, что они шли под дождем, и что случилось что-то... что-то от чего их лица до сих пор так бледны, а глаза так тревожно блестят.
Они уселись втроем на большую кушетку: посередине Турукано, справа от него Аракано, слева – Арэльдэ. Турукано обнял младшего брата и сестру, и теперь смотрел на Финдекано так, как будто с удовольствием обнял бы и его тоже, если бы мог. Нолофинвэ собирался уже спросить, что все-таки случилось, но поймал взгляд Арэльдэ, усталый и умоляющий.
"Не спрашивай ни о чем, папа, пожалуйста, сейчас не спрашивай ни о чем".
– По-моему, вам нужно согреться, – громко сказал Нолофинвэ, чтобы нарушить тишину.
Он поднялся на ноги, подошел к шкафу с вином, дверцы которого все еще оставались открытыми, достал кубки по числу эльдар в гостиной и наполнил их. Ему пришлось потрясти Финдекано за плечо, чтобы тот принял кубок. Вино все пили в молчании.
– Мы больше не пойдем туда, – сказал Финдекано, когда его кубок опустел.
– Конечно, – откликнулись Турукано и Арэльдэ.
– Деда это совсем не обрадует, – вздохнул Аракано, но спорить не стал.
Послышался стук в дверь, и Нолофинвэ пошел открывать. На пороге он увидел всех пятерых детей своего брата Арафинвэ. Они стояли, растянув над головами положенные один на другой плащи, так что получалось что-то вроде матерчатого тента, который с разных концов удерживали Инголдо и Ангарато.
– Приютишь нас, дядя? – улыбнулся Айканаро.
– Конечно, проходите, – ответил Нолофинвэ и посторонился, пропуская их в дом.
Все вместе они прошли в гостиную, Нолофинвэ достал еще кубки, налил еще вина, и бутылки, которые хранились в гостиной, опустели. Он решил, что было бы не лишним принести еще, и отправился в погреб.
Поступая так, Нолофинвэ отчасти надеялся, что в его отсутствие дети и племянники немного отогреются и начнут, наконец, говорить. И в самом деле, возвращаясь, он услышал голоса, хотя доносились они не из гостиной, а из коридора.
– Не переживай так, Финьо, – говорил Ангарото. – Поверь, он еще пожалеет обо всех глупостях, которые наговорил тебе сегодня. Еще станет просить у тебя прощение, и не он один.
– Ну, тогда уж и не у меня одного, – заметил Финдекано.
– Остальные в долгу не остались, – ответил Айканаро.
– И мы, в том числе, – Ангарато фыркнул. – Я бы сказал, что мы особенно не остались в долгу, после того как вы ушли. Тебе тоже надо было высказать, что ты обо всем этом думаешь. Стало бы легче.
– Или не стало бы, – возразил ему Айканаро.
– Может, и нет, – легко согласился Ангарато.
Финдекано молчал. Когда он заговорил, голос его был непривычно холоден.
– Единственное, что я сегодня мог сказать Майтимо – не у него одного есть семья, которую он любит. У меня тоже, и я буду ее защищать любой ценой и от кого угодно. Даже от родичей, хотя, возможно, я должен был бы сказать "особенно от родичей". Потому что они, очевидно, лишились рассудка.
– А мы всегда тебя поддержим, – заверил его Ангарато.
– Спасибо, – тихо ответил Финдекано.
– И другие тоже, – сказал Айканаро. – Кстати, о других, не пора ли нам обратно в гостиную, пока нас не отправились искать?
– Да, к тому же дядя Нольо, наверняка, скоро вернется, а я, честно говоря, не горю желанием сегодня что-то ему рассказывать, – поддержал брата Ангарато.
– Правда, идемте, – ответил Финдекано.
Они ушли. Нолофинвэ выждал немного времени, чтобы не было ясно, что он стал невольным свидетелем их разговора, и тоже вошел в гостиную.
Тепло или вино, а скорее, то и другое одновременно, подействовали благотворно, и вскоре общее настроение улучшилось. Ни о чем важном не говорили, зато много смеялись и даже спели несколько песен.
А на следующий день встревоженный Нолофинвэ отправился к отцу в надежде узнать что-нибудь от него. Ему показалось, что отец с их последней встречи стал будто бы тоньше и бледнее, и взгляд у него был не то растерянный, не то утомленный, так сразу и не понять. Подумалось, что они с отцом видятся в последнее время реже, чем раньше. Да и говорят меньше. А от сестер Нолофинвэ слышал, что отец все чаще ищет уединения, и, бывает, избегает даже общества матушки.
Беседа пошла как-то неловко. Нолофинвэ пытался осторожно выяснить, что известно отцу о вчерашнем происшествии, при этом не перекладывая на него свои тревоги. А Финвэ, вроде бы, ничего не знал, и вообще, казалось, мыслями был обращен к чему-то другому.
– Ты в последнее время не видел Феанаро? – спросил он вдруг.
– Нет, не видел, – ответил Нолофинвэ.
– И я что-то давно его не видел, – сказал Финвэ с некоторым беспокойством. – Если встретишь, скажи, что я прошу зайти.
– Хорошо, – согласился Нолофинвэ. – Но вряд ли я увижусь с ним раньше, чем ты.
Из дворца Нолофинвэ ушел еще больше встревоженным, чем прежде. Ничего не прояснилось, да и отец что-то сам не свой. Обычно он не спрашивал у Нолофинвэ о Феанаро и, уж тем более, не просил ничего передать, зная, что за пределами его дома они встречаются редко, а общаются и того реже.
Иримэ когда-то, посмеиваясь, сказала, что Нолофинвэ и Феанаро живут в двух параллельных Аманах. А теперь Аман, похоже, вывернулся наизнанку, и стало непонятно, кто где.
Иримэ. По возвращении домой, увидев ее в своей гостиной, Нолофинвэ моргнул, почти уверенный, что она ему померещилась, потому что он думал о ней. Но она подбежала к нему, обняла и расцеловала в обе щеки.
– Здравствуй, братец!
– Здравствуй, сестренка, – улыбнулся он. – Решила навестить меня?
Ее глаза как будто чуть потухли.
– Пришла сказать, что отец ничего не знает о вчерашней ссоре во дворце. Он сам не слышал, и едва ли кто-то стал бы ему рассказывать. Я тоже слышала немного: только возбужденные голоса, а потом все мои племянники разбежались кто куда.
– Понятно, – со вздохом сказал Нолофинвэ. – Отец переживает, что Феанаро давно его не навещал.
– Ну, еще бы, – невесело усмехнулась Иримэ. – Теперь боится показаться.
Нолофинвэ удивленно посмотрел на сестру, а она отошла к окну и некоторое время стояла там молча, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. Иримэ, или Лалья, как ласково называли ее в семье, обычно со всеми была дружелюбной и веселой, готовой поддержать любую шутку и перевести в шутку любую неловкость, но когда дело касалось Феанаро, она легко раздражалась и бывала резкой в словах и суждениях. Этим Иримэ была похожа на самого Нолофинвэ, и он смутно подозревал, что сам в этом виноват.
Давно, в юности, Нолофинвэ пообещал себе, что, если у отца с матерью будут еще дети, он станет для них самым лучшим старшим братом, таким, чтобы больше никто им не был нужен. Чтобы Феанаро не был им нужен, и его отвержение не ранило бы их, как когда-то Нолофинвэ.
С Фаниэль его замысел увенчался успехом, да и с Арафинвэ, кажется, тоже, хотя тут нельзя было точно сказать, насколько сыграли роль усилия Нолофинвэ, а насколько характер самого Арафинвэ, и почему тот иногда вел себя так, будто, в свою очередь, стремился заменить Нолофинвэ старшего брата. А вот с Иримэ Нолофинвэ, похоже, что-то упустил, был слишком занят своей жизнью и проблемами, и она успела-таки обжечься, пока он не смотрел. Он был в этом почти уверен, хотя она никогда не жаловалась, только любила его будто бы за двоих.
– С чего вдруг? – спросил Нолофинвэ, заметив, что сестра не собирается продолжать сама.
– Он как-то приходил, когда отца не было дома, и поссорился с матушкой, – сказала Иримэ.
– Что?! – Нолофинвэ не смог сдержать возгласа удивления.
Весь Тирион, а может, и весь Аман знал, что Феанаро не любит вторую жену своего отца, но никогда он не позволял себе поссориться с ней. Кроме того, говоря по правде, с ней вообще трудно было поссориться.
– Сказал, что она воспользовалась слабостью отца и еще больше разрушила его жизнь, – ответила Иримэ. – Что всегда стремилась настроить его против Феанаро, но ей никогда это не удавалось и впредь не удастся, что он позаботится об этом... Может, он и еще что-то говорил, но я слышала только это.
– И что же мама? – спросил Нолофинвэ.
– Она молчала. Молчала так долго, что мне показалось, будто воздух становится слишком горячим. Молчала до тех пор, пока даже Феанаро уже не мог выдержать этого. Так что он вылетел наружу как ошпаренный. Меня вообще не заметил, хотя я едва успела убраться с его дороги. Вряд ли теперь ему хотелось бы говорить обо всем этом с отцом. Но только напрасно он беспокоиться, отец ни о чем не подозревает. Ты знаешь маму.
Нолофинвэ только кивнул в ответ. Конечно, матушка ничего не стала говорить отцу, чтобы не расстраивать его. Не стала бы и в обычное время, а уж теперь... она наверняка лучше всех видела, что с ним творится.
– Она плакала? – спросил Нолофинвэ, уже догадываясь, каким будет ответ.
– При мне? Нет. Ты знаешь маму.
Пожалуй, после этого разговора Нолофинвэ всерьез испугался. Когда-то давно отец рассказывал ему, как начинался их с матерью брак, а Феанаро видел все это своими глазами, и если теперь он забыл правду и с ложью, заменившей ее, явился зачем-то к Индис... Феанаро воистину потерял разум, а раз так... Разве что за отца можно было не беспокоиться, ему Феанаро не навредит ни в коем случае. Но остальным грозила опасность.
И Нолофинвэ остро почувствовал свое одиночество перед лицом этой опасности. Что он был в силах сделать один? Как защитить всех? К кому пойти за помощью? Раньше он всегда мог положиться на родных или друзей. Но теперь родные попросту не поймут, как еще недавно не понимал и он, а друзьям, почуявшим угрозу раньше него, он сам сказал, что никакой опасности нет и предпринимать ничего не нужно. Вправе ли он после этого обратиться к ним?
Нолофинвэ вспомнилось, как когда-то в юности он прыгнул в глубокую яму, чтобы освободить оленя. Тогда яма напугала его глубиной, темнотой и сыростью, но ему удалось подавить эти страхи и заняться делом. Теперь Нолофинвэ чувствовал себя так, словно опять оказался в яме, только на этот раз он был оленем и не мог выбраться оттуда.
Ощущение это со временем усиливалось, и Нолофинвэ чувствовал себя все более подавленным, а выход никак не желал находиться. Но неожиданно Турукано, который давно выбрал главным для себя делом работу с металлом, попросил отца зайти к нему в кузницу. Явившись в условленный час, Нолофинвэ обнаружил там всех трех своих сыновей.
– Отец, мы хотим показать тебе вещь, над которой мы все работали, – сказал Турукано.
– Работал, в основном, он, – сказал Аракано, кивнув на Турукано.
– Но виноват во всем я, – вмешался Финдекано.
– Нет, я, – возразил Турукано.
– Стойте, о чем вы?! – попытался прервать их странный спор Нолофинвэ.
Они как-то разом растеряли всю свою словоохотливость и теперь стояли перед ним, молча переглядываясь. Вид у них был такой, словно "вещь" могла ему сильно не понравиться. Но что такое они сотворили?
– Раз хотите, может, все-таки покажете? – предложил он.
– Видно, придется, – вздохнул Турукано. Не совсем всерьез, но и, определенно, не совсем в шутку.
Нолофинвэ сразу узнал этот предмет. Об оружии, которое Оромэ когда-то подарил квэнди, чтобы они могли защитить себя во время дороги к Валинору, он слышал много, да и видеть приходилось. Меч. Длинный, очень острый клинок. Он способен сохранить жизнь своего владельца от многих опасностей, если тот умеет хорошо обращаться с ним.
Это оружие не было предназначено для животных, жизни которых эльдар забирают ради мяса, шкур, рогов, а иногда зубов или костей. Оно для чудовищ, для порождений зла, ужасных и свирепых, которых убивают только затем, чтобы спастись самим, и никогда ничего не берут от них. Но нет чудовищ в Валиноре. Чью же жизнь может забрать здесь меч?
Мысль была холодной и тревожной, как блеск клинка. Нолофинвэ, стараясь отогнать ее прочь, принялся внимательно рассматривать творение сыновей. Руку каждого из них он узнавал безошибочно. Ножны и перевязь из кожи, искусно выделанные, тонкие и мягкие, но, несомненно, прочные, так что, скорее, истлеет сам клинок, чем они вытрутся и придут в негодность, – работа Аракано. Меч смотрелся необыкновенно изящным и легким, как все вещи, сделанные Турукано. И, конечно, именно он украсил сапфирами рукоять. А вот вязь слов на лезвии, наверняка, дело Финдекано, из всех детей Нолофинвэ он имел самую большую склонность к тому, что называлось Песнями Силы, и по-настоящему глубоко занимался ими.
Клинок вызывал в памяти блеск звезд в темном небе над Альквалондэ и блеск льда на горных вершинах в час сияния Тельпериона. Звезды и лед. Холодная звезда. Нолофинвэ покачал головой, и что только лезет в голову.
Тишина, между тем, начинала становиться неестественной, и Нолофинвэ сообразил, что сыновья все еще ждут его реакции и опасаются, что это окажется возмущение или гнев. Пожалуй, так оно и было бы. Раньше. Но теперь он чувствовал только, как опостылевшие беспомощность и бессилие покидает душу, а взамен ее переполняют облегчение и благодарность.
А еще гордость. Его мальчики. Какими же взрослыми, умелыми, сильными они стали. Как он счастлив, что они у него есть. Нолофинвэ незаметно сморгнул навернувшиеся на глаза слезы, и, по очереди, крепко обнял каждого из них.
С того времени Нолофинвэ стал ежедневно по несколько часов упражняться во владении мечом вместе с сыновьями. И во время одной из тренировок они открыли ему секрет, о котором, в общем, он и так уже догадывался. Митьятулвэ и другие, кто когда-то приходил к нему с предостережениями, не бросили своих тайных занятий. Наоборот, еще больше нолдор за это время присоединились к ним, и они по-прежнему куют оружие и учатся владеть им. С ними учились этому и дети Нолофинвэ, не только сыновья, но и Арэльдэ. Правда, она все равно считала меч оружием неуклюжим, предпочитая лук и кинжал. Сестрица Иримэ, как оказалось, тоже не осталась в стороне от воинского искусства, и Нолофинвэ, хотя делал быстрые успехи, нескоро сумел пересилить ее в поединке.
Он не мог сказать, радует его или огорчает участие во всем этом сестры и дочери. С одной стороны, было бы счастьем, если бы все это никогда их не коснулось, но с другой, теперь, по крайней мере, они смогут при случае постоять за себя.
Он сам выковал кинжал для Анайрэ и показал ей, как следует пользоваться им.
Она без споров согласилась на его просьбу всегда носить кинжал с собой, только вздохнула:
– Я не верю, что это нужно, но сделаю, как ты просишь.
Не воспротивилась она, и когда он принес меч в их спальню, объявив, что хочет иметь его по близости во время путешествий по Дороге Грез, на всякий случай.
– Если тебе так спокойнее, – ответила Анайрэ.
И погладила его волосы с какой-то особенной, едва ли не материнской, нежностью. От этого у Нолофинвэ почему-то сжалось сердце, и на Дорогу Грез в тот раз он ступил с мыслью, что, может быть, что-то все-таки делает не так.
Однако во время бодрствования сомнения теперь почти не посещали его. Почти. Тот день, когда он решился было поговорить обо всем этом с матерью и заодно отдать ей кинжал, который сделал и для нее тоже, Нолофинвэ даже наедине с собой не мог вспоминать без неловкости.
Он явился во дворец, дошел почти до самого входа в матушкину музыкальную комнату, как вдруг дверь открылась, и оттуда вышла его мать в компании Нерданель. Когда-то, а по правде говоря, всегда, с тех самых пор как познакомились, они хорошо ладили, но в последнее время Нолофинвэ почти не встречал Нерданель и давно уже не говорил с ней. Случалось, если они все же сталкивались, она отводила взгляд и торопилась уйти.
И вот он видел ее рядом со своей матерью. Конечно, они ведь дружат. И она жена Феанаро. Она Нерданель, он знает ее вот уже несколько сотен лет. Все изменилось. Что он знает о ней? Она жена Феанаро. Что, если она... Нет, она не стала бы помогать мужу ни в чем бесчестном. Разумеется, не стала бы. Но его-то Анайрэ поддерживает во всем. Даже если не согласна с ним. Нет, она не поступала бы так, замысли он навредить кому-нибудь. Но Анайрэ – его жена, а Нерданель – жена Феанаро.
Мысли вихрем проносились в голове Нолофинвэ, а женщины, не замечая его, продолжали разговор:
– Я так благодарна тебе, Индис, – сказала Нерданель. – Всегда, стоит только поговорить с тобой, и сразу на сердце легче, и тени не так длинны. Жаль, что я не могу так же помочь тебе взамен.
– Перестань, – ласково ответила Индис. – Видеть тебя для меня радость. Приходи, когда пожелаешь.
Она притянула младшую женщину к себе и сердечно обняла.
Нолофинвэ, чувствуя некоторое смущение, сделал еще несколько шагов вперед, и его заметили.
– Здравствуй, Нолофинвэ, – сказала Нерданель.
На этот раз она посмотрела прямо на него, и он мог хорошо разглядеть ее лицо: бледное, чуть не до прозрачности, с огромными серыми глазами. Но взгляд ясный и спокойный. Нолофинвэ первым опустил глаза. Не глядя, поздоровался:
– Приветствую тебя, Нерданель.
Почти сразу после этого она распрощалась и ушла, а они с матерью остались стоять в коридоре вдвоем.
– Что с тобой, дорогой мой? – спросила Индис, посмотрев на Нолофинвэ. – Тебя что-то тревожит?
Нолофинвэ в ответ промолчал, с языка ничего не шло. Индис посмотрела на него еще внимательнее, но не стала настаивать.
– Хочешь, я сыграю для тебя что-нибудь, – предложила она и кивнула на дверь в музыкальную комнату, приглашая его войти.
– Нет, мне нужно найти отца, – сказал Нолофинвэ и быстро зашагал прочь.
Наверное, она была очень изумлена, а может быть, и расстроена. Обычно Нолофинвэ не сбегал от нее подобным образом. И никогда не отказывался послушать ее музыку, наоборот, часто сам просил сыграть для него. Но он просто не мог сидеть там с кинжалом, который принес для нее, слушать, как она играет на арфе, улыбаться и делать вид, что все хорошо.
Но и сказать ей в лицо, что собирался, Нолофинвэ тоже был не в силах. Слишком жутко и противоестественно все это звучало. Рядом с матерью, под светом ее глаз, поневоле думалось, что это не может быть правдой. А он, должно быть, где-то жестоко ошибся, раз верит в такое.
Чувствуя себя совершенно разбитым и вконец запутавшимся, Нолофинвэ даже не подумал хоть для виду зайти к отцу, а сразу покинул дворец и вернулся домой. Там, на просторе, он еще раз обо всем поразмыслил и пришел к выводу, что посвящать мать в то, что происходит, не обязательно. Пределы дворца она, как и отец, покидала нечасто и обычно не в одиночестве, а эльдар, которые служили во дворце, любили королеву Индис и не позволили бы, чтобы с ней что-то случилось. Для надежности Нолофинвэ сам еще раз попросил их быть начеку и успокоился.
Правда, в глубине души он знал, что это спокойствие не результат найденного решения, а облегчение от возможности избежать тяжелого разговора, и был собой не доволен. Да к тому же всякий раз при встрече с матерью у него стало возникать чувство, что он в чем-то виноват перед ней, словно бы подвел ее или обманул.
Нолофинвэ уговаривал себя, что иначе нельзя, что она ваниа, а ваниар воспринимают мир не так, как нолдор, и некоторые вещи ей будет просто невозможно понять. Она слишком добра и благородна. Дойдя до этого места в цепочке рассуждений, Нолофинвэ обыкновенно морщился, припоминая, как когда-то сам был сильно оскорблен таким ответом. Но тут же вспоминал, что тогда он заблуждался, а теперь сделался намного проницательней. И намного несчастней. А для мамы будет лучше ничего этого не знать.
Его собственные доводы неплохо на него действовали, но только когда он не видел матери, а стоило им встретиться, и неизбежно начинались колебания. Так что Нолофинвэ приноровился избегать встреч с ней. Хотя было тяжело, и особенно тяжело, потому что он понимал: она, должно быть, скучает по нему. Но это все для ее же блага.
С отцом он тоже почти не виделся, хоть и по другой причине. Постепенно отдаляясь друг от друга, они дошли до того, что им просто не о чем стало говорить. Даже дела не спасали. Если Нолофинвэ спрашивал совета, Финвэ отвечал:
– Поступай по своему усмотрению.
Казалось, он утомился делами и все меньше старался постичь их суть, занятый, видимо, какими-то иными сокровенными мыслями. Так что почти все вопросы, требующие внимания короля, обходились в итоге вниманием одного Нолофинвэ.
А Феанаро тем временем продолжал произносить свои речи на улицах, и речи эти становились все более безумны. Теперь уже он прямо называл валар поработителями, задумавшими отобрать у Перворожденных право владеть Ардой, которое даровал им Илуватар, и призывал едва ли не завтра бежать от их жесткого гнета в Эндорэ.
Нолофинвэ про себя давно считал, что это невыносимо, но заставить Феанаро прекратить, разумеется, не мог. Отец, возможно, еще сумел бы. Но к отцу Нолофинвэ с этим не ходил. Поэтому для него стало большой неожиданностью, когда вестники объявили по городу, что король созывает большой Совет по поводу "смутных настроений в Тирионе". Должно быть, кто-то другой все же обратился к нему. Или одна из речей Феанаро оказалась достаточно пылкой и достаточно громкой, чтобы достичь слуха Финвэ, короля нолдор, и заставить его вспомнить, что именно он вел этот народ из Эндорэ в Валинор и не может сидеть сложа руки и смотреть как кто-то, пусть даже Феанаро, пытается увести нолдор обратно.
Нолофинвэ горячо надеялся, что Финвэ сможет разобраться, наконец, в этом и во всем остальном тоже, и вернуть утраченный покой народу. И самому Нолофинвэ. Чего тут было больше: доверия к мудрости короля или вдруг вернувшейся детской веры во всесилие отца, Нолофинвэ не знал. Новый вопрос без ответа. Их у него набралось уже столько, что одним больше или меньше – не имело значения. И то, что воспоминания опять обрушились на него лавиной и только хуже все запутали, тоже не важно.
Главное, завтра состоится Совет, и Нолофинвэ не было нужды заранее готовить для него речь. Он и так знал, что хочет сказать. От самого сердца. И пусть не все это он может облечь в слова, тем более, на Совете. Но если отец, в самом деле, готов слушать, он поймет. Он всегда прекрасно умел понимать. Его отец.
Примечание 4.
читать дальшеМеч, сделанный сыновьями для Нолофинвэ, тот самый "льдисто сверкавший Рингил", которым он потом ранил Моргота. Я намекнула на это в тексте, но не написала прямо, потому что, кажется, имя мечу дается не сразу после создания, а позже.
Название: Все благополучно
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Финвэ, Феанаро, Намо, Манвэ, Турукано, Итарильдэ, Арэльдэ, упоминается Индис, Арафинвэ
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий, драма
Размер: мини, 3378 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1490-1495 год Предначальной Эпохи. Феанаро приставил меч к груди Нолофинвэ, и жизнь королевской семьи, а с ней и всего народа нолдор изменилась. На время. Или навсегда?
Примечание: 1. В тексте присутствуют прямые цитаты из "Сильмариллиона": приговор валар Феанору, две реплики Финголфина, одна реплика Финвэ и одна Феанора (главы 7 и 8, цитаты приводятся по переводу Н.Эстель). 2. Реплики, переданные по осанвэ, в тексте оформлены кавычками. 3. Год рождения Итарильдэ – 1493 год Древ (дата не канонная, просто принятая в фике).
читать дальше"Всякий, кому ведомо хоть что-то об источнике непокоя в Тирионе, должен явиться и говорить без утайки, во славу правды. Таково слово валар". На деле это обернулось тем, что у врат Валмара собрались едва ли не все жители Тириона. В Кольце Судьбы, перед тронами валар, стоял Феанаро, на несколько шагов позади тронов широким кругом встали члены королевской семьи, включая самого короля, а так же те, кто был на злополучном Совете, и те, кто позже видел ссору у входа во дворец. Потом шли друзья и доверенные лица принцев Дома Финвэ, а дальше – остальные нолдор, кто пожелал высказаться во славу правды. Огромная толпа, занявшая все пространство вокруг, сколько хватало глаз.
Впрочем, очень скоро выяснилось, что "чистая правда" у всех этих эльдар вовсе не одна и та же. И разные правды самым возмутительным образом противоречат друг другу. Тут же в толпе кто-то затеял ссору, кто-то собрался уйти, не желая "участвовать в этой нелепице", а некоторые, и среди них Феанаро, заявили, что не произнесут больше ни слова.
Тогда поднялся вала Мандос и голосом холоднее самой холодной горной реки напомнил всем, почему они оказались здесь.
– С тех пор, как пробудились Первые Дети Илуватара, не бывало случая, чтобы кто-то из них по доброй воле поднял оружие на подобного себе. Но теперь это произошло, и ныне мы собрались, чтобы узнать, как такое стало возможным. До тех пор, пока все не разъяснится, никто не уйдет отсюда, и каждый, – тут, в самом деле, каждому показалось, что Мандос посмотрел именно на него, в душу ему заглянул. – Станет отвечать на вопросы, когда они будут заданы ему, и хранить молчание во все остальное время.
Эта речь остудила страсти, и Совет пошел, как сказал Мандос. Нолдор отвечали на вопросы, если кто-то, отвечая, ссылался на чужие слова, вызывали этого эльда и спрашивали его. У Нолофинвэ мелькнула мысль: "Что будет, когда выкликнут имя того, кого нет здесь?". Но такого не случалось, эльдар выходили, говорили, снова скрывались в толпе. Нолофинвэ тоже говорил, если Мандос обращался к нему. Так же поступал Феанаро.
Сначала рассказы, довольно связные по отдельности, вместе, казалось, теряли всякий смысл. Так что делалось страшно. Безумие. Целый город безумцев. И все ополчились друг на друга. Но понемногу выделились главные версии, в рамки которых пусть и с некоторыми расхождениями укладывалось все остальное: "Феанаро задумал избавиться младших братьев и их семей", и наоборот, "Младшие сыновья короля (а иногда и прямо один Нолофинвэ) замыслили избавиться от принца Феанаро и его семьи". Королю Финвэ в том и другом случае отводились попеременно роли невольного соучастника и невинной жертвы. Король выслушивал все это с совершенно бесстрастным лицом.
Выбор методов избавления от неугодных предполагался самый широкий: от изгнания до жестокого убийства, включая и совсем странные. Идея заточить одного из принцев с семейством в Миндон Эльдалиэва вызвала в толпе нервный смех. Но когда выяснилось, что кто-то всерьез верил, будто Нолофинвэ, чтобы прибрать к рукам корону, способен оставить своего отца на растерзание диким зверям, Нолофинвэ почувствовал себя по-настоящему отвратительно.
Впрочем, не он один. К тому времени уже все ощущали себя примерно равной мере возмущенными, оскорбленными, обманутыми и не понимающими, что происходит. Одно было ясно: две эти истории слишком похожи, чтобы не иметь общего корня. И в ходе дальнейших разбирательств корень был обнаружен – Мелькор.
Вала Тулкас покинул Совет, чтобы найти и схватить Мелькора, а толпа совсем притихла. Выходит Мелькор, которого они не считали опасным, у кого многие из них учились, кому доверяли, посмеялся над ними, сделал орудием своей лжи. А они легко попались ему! Сердца нолдор жгло гневом, унижением и стыдом.
Нолофинвэ был ужасно зол на себя. Вот она – его хваленая мудрость, заодно с проницательностью нолдор – умение попадаться на приманку и только. Он должен был знать лучше. Должен был удержать других от заблуждений, а не сам поддаваться им.
Мелькор. Как странно. Накануне того Совета у отца Нолофинвэ очень старался в деталях вспомнить, как все было, и ни разу ему не пришел на ум Мелькор. Они с прощенным валой встречались редко. Не то чтобы Нолофинвэ остерегался, но беседовать с Мелькором ему не хотелось, а узнавать было нечего. Не выспрашивать же, в самом деле, у того, кто был когда-то Черным Всадником, подробности и так уже жутких историй, из которых составлен Ламбулоантаон.
И все-таки Мелькор приходил к нему в дом. Раза два или три. Всегда по своему желанию, всегда неожиданно. Нолофинвэ вежливо выносил эти визиты, а к темам разговоров, по большей части, оказывался безразличен, и они не оставляли заметного следа в его душе. Только теперь Нолофинвэ видел, что эти разговоры были полны намеков, которые должны были побудить его к действию. Однако не побудили – он все их пропустил. Даже оружие его в ту пору ничуть не заинтересовало.
Верно, Мелькор считал Нолофинвэ неописуемым глупцом. И глупцом он был, в самом деле, потому что вместо того, чтобы заметить и разгадать ловушки, все время проходил мимо, прежде чем, наконец, свалиться в одну из них.
Больше всего Нолофинвэ сейчас хотелось скрыться от посторонних глаз, но не было возможности даже мгновение побыть наедине с собой: вокруг – многотысячная толпа, впереди – троны валар, перед ними Феанаро.
Вала Мандос поднялся со своего места во второй раз, и, глядя на это, Нолофинвэ вспомнил, что изначально Совет собрался вовсе не за тем, чтобы обсудить ложь Мелькора. Внутри все похолодело, и он словно опять почувствовал, как кончик клинка Феанаро коснулся его груди.
Мандос заговорил и признал Феанаро невиновным в разжигании смуты среди нолдор, но виновным в том, что он по своей воле поднял оружие на другого эльда и угрожал ему смертью.
– Ты говорил о рабстве, – сказал Мандос, обращаясь к Феанаро. – Если б то было рабство, ты не смог бы избегнуть его, ибо Манвэ – владыка всей Арды, не одного Амана. А это дело беззаконно, в Амане свершилось оно или нет. И посему приговор таков: на двенадцать лет должен ты оставить Тирион, где грозил брату. За это время посоветуйся с собой и вспомни, кто ты и что ты. А после этих лет деянье твое должно быть забыто и не помянуто более – если другие простят тебя.
Слыша эти слова, Нолофинвэ не мог не ужаснуться. Двенадцать лет! Двенадцать лет не по собственной воле оставаться оторванным от дома, от привычной жизни, от своего народа. И каждый миг этого времени – напоминание о совершенной ошибке. Немыслимо! Ведь это всего только ссора. Слова, и не больше. Холод в груди напомнил, что было и кое-что, кроме слов. Не важно! Не было! Ничего не было! Он прощает Феанаро все, прямо сейчас! И пусть все сейчас же закончится! Пусть не будет никакого изгнания!
Нолофинвэ уже сделал шаг вперед, собираясь войти в Круг Судеб и высказать эти мысли в более подобающей случаю форме, как вдруг его разума очень мягко и осторожно коснулся другой разум, открывая канал осанвэ. Нолофинвэ услышал тихий и печальный голос владыки Манвэ.
"Подумай хорошо над тем, что собираешься сделать, Нолофинвэ. Я знаю, тобой движет милосердие, но нет пользы давать прощение тому, кто не чувствует ни вины, ни раскаяния. Сегодня я как никогда горько убедился в этом".
"Мой брат не Мелькор," – ответил Нолофинвэ.
Манвэ умолк, но послышался другой голос, спокойный, бесстрастный. Голос владыки Мандоса.
"Не один только Мелькор может творить злые дела. Жизнь эрухини – дар самого Эру, и пытаться отнять ее – величайшее из возможных зол, которое нельзя оставить без воздаяния. Это дело не между тобой и твоим братом, оно касается всех в Арде."
"Но брат мой не пытался отнять у меня жизнь, он лишь сказал об этом, " – возразил Нолофинвэ.
"Даже помыслить о таком – уже дурно. И Феанаро должен понять это, а иначе зло может повториться и зайти дальше".
"Нет! А если и так, мне все равно," – отозвался Нолофинвэ уже с отчаянием.
"Но что если в следующий раз это будешь не ты?"
Нолофинвэ замолчал, не в силах ответить.
"Твоему брату нужно подумать, и мы дали ему время. А это наказание для Феанаро не так ужасно, как было бы для тебя, окажись ты на его месте".
Под конец в голосе Намо послышалось нотки какой-то интонации. Утешительной? Нет, должно быть, показалось.
Нолофинвэ вздохнул, сдаваясь. А вслух сказал:
– Я прощу моего брата.
По крайней мере, пусть станет ясно, что через двенадцать лет все точно останется позади.
Но Феанаро, похоже, вовсе не слышал слов Нолофинвэ. Он продолжал безмолвно стоять перед валар. В лице его, во всей фигуре читалась смесь потрясения и вызова. Так что он был неуловимо похож на загнанного в угол хищника, но больше – на несчастного маленького мальчика. Больно было смотреть на него. Хотелось немедленно прервать его одиночество, взять за руку и не отпускать.
Над Кольцом Судьбы разнесся голос Финвэ:
– Покуда сын мой Феанаро в изгнании и не может войти в Тирион, я считаю себя лишенным трона и не стану встречаться с моим народом.
***
Нолофинвэ так и не решил, что скажет отцу, прежде чем они расстанутся на двенадцать лет Древ. Но не молчать же все время.
– Было бы очень глупо сейчас просить тебя остаться, правда? – выговорил он наконец.
– Я сказал, – ответил Финвэ.
– Я помню, – Нолофинвэ горько усмехнулся. – Этого никто никогда не забудет.
Финвэ посмотрел на сына виновато, и тому стало неловко. Он предпочел бы не видеть этого выражения на лице своего отца.
– Я просто не мог в тот миг поступить по-другому, – сказал Финвэ. – Я не жду, что ты меня поймешь.
– Нет, я понимаю, – честно ответил Нолофинвэ. – Но другие поймут иначе. А народу нолдор будет не хватать их короля.
– Короля, в котором никто давно не подозревает ни ума, ни сил, достаточных, чтобы защитить даже себя самого, не говоря уже о ком-то еще.
– Они не со зла, – вздохнул Нолофинвэ.
– Знаю, – ответил Финвэ. – К тому же, быть может, они правы. – Он поднял руку, не давая Нолофинвэ запротестовать. – Сейчас ты будешь для них лучшим королем, чем я.
– Ты навсегда их король, а я желал и желаю только помочь тебе и ничего другого, – возразил Нолофинвэ.
– И теперь ты поможешь мне тем, что станешь править нолдор вместо меня, – сказал Финвэ.
– Но только до твоего возвращения, – настойчиво произнес Нолофинвэ. – А потом все пойдет, как прежде.
Говоря "как прежде", он подразумевал не недавнее смутное время, а другое, то, когда все еще, в самом деле, было хорошо.
– Конечно, – Финвэ улыбнулся ласково и печально.
– О чем ты подумал сейчас, отец? – спросил Нолофинвэ.
– Не все, что меняется, можно после вернуть обратно, – ответил Финвэ. – Но ты не тревожься об этом, не изводи себя зря.
– Между прочим, один этот ответ мог бы заставить меня волноваться все двенадцать лет без перерыва, – заметил Нолофинвэ со слабой улыбкой.
Финвэ только развел руками.
– Прошу, в мое отсутствие позаботься о своей матери, – сказал он негромко. – И передай ей... Нет, ничего не надо передавать.
– Ты сам еще можешь сказать ей что-нибудь до отъезда, – сказал Нолофинвэ.
– Я уже простился со всеми. И с ней раньше всех. Довольно.
Отец и сын обнялись напоследок, и Финвэ покинул дворец, а потом и Тирион. Потянулось время изгнания для одних и ожидания для других.
Нолофинвэ стал владыкой нолдор Тириона. Но жизнь его, если говорить о делах, не слишком изменилась: обязанности, которые были теперь его, ему и раньше случалось исполнять, а добровольных помощников было больше, чем когда-либо, даже Арафинвэ стал много чаще наведываться в Тирион, чтобы поддержать брата. Однако Нолофинвэ все равно ужасно недоставало отца. Возможности увидеть его, побыть с ним хоть немного, просто знания, что он рядом.
Конечно, оставалось еще осанвэ. Но это было не то же самое, да и пользовались они им редко. Что Нолофинвэ мог сказать отцу? "Наш народ охотно назвал меня своим королем, а тех, кто никогда не пожелал бы этого сделать, ты сам можешь видеть, там, на севере"? "Тирион теперь спокоен, как бывает спокоен эльда, который избегает слишком резких и быстрых движений, чтобы не потревожить недавнюю рану"? Или, может, "Я не могу исполнить твою просьбу позаботиться о маме, потому что она полна решимости сама позаботиться обо всех"? "Нам так безумно, безумно тебя не хватает"?
Ничего этого Нолофинвэ не говорил. А Финвэ не распространялся о своей теперешней жизни. Особенно о том, что новое поселение, выстроенное Феанаро и его спутниками, похоже на крепость, которая способна выдержать долгую осаду. Что там, по-прежнему, куют оружие. А Феанаро воспринимает изгнание из Тириона все с той же горечью и открыто винит в своем унижении валар и Нолофинвэ.
При этом каждый из них догадывался, о чем молчит другой. Ведь связи между Тирионом и Форменоссе были, и не так уж мало. Вот только не в семье короля. И от этого делалось еще тяжелее, а разговоры становились еще короче. Часто они обрывались всего после трех или четырех фраз. Раньше Нолофинвэ не подозревал, что слова "Все благополучно" могут быть одновременно настолько бесцветными и такими неизбежными.
Все благополучно. Все благополучно. Все благополучно.
"Мелькор приходил в Форменоссе".
"Что?!"
"Мелькор приходил в Форменоссе. Уговаривал твоего брата бежать в Эндорэ в тайне от валар. Я послал весть владыке Манвэ, но Мелькор тогда был уже далеко, и едва ли получится на этот раз изловить его. Будьте очень осторожны!"
"Мы будем, конечно... Но как там ты? Как... Феанаро?"
"Обо мне не волнуйся, Мелькора я даже не видел. Феанаро говорил с ним за воротами крепости, а потом велел ему убираться и захлопнул эти самые ворота у него перед носом. Так что теперь Мелькор, наверняка, обозлился больше прежнего. Кто знает, что он измыслит в следующий раз. Вы должны..."
"...быть очень осторожны. Да, отец, я понял. Но, по-моему, вам следует остерегаться куда больше. Вы одни на севере, далеко от родичей, которые могли бы прийти к вам на помощь, и от взора валар".
"Ничего. Мы усилили стражу. Стены крепки, врат Мелькору больше никто не откроет. Да и не думаю, что он скоро захочет явиться сюда еще раз".
"Но ты все равно беспокоишься".
"За вас".
"Но не только".
"Феанаро... едва отдав распоряжения об усилении стражи, затворился в сокровищнице со своими Сильмариллями. Ну да ладно, выйдет, когда проголодается".
Финвэ оказался прав в том, что схватить Мелькора снова не удалось. Но ни в Тирионе, ни в других областях Валинора он больше не объявлялся, и постепенно эльдар, встревоженные вестью о нем, успокоились.
В семье Нолофинвэ как раз тогда случилось первое за долгое время по-настоящему радостное событие: у Турукано и Эленвэ родилась дочь – златоволосая и ясноглазая малютка Итарильдэ. Турукано был сам не свой от счастья, и Арэльдэ, поглядев на него, сказала:
– Она будет из отца веревки вить, а мне придется придумать новую фразу, чтобы запрещать Турьо командовать мной.
– Может, теперь он перестанет, – предположил Нолофинвэ.
Но Арэльдэ только рассмеялась:
– Турьо перестанет? Что ты, конечно нет.
По правде говоря, сам Нолофинвэ был опьянен рождением Итарильдэ никак не меньше, чем ее родители. Ему хотелось от счастья кричать на весь Аман. Но он ограничился тем, что крикнул по осанвэ:
"Отец! Я стал дедом! Это так прекрасно!!!"
"Я знаю!!!" – послышалось в ответ.
Нолофинвэ был уверен, что отец сейчас смеется.
"Мне казалось, что не будет уже счастья неожиданней и огромней, чем то, которое я испытал, когда в мир вошли мои дети, что никогда мое сердце не переполнится нежностью сильнее, но я смотрю на свою внучку, и..."
Не хватало слов, мучительно не хватало слов, чтобы выразить, что это для него значит.
"Покажи мне ее," – попросил Финвэ.
Нолофинвэ постарался вызвать в своем воображении как можно более яркий образ малютки, которую он совсем недавно увидел в мягком свете только начинающего разгораться золота Лаурелин.
"Она, в самом деле, прекрасна! Моя правнучка. Подумать только..."
Нолофинвэ чуть было не послал отцу мысль: "Жаль, что ты не можешь взять ее на руки", но вовремя сдержался. Им обоим сделалось бы только хуже. Итарильдэ успеет стать совсем взрослой девушкой, может, даже невестой, прежде чем изгнание Феанаро окончится, и Финвэ сможет вернуться в Тирион. Осознавать это было почти жутко.
***
Все же срок, назначенный валар, хоть медленно, но проходил. Минуло пять полных лет Древ со дня оглашения приговора, и потек шестой. Скоро позади окажется половина времени изгнания, а потом годы побегут быстрее. Так бывает всегда, так будет и на этот раз. По крайней мере, Нолофинвэ на это очень надеялся, потому что наказание Феанаро оказалось тяжким бременем для многих.
По пути на праздник Сбора Плодов, куда он направлялся со своей семьей и народом по приглашению валы Манвэ, Нолофинвэ думал, что изгнание Феанаро вышло совсем не таким, как представляли его валар. Мандос сказал, они дают Феанаро время, чтобы подумать. Но, конечно, никто не ждал, что вслед за Феанаро из Тириона уйдет столько нолдор, которых приговор не затрагивал, да и не должен был затрагивать. Однако нолдор ушли, и Феанаро, который раньше мало вникал в дела управления, стал вождем народа.
Нолофинвэ сомневался, что у Феанаро нашлось бы много времени для размышлений о чем-то, не касающемся строительства, урожая и прочих хозяйственных забот, даже если бы он, в самом деле, этого желал. А слухи, доходившие из Форменоссе, не оставляли сомнений, что Феанаро вовсе ничего такого не хочет.
Кстати, слухи говорили еще, что и нолдор, живущих на севере, Манвэ призвал на этот праздник. Но, вроде бы, там это кому-то показалось оскорбительным, или они, наоборот, решили оскорбить его, и потому не собирались являться... Впрочем, многие надеялись, что они все же придут, и можно будет хоть ненадолго увидеть родичей и давних знакомцев, по которым в Тирионе тосковали, хоть и считали их твердолобыми упрямцами.
Нолофинвэ знал, что отца точно не увидит – верный своему слову Финвэ не станет сейчас встречаться с народом нолдор. А Феанаро... Что будет, если они с Феанаро увидятся? Новая ссора? Нет, этого Нолофинвэ допустить не мог. Раздор между ними мучителен для отца, для их семей, для всех нолдор. Его нужно прекратить. Они братья и должны, наконец, научиться жить как братья. И, поскольку Феанаро не станет первым сделать шаг навстречу, как не делал и раньше, Нолофинвэ придется взять это на себя.
Он предложит Феанаро то, что младший брат может предложить старшему, – доверие и готовность быть на его стороне, и станет надеяться, что взамен Феанаро согласиться дать ему то, что старший брат дает младшему, – доверие и заботу. Или хотя бы только доверие, которое сможет стать залогом мира среди нолдор. Доверие. Это так тяжело. Но нужно попытаться. И он, Нолофинвэ, попытается, как только ему представится случай.
Такое решение принял Нолофинвэ, поднимаясь на гору Таникветиль. Но там не оказалось Феанаро, как и никого другого из нолдор Форменоссе. Это было грустно, и в то же время успокоительно. Не будет никакой встречи. Ни шагов, ни решений. Ничего.
Валар запели хвалу Эру, с которой всегда начинался праздник Сбора Плодов, к ним присоединились майар, потом эльдар народа Ингвэ, за ними и нолдор, и вот уже все пели в едином хоре, и все сердца были полны радостной благодарностью за жизнь и ее дары. Ритм праздника захватил всех, заботы и тревоги были на время позабыты ради песни и танца.
Но вот среди эльдар, облачившихся для праздника в свои лучшие одежды и надевших любимейшие украшения, появился один, одетый слишком скромно даже для обычного дня. Все взгляды сразу же обратились к нему, рассматривая платье из простого полотна без вышивки и отмечая, что даже украшения, которые носил всегда, ныне он снял и не увенчал голову свою Сильмариллями, как обыкновенно делал в дни празднований, с тех пор как создал эти великолепные камни.
Безмолвным упреком чужой радости стоял перед айнур и эльдар Феанаро. Нолофинвэ вдруг очень ясно увидел лицо Нерданель, которое стало бело, как снег на горных вершинах. Даже губы ее побледнели. На мгновение звуки смолкли, казалось, все перестали даже дышать. Поэтому слова, произнесенные шепотом в толпе, разнеслись далеко:
– По крайней мере, и меча на этот раз нет.
Странность момента была разрушена. Нолофинвэ выдохнул и решил, что сделает вид, будто не слышал этих слов. Феанаро тоже ничем не показал, что они достигли его слуха.
Он кивнул Нолофинвэ и улыбнулся. В улыбке можно было заметить след насмешки и тень горечи. Нолофинвэ без труда их увидел, но все же эта улыбка была более дружелюбной, чем он привык получать от Феанаро.
Зазвучали слова приветствия, и Нолофинвэ подумал, что, возможно, обращаясь к нему прежде валар, Феанаро желает этим оскорбить владык. Но они не оскорбились. Скорее, были рады, что братья, наконец, говорят друг с другом. Отвечая, Нолофинвэ боковым зрением видел, как просияло лицо Манвэ.
Не без любопытства он на миг задался вопросом, считают ли валар, что Феанаро уже достаточно раскаялся? Или, наоборот, пришли к выводу, что он нисколько не приблизился к раскаянию, а ссору среди нолдор нужно закончить? В любом случае, они с Феанаро говорят, а значит, пора исполнить решение, принятое до начала празднества. А вернее, еще раньше, пять с лишним лет назад.
– Что я обещал – то и делаю. Я прощаю тебя и не помню обид, – сказал Нолофинвэ и протянул руку Феанаро.
Феанаро откликнулся на этот жест и пожал руку Нолофинвэ, пусть без слов, но спокойно и крепко.
Может быть, на этот раз все получится.
– Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я, – продолжал Нолофинвэ. – Ты станешь вести, а я следовать. И да не разделят нас впредь никакие печали!
– Я слышал твое Слово, – ответил Феанаро. – Быть по сему.
Только он успел выговорить это, как свет Древ угас, и тьма пала на Валинор. И, еще не зная, что случилось, Нолофинвэ почувствовал, как ужасный холод коснулся его сердца, и понял, что ни мир, ни его жизнь уже никогда не станут прежними.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть вторая здесь, Часть четвертая здесь и здесь, Часть пятая здесь.
Название: Тревожный блеск
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Анайрэ, Финвэ, Индис, Арафинвэ, Иримэ, Финдекано, Турукано, Аракано, Арэльдэ, Финдарато, Артаресто, Ангарато, Айканаро, Артанис, Нерданель, упоминается Майтимо, другие сыновья Феанаро, Феанаро
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: мини, 5255 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1490 год Предначальной Эпохи. Непокой нолдор приближается к критической точке, а Нолофинвэ пытается понять, когда все успело стать так серьезно.
Примечание: 1. Турукано отличался высоким ростом, он был даже выше Майтимо, прозванного Высокий. 2. Инголдо – материнское имя Финдарато (Финрода), которым его называют близкие. 3. Материнское имя Иримэ – Лалвендэ, в тексте упомянуто сокращение от него. 4. Спойлерное примечание перенесено в конец текста.
читать дальшеНолофинвэ не помнил точно, когда впервые заметил, что атмосфера в Тирионе неявно, но ощутимо изменилась. Казалось, это случилось давно... или, наоборот, совсем недавно. События накладывались одно на другое, смешивались, менялись местами, и даже крепкая память эльда не могла восстановить ясной и четкой последовательности.
Когда же он почувствовал неладное? Когда он должен был почувствовать неладное? Нолофинвэ подозревал, что ответы на эти вопросы окажутся разными, и это уже было плохо. Но куда хуже, что он, даже стараясь специально, все еще не мог их отыскать.
Наверное, странные слухи долго бродили по городу, прежде чем впервые коснулись его ушей. Теперь, мысленно обращаясь к прошлому, он замечал мелочи, которые раньше ускользали от него: взгляды, сочувственные и, наоборот, настороженные, разговоры, которые с его появлением прекращались, и разговоры, становившиеся чуточку слишком оживленными, приметы, по которым можно догадаться, что эльдар рядом с тобой обмениваются мыслями по осанвэ, и другие приметы, которые с большой вероятностью указывают, что думают они сейчас о тебе...
Ничего этого Нолофинвэ не видел или, вернее, не придавал значения. Но примерно в то же время стали происходить вещи, не замечать которые было трудно даже при желании. Феанаро умел привлечь к себе внимание, когда хотел. А он очень хотел. Иначе не стал бы произносить пылкие речи о валар, опека которых не дает талантам нолдор развернуться во всю мощь, и бескрайних просторах Эндорэ, которые лежат во тьме под звездами и ждут, когда, наконец, явятся эльдар, чтобы зажить там счастливо по своей воле, избавившись от золотой клетки.
Все это Феанаро кричал буквально на каждом углу, раз даже на углу той улицы, где стоял дом Нолофинвэ. Тогда еще можно было считать это просто причудой. Хотя и с некоторой натяжкой.
Нолофинвэ хорошо помнил этот день, потому что Турукано, который давно почти все свое время проводил рядом с Эленвэ, как раз решил наведаться домой. И они обедали вчетвером: сам Нолофинвэ, Анайрэ, Турукано и Финдекано. Младших не было – Аракано незадолго перед тем уехал зачем-то в Альквалондэ, а Арэльдэ в очередной раз отправилась на охоту с сыновьями Феанаро.
О Феанаро и пошла речь у них за обедом. Завел ее, вроде бы, Турукано. Да, точно, Турукано.
– Сегодня подходил к нашему дому и вдруг увидел толпу народу, – сказал он. – Оказалось, в центре небольшого круга стоит Феанаро и вещает что-то об уходе в Эндорэ. Что это за новости?
– Да, брат, давно ты не был в Тирионе, – усмехнулся Финдекано. – Я даже не знаю, чему больше удивлен: тому, что ты ничего не слышал о его идее, тому, что ты смог сам разыскать наш дом, или тому, что я все же в состоянии тебя узнать.
– О, бедный брат мой, – в тон ответил Турукано. – За свою память я ручаюсь, а для тебя перед следующим отъездом попрошу тетю Фаниэль нарисовать мой портрет.
– В рост? – оживился Финдекано.
– Конечно, – подчеркнуто серьезно отозвался Турукано.
– Много краски пойдет, – тут же откликнулся Финдекано.
– Ничего, уверен, для меня ей не жалко, – сказал Турукано, тоже усмехаясь, и чуть нетерпеливо добавил: – Так что с Феанаро?
– Он загорелся мыслью переселиться обратно в Эндорэ, – ответил Финдекано между очередными двумя ложками салата.
– Неужто готовится? – заинтересовался Турукано.
– Ходит по городу и произносит речи, – ответил опять Финдекано.
Никто другой в разговор не вмешивался. Надо признать, что Нолофинвэ эта тема не казалась особенно приятной и развивать ее он не спешил. А Анайрэ чувствовала это и успокаивающе улыбалась ему.
– В основном, всякие глупости, – продолжал Финдекано.
– Это заметно, – сказал Турукано. – По правде говоря, я слишком устал, чтобы вникать в его речи, поэтому быстро ушел, но у меня окно выходит на ту сторону, и кое-что я все равно слышал. А потом мне снились странные сны. Словно я упал не то в холодную яму, не то в холодную воду, – он поморщился. – Надеюсь, Феанаро не заведет привычку ораторствовать здесь регулярно.
– Говорят, он сегодня сжег мою книгу и называл ее сборником страшилок для глупцов, – сказал Нолофинвэ, все же вступая в разговор.
– Нет, отец, ничего он не жег, – сразу ответил Финдекано. – Я там был, уже под конец, и ни книги, ни пепла не видел, так что это неправда.
– Я так и думал, – кивнул Нолофинвэ. – Но называть называл, – он вздохнул.
– Говорю же, было много глупостей, как всегда, – сказал Финдекано.
– Но ты все равно остановился послушать, – заметил Нолофинвэ без упрека, однако с горьковатой усмешкой.
– Интересно, – признался Финдекано. – Я иногда думаю, какое оно на самом деле, это Эндорэ? Не такое, конечно, как в речах Феанаро, я знаю, – добавил он, глядя на отца. – Там есть и чудовища из твоей книги, и квэнди, которые отказались следовать за Оромэ, ничто там не знает света Древ, но звезды видны отовсюду беспрестанно, и, в самом деле, огромные земли раскинулись под этими звездами. Те самые земли, по которым дедушка Финвэ и все, кто участвовал в Великом Переходе, шли когда-то, и еще другие, которых даже они не успели увидеть...
Финдекано говорил, не замечая, как все больше сбивается на то, что услышал именно от Феанаро.
– Финьо, – окликнула его Анайрэ, продолжая при этом смотреть на Нолофинвэ.
– Да, мама, – встрепенулся Финдекано.
– Ты еще здесь не видел и тысячной доли всего, зачем тебе в Эндорэ? – улыбнулась она, переводя взгляд на сына.
– Да я не собираюсь, честно, – улыбнулся он в ответ.
Феанаро в своих речах и после этого частенько поминал то Ламбулоантаон, то Нолофинвэ, в основном, как автора этой книги. Правда, в лицо Нолофинвэ Феанаро никогда ничего не говорил, поэтому тот только с чужих слов узнавал, что он малодушный сказочник, не сумевший даже сочинить свои историйки достаточно хорошо, чтобы потом обзавестись учениками, и некоторые другие, не менее любопытные вещи.
Нолофинвэ знал, что в этих обвинениях нет правды, ведь, к примеру, учеников он не брал только потому, что не чувствовал в себе особой склонности к учительству и считал, что в других делах будет более полезен. Но раздражение его росло, и понемногу Нолофинвэ стал отвечать Феанаро. Тоже не лично, а отпуская при большом числе свидетелей реплики в том духе, что он, по крайней мере, никому не забивает голову чепухой и не учит эльдар хулить валар вместо того ремесла, за которым к нему пришли. Нолофинвэ не сомневался, что его слова дойдут до ушей Феанаро, и даже желал этого. И слова доходили. И на них следовал ответ.
Так Нолофинвэ с братом обменивались колкостями, не встречаясь друг с другом. Это было удобно, потому что позволяло избежать открытой ссоры, которая расстроила бы отца. Чего ни один из них не хотел. Конечно, Нолофинвэ понимал, что, на самом деле, ссора все равно очевидна, и становится только хуже от того, что они втягивают в нее множество посредников. Но раз ввязавшись, он уже не мог заставить себя остановиться.
А потом к нему стали приходить нолдор и говорить... говорить разное и странное. Из их довольно сумбурных речей, полных неловких пауз, недомолвок и намеков, Нолофинвэ с некоторым трудом мог уяснить, что они, по каким-то причинам, убеждены, будто ему грозит опасность со стороны его брата Феанаро, и хотят, чтобы он, Нолофинвэ, знал об этом, а еще о том, что они, нолдор, глубоко возмущены, и, если что-то случится, будут на его стороне.
Слушать такое Нолофинвэ было попросту дико. Да, он знал, что Феанаро никогда не питал к нему любви, и сам уже очень давно не искал дружбы с ним, а из сильных чувств испытывал теперь, пожалуй, только раздражение, да и то временами. Но он твердо знал и то, что брат не может сделать ему ничего плохого, так же как он никогда не сделает ничего плохого брату. Потому что для отца это было бы страшным ударом, потому что они все же родичи, потому что это просто немыслимо.
Так что всех своих посетителей Нолофинвэ старался успокоить и убедить, что, он им, конечно, очень благодарен, но тревожиться о нем нет причины. Ему это, вроде бы, неплохо удавалось. И, пока приходили малознакомые и даже совсем не знакомые эльдар, Нолофинвэ испытывал, по большей части, удивление и несильное беспокойство. Но потом стали являться старые знакомцы и друзья, и наконец, пришел Митьятулвэ – друг, с которым в детстве они делили игры и ребячьи секреты, а во взрослом возрасте любовь к математике и путешествиям – и сказал, что Нолофинвэ не должен волноваться, потому что те нолдор, кто любит Нолофинвэ, сумеют за него постоять и разрушить любые козни. Ведь их много и они сильны, и они стали ковать мечи и в тайне учатся владеть ими, так что теперь ни они сами, ни он и его семья не будут беззащитны.
Тогда Нолофинвэ ужаснулся и с гневом ответил:
– Мне не нужны мечи, чтобы защитить себя и своих родных от опасности, которая никогда нам не угрожала, а нолдор, если они, в самом деле, любят меня, лучше позабыть об этих выдумках и не тревожить понапрасну ни себя, ни других. Так и передай всем тем, с кем ты готовишься "в тайне разрушать козни", потому что мое слово, видно, ничего для них не значит. Удивительно, как же я заслужил их любовь, если даже не заслужил доверия к моему мнению.
– Дело не в недоверии, – ответил Митьятулвэ. – Мы все знаем, как ты благороден и добр, и потому...
– Я все сказал, – прервал его Нолофинвэ.
Митьятулвэ тогда быстро попрощался с ним и ушел расстроенный, но Нолофинвэ не чувствовал сожаления по этому поводу, у него в душе все кипело, и, как часто бывало в таких случаях, если Арафинвэ был поблизости, Нолофинвэ отправился к нему.
– У Феанаро нелегкий характер, но зла он не сделает, – сказал Арафинвэ, а потом добавил: – Хотя, признаюсь, и ко мне приходили нолдор с теми же речами. Я отослал их всех, но не уверен, что смог переубедить. Так что теперь я стараюсь бывать в Тирионе еще реже, в надежде, что эти эльдар все же поймут: чрезвычайно трудно изгнать из города того, кто и так в нем не живет. К тому же, в Альквалондэ очень спокойно, – продолжал он. – И всегда-то мне там дышалось вольнее, чем здесь. А теперь разница стала еще заметней.
Так кончился их разговор. И, с одной стороны, Нолофинвэ отрадно было знать, что Арафинвэ согласен с его мнением, но, с другой стороны, он не мог не заметить, что в словах самого Арафинвэ сквозят тревога и усталость, обычно ему не свойственные.
А однажды, когда Арафинвэ с Эарвен как раз снова были в Альквалондэ, а Анайрэ отправилась навестить самого младшего из своих старших братьев, жена которого должна была вскоре привести в этот мир дитя, произошло событие, которое заставило Нолофинвэ взглянуть на все по-другому.
В тот день он почувствовал внезапное беспокойство, которое только усилилось, от того, что в доме Нолофинвэ был один: его жена уехала, Эленвэ, жена Турукано, ушла навестить одну из своих подруг, а остальные, как Нолофинвэ после некоторого замешательства вспомнил, снова собрались в королевском дворце. Эти сходы у внуков Финвэ все еще случались, хотя намного реже, чем раньше.
Нолофинвэ занялся было делами, надеясь, что, погрузившись в работу, сможет избавиться от тягостного настроения, но настроение победило. Он вышел из кабинета в гостиную и развел в очаге огонь. Пока Нолофинвэ делал это, за окнами быстро потемнело, и разразилась гроза. Пахнуло влагой и свежестью. Но легче не стало. Наоборот, беспокойство еще возросло, так что, когда стукнула с силой открытая входная дверь, он вздрогнул.
В гостиную влетел Финдекано, с мокрыми волосами и в пропитанном влагой плаще. Не глядя на отца, он подошел к шкафу, где хранились винные бутылки и кубки, налил себе полный кубок вина и выпил его залпом. Потом, не снимая плаща, опустился в кресло у очага и закрыл лицо руками.
В комнату вошли сразу Турукано, Аракано и Арэдэль. Они оставили свои плащи в прихожей, но все равно по ним было ясно видно, что они шли под дождем, и что случилось что-то... что-то от чего их лица до сих пор так бледны, а глаза так тревожно блестят.
Они уселись втроем на большую кушетку: посередине Турукано, справа от него Аракано, слева – Арэльдэ. Турукано обнял младшего брата и сестру, и теперь смотрел на Финдекано так, как будто с удовольствием обнял бы и его тоже, если бы мог. Нолофинвэ собирался уже спросить, что все-таки случилось, но поймал взгляд Арэльдэ, усталый и умоляющий.
"Не спрашивай ни о чем, папа, пожалуйста, сейчас не спрашивай ни о чем".
– По-моему, вам нужно согреться, – громко сказал Нолофинвэ, чтобы нарушить тишину.
Он поднялся на ноги, подошел к шкафу с вином, дверцы которого все еще оставались открытыми, достал кубки по числу эльдар в гостиной и наполнил их. Ему пришлось потрясти Финдекано за плечо, чтобы тот принял кубок. Вино все пили в молчании.
– Мы больше не пойдем туда, – сказал Финдекано, когда его кубок опустел.
– Конечно, – откликнулись Турукано и Арэльдэ.
– Деда это совсем не обрадует, – вздохнул Аракано, но спорить не стал.
Послышался стук в дверь, и Нолофинвэ пошел открывать. На пороге он увидел всех пятерых детей своего брата Арафинвэ. Они стояли, растянув над головами положенные один на другой плащи, так что получалось что-то вроде матерчатого тента, который с разных концов удерживали Инголдо и Ангарато.
– Приютишь нас, дядя? – улыбнулся Айканаро.
– Конечно, проходите, – ответил Нолофинвэ и посторонился, пропуская их в дом.
Все вместе они прошли в гостиную, Нолофинвэ достал еще кубки, налил еще вина, и бутылки, которые хранились в гостиной, опустели. Он решил, что было бы не лишним принести еще, и отправился в погреб.
Поступая так, Нолофинвэ отчасти надеялся, что в его отсутствие дети и племянники немного отогреются и начнут, наконец, говорить. И в самом деле, возвращаясь, он услышал голоса, хотя доносились они не из гостиной, а из коридора.
– Не переживай так, Финьо, – говорил Ангарото. – Поверь, он еще пожалеет обо всех глупостях, которые наговорил тебе сегодня. Еще станет просить у тебя прощение, и не он один.
– Ну, тогда уж и не у меня одного, – заметил Финдекано.
– Остальные в долгу не остались, – ответил Айканаро.
– И мы, в том числе, – Ангарато фыркнул. – Я бы сказал, что мы особенно не остались в долгу, после того как вы ушли. Тебе тоже надо было высказать, что ты обо всем этом думаешь. Стало бы легче.
– Или не стало бы, – возразил ему Айканаро.
– Может, и нет, – легко согласился Ангарато.
Финдекано молчал. Когда он заговорил, голос его был непривычно холоден.
– Единственное, что я сегодня мог сказать Майтимо – не у него одного есть семья, которую он любит. У меня тоже, и я буду ее защищать любой ценой и от кого угодно. Даже от родичей, хотя, возможно, я должен был бы сказать "особенно от родичей". Потому что они, очевидно, лишились рассудка.
– А мы всегда тебя поддержим, – заверил его Ангарато.
– Спасибо, – тихо ответил Финдекано.
– И другие тоже, – сказал Айканаро. – Кстати, о других, не пора ли нам обратно в гостиную, пока нас не отправились искать?
– Да, к тому же дядя Нольо, наверняка, скоро вернется, а я, честно говоря, не горю желанием сегодня что-то ему рассказывать, – поддержал брата Ангарато.
– Правда, идемте, – ответил Финдекано.
Они ушли. Нолофинвэ выждал немного времени, чтобы не было ясно, что он стал невольным свидетелем их разговора, и тоже вошел в гостиную.
Тепло или вино, а скорее, то и другое одновременно, подействовали благотворно, и вскоре общее настроение улучшилось. Ни о чем важном не говорили, зато много смеялись и даже спели несколько песен.
А на следующий день встревоженный Нолофинвэ отправился к отцу в надежде узнать что-нибудь от него. Ему показалось, что отец с их последней встречи стал будто бы тоньше и бледнее, и взгляд у него был не то растерянный, не то утомленный, так сразу и не понять. Подумалось, что они с отцом видятся в последнее время реже, чем раньше. Да и говорят меньше. А от сестер Нолофинвэ слышал, что отец все чаще ищет уединения, и, бывает, избегает даже общества матушки.
Беседа пошла как-то неловко. Нолофинвэ пытался осторожно выяснить, что известно отцу о вчерашнем происшествии, при этом не перекладывая на него свои тревоги. А Финвэ, вроде бы, ничего не знал, и вообще, казалось, мыслями был обращен к чему-то другому.
– Ты в последнее время не видел Феанаро? – спросил он вдруг.
– Нет, не видел, – ответил Нолофинвэ.
– И я что-то давно его не видел, – сказал Финвэ с некоторым беспокойством. – Если встретишь, скажи, что я прошу зайти.
– Хорошо, – согласился Нолофинвэ. – Но вряд ли я увижусь с ним раньше, чем ты.
Из дворца Нолофинвэ ушел еще больше встревоженным, чем прежде. Ничего не прояснилось, да и отец что-то сам не свой. Обычно он не спрашивал у Нолофинвэ о Феанаро и, уж тем более, не просил ничего передать, зная, что за пределами его дома они встречаются редко, а общаются и того реже.
Иримэ когда-то, посмеиваясь, сказала, что Нолофинвэ и Феанаро живут в двух параллельных Аманах. А теперь Аман, похоже, вывернулся наизнанку, и стало непонятно, кто где.
Иримэ. По возвращении домой, увидев ее в своей гостиной, Нолофинвэ моргнул, почти уверенный, что она ему померещилась, потому что он думал о ней. Но она подбежала к нему, обняла и расцеловала в обе щеки.
– Здравствуй, братец!
– Здравствуй, сестренка, – улыбнулся он. – Решила навестить меня?
Ее глаза как будто чуть потухли.
– Пришла сказать, что отец ничего не знает о вчерашней ссоре во дворце. Он сам не слышал, и едва ли кто-то стал бы ему рассказывать. Я тоже слышала немного: только возбужденные голоса, а потом все мои племянники разбежались кто куда.
– Понятно, – со вздохом сказал Нолофинвэ. – Отец переживает, что Феанаро давно его не навещал.
– Ну, еще бы, – невесело усмехнулась Иримэ. – Теперь боится показаться.
Нолофинвэ удивленно посмотрел на сестру, а она отошла к окну и некоторое время стояла там молча, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. Иримэ, или Лалья, как ласково называли ее в семье, обычно со всеми была дружелюбной и веселой, готовой поддержать любую шутку и перевести в шутку любую неловкость, но когда дело касалось Феанаро, она легко раздражалась и бывала резкой в словах и суждениях. Этим Иримэ была похожа на самого Нолофинвэ, и он смутно подозревал, что сам в этом виноват.
Давно, в юности, Нолофинвэ пообещал себе, что, если у отца с матерью будут еще дети, он станет для них самым лучшим старшим братом, таким, чтобы больше никто им не был нужен. Чтобы Феанаро не был им нужен, и его отвержение не ранило бы их, как когда-то Нолофинвэ.
С Фаниэль его замысел увенчался успехом, да и с Арафинвэ, кажется, тоже, хотя тут нельзя было точно сказать, насколько сыграли роль усилия Нолофинвэ, а насколько характер самого Арафинвэ, и почему тот иногда вел себя так, будто, в свою очередь, стремился заменить Нолофинвэ старшего брата. А вот с Иримэ Нолофинвэ, похоже, что-то упустил, был слишком занят своей жизнью и проблемами, и она успела-таки обжечься, пока он не смотрел. Он был в этом почти уверен, хотя она никогда не жаловалась, только любила его будто бы за двоих.
– С чего вдруг? – спросил Нолофинвэ, заметив, что сестра не собирается продолжать сама.
– Он как-то приходил, когда отца не было дома, и поссорился с матушкой, – сказала Иримэ.
– Что?! – Нолофинвэ не смог сдержать возгласа удивления.
Весь Тирион, а может, и весь Аман знал, что Феанаро не любит вторую жену своего отца, но никогда он не позволял себе поссориться с ней. Кроме того, говоря по правде, с ней вообще трудно было поссориться.
– Сказал, что она воспользовалась слабостью отца и еще больше разрушила его жизнь, – ответила Иримэ. – Что всегда стремилась настроить его против Феанаро, но ей никогда это не удавалось и впредь не удастся, что он позаботится об этом... Может, он и еще что-то говорил, но я слышала только это.
– И что же мама? – спросил Нолофинвэ.
– Она молчала. Молчала так долго, что мне показалось, будто воздух становится слишком горячим. Молчала до тех пор, пока даже Феанаро уже не мог выдержать этого. Так что он вылетел наружу как ошпаренный. Меня вообще не заметил, хотя я едва успела убраться с его дороги. Вряд ли теперь ему хотелось бы говорить обо всем этом с отцом. Но только напрасно он беспокоиться, отец ни о чем не подозревает. Ты знаешь маму.
Нолофинвэ только кивнул в ответ. Конечно, матушка ничего не стала говорить отцу, чтобы не расстраивать его. Не стала бы и в обычное время, а уж теперь... она наверняка лучше всех видела, что с ним творится.
– Она плакала? – спросил Нолофинвэ, уже догадываясь, каким будет ответ.
– При мне? Нет. Ты знаешь маму.
Пожалуй, после этого разговора Нолофинвэ всерьез испугался. Когда-то давно отец рассказывал ему, как начинался их с матерью брак, а Феанаро видел все это своими глазами, и если теперь он забыл правду и с ложью, заменившей ее, явился зачем-то к Индис... Феанаро воистину потерял разум, а раз так... Разве что за отца можно было не беспокоиться, ему Феанаро не навредит ни в коем случае. Но остальным грозила опасность.
И Нолофинвэ остро почувствовал свое одиночество перед лицом этой опасности. Что он был в силах сделать один? Как защитить всех? К кому пойти за помощью? Раньше он всегда мог положиться на родных или друзей. Но теперь родные попросту не поймут, как еще недавно не понимал и он, а друзьям, почуявшим угрозу раньше него, он сам сказал, что никакой опасности нет и предпринимать ничего не нужно. Вправе ли он после этого обратиться к ним?
Нолофинвэ вспомнилось, как когда-то в юности он прыгнул в глубокую яму, чтобы освободить оленя. Тогда яма напугала его глубиной, темнотой и сыростью, но ему удалось подавить эти страхи и заняться делом. Теперь Нолофинвэ чувствовал себя так, словно опять оказался в яме, только на этот раз он был оленем и не мог выбраться оттуда.
Ощущение это со временем усиливалось, и Нолофинвэ чувствовал себя все более подавленным, а выход никак не желал находиться. Но неожиданно Турукано, который давно выбрал главным для себя делом работу с металлом, попросил отца зайти к нему в кузницу. Явившись в условленный час, Нолофинвэ обнаружил там всех трех своих сыновей.
– Отец, мы хотим показать тебе вещь, над которой мы все работали, – сказал Турукано.
– Работал, в основном, он, – сказал Аракано, кивнув на Турукано.
– Но виноват во всем я, – вмешался Финдекано.
– Нет, я, – возразил Турукано.
– Стойте, о чем вы?! – попытался прервать их странный спор Нолофинвэ.
Они как-то разом растеряли всю свою словоохотливость и теперь стояли перед ним, молча переглядываясь. Вид у них был такой, словно "вещь" могла ему сильно не понравиться. Но что такое они сотворили?
– Раз хотите, может, все-таки покажете? – предложил он.
– Видно, придется, – вздохнул Турукано. Не совсем всерьез, но и, определенно, не совсем в шутку.
Нолофинвэ сразу узнал этот предмет. Об оружии, которое Оромэ когда-то подарил квэнди, чтобы они могли защитить себя во время дороги к Валинору, он слышал много, да и видеть приходилось. Меч. Длинный, очень острый клинок. Он способен сохранить жизнь своего владельца от многих опасностей, если тот умеет хорошо обращаться с ним.
Это оружие не было предназначено для животных, жизни которых эльдар забирают ради мяса, шкур, рогов, а иногда зубов или костей. Оно для чудовищ, для порождений зла, ужасных и свирепых, которых убивают только затем, чтобы спастись самим, и никогда ничего не берут от них. Но нет чудовищ в Валиноре. Чью же жизнь может забрать здесь меч?
Мысль была холодной и тревожной, как блеск клинка. Нолофинвэ, стараясь отогнать ее прочь, принялся внимательно рассматривать творение сыновей. Руку каждого из них он узнавал безошибочно. Ножны и перевязь из кожи, искусно выделанные, тонкие и мягкие, но, несомненно, прочные, так что, скорее, истлеет сам клинок, чем они вытрутся и придут в негодность, – работа Аракано. Меч смотрелся необыкновенно изящным и легким, как все вещи, сделанные Турукано. И, конечно, именно он украсил сапфирами рукоять. А вот вязь слов на лезвии, наверняка, дело Финдекано, из всех детей Нолофинвэ он имел самую большую склонность к тому, что называлось Песнями Силы, и по-настоящему глубоко занимался ими.
Клинок вызывал в памяти блеск звезд в темном небе над Альквалондэ и блеск льда на горных вершинах в час сияния Тельпериона. Звезды и лед. Холодная звезда. Нолофинвэ покачал головой, и что только лезет в голову.
Тишина, между тем, начинала становиться неестественной, и Нолофинвэ сообразил, что сыновья все еще ждут его реакции и опасаются, что это окажется возмущение или гнев. Пожалуй, так оно и было бы. Раньше. Но теперь он чувствовал только, как опостылевшие беспомощность и бессилие покидает душу, а взамен ее переполняют облегчение и благодарность.
А еще гордость. Его мальчики. Какими же взрослыми, умелыми, сильными они стали. Как он счастлив, что они у него есть. Нолофинвэ незаметно сморгнул навернувшиеся на глаза слезы, и, по очереди, крепко обнял каждого из них.
С того времени Нолофинвэ стал ежедневно по несколько часов упражняться во владении мечом вместе с сыновьями. И во время одной из тренировок они открыли ему секрет, о котором, в общем, он и так уже догадывался. Митьятулвэ и другие, кто когда-то приходил к нему с предостережениями, не бросили своих тайных занятий. Наоборот, еще больше нолдор за это время присоединились к ним, и они по-прежнему куют оружие и учатся владеть им. С ними учились этому и дети Нолофинвэ, не только сыновья, но и Арэльдэ. Правда, она все равно считала меч оружием неуклюжим, предпочитая лук и кинжал. Сестрица Иримэ, как оказалось, тоже не осталась в стороне от воинского искусства, и Нолофинвэ, хотя делал быстрые успехи, нескоро сумел пересилить ее в поединке.
Он не мог сказать, радует его или огорчает участие во всем этом сестры и дочери. С одной стороны, было бы счастьем, если бы все это никогда их не коснулось, но с другой, теперь, по крайней мере, они смогут при случае постоять за себя.
Он сам выковал кинжал для Анайрэ и показал ей, как следует пользоваться им.
Она без споров согласилась на его просьбу всегда носить кинжал с собой, только вздохнула:
– Я не верю, что это нужно, но сделаю, как ты просишь.
Не воспротивилась она, и когда он принес меч в их спальню, объявив, что хочет иметь его по близости во время путешествий по Дороге Грез, на всякий случай.
– Если тебе так спокойнее, – ответила Анайрэ.
И погладила его волосы с какой-то особенной, едва ли не материнской, нежностью. От этого у Нолофинвэ почему-то сжалось сердце, и на Дорогу Грез в тот раз он ступил с мыслью, что, может быть, что-то все-таки делает не так.
Однако во время бодрствования сомнения теперь почти не посещали его. Почти. Тот день, когда он решился было поговорить обо всем этом с матерью и заодно отдать ей кинжал, который сделал и для нее тоже, Нолофинвэ даже наедине с собой не мог вспоминать без неловкости.
Он явился во дворец, дошел почти до самого входа в матушкину музыкальную комнату, как вдруг дверь открылась, и оттуда вышла его мать в компании Нерданель. Когда-то, а по правде говоря, всегда, с тех самых пор как познакомились, они хорошо ладили, но в последнее время Нолофинвэ почти не встречал Нерданель и давно уже не говорил с ней. Случалось, если они все же сталкивались, она отводила взгляд и торопилась уйти.
И вот он видел ее рядом со своей матерью. Конечно, они ведь дружат. И она жена Феанаро. Она Нерданель, он знает ее вот уже несколько сотен лет. Все изменилось. Что он знает о ней? Она жена Феанаро. Что, если она... Нет, она не стала бы помогать мужу ни в чем бесчестном. Разумеется, не стала бы. Но его-то Анайрэ поддерживает во всем. Даже если не согласна с ним. Нет, она не поступала бы так, замысли он навредить кому-нибудь. Но Анайрэ – его жена, а Нерданель – жена Феанаро.
Мысли вихрем проносились в голове Нолофинвэ, а женщины, не замечая его, продолжали разговор:
– Я так благодарна тебе, Индис, – сказала Нерданель. – Всегда, стоит только поговорить с тобой, и сразу на сердце легче, и тени не так длинны. Жаль, что я не могу так же помочь тебе взамен.
– Перестань, – ласково ответила Индис. – Видеть тебя для меня радость. Приходи, когда пожелаешь.
Она притянула младшую женщину к себе и сердечно обняла.
Нолофинвэ, чувствуя некоторое смущение, сделал еще несколько шагов вперед, и его заметили.
– Здравствуй, Нолофинвэ, – сказала Нерданель.
На этот раз она посмотрела прямо на него, и он мог хорошо разглядеть ее лицо: бледное, чуть не до прозрачности, с огромными серыми глазами. Но взгляд ясный и спокойный. Нолофинвэ первым опустил глаза. Не глядя, поздоровался:
– Приветствую тебя, Нерданель.
Почти сразу после этого она распрощалась и ушла, а они с матерью остались стоять в коридоре вдвоем.
– Что с тобой, дорогой мой? – спросила Индис, посмотрев на Нолофинвэ. – Тебя что-то тревожит?
Нолофинвэ в ответ промолчал, с языка ничего не шло. Индис посмотрела на него еще внимательнее, но не стала настаивать.
– Хочешь, я сыграю для тебя что-нибудь, – предложила она и кивнула на дверь в музыкальную комнату, приглашая его войти.
– Нет, мне нужно найти отца, – сказал Нолофинвэ и быстро зашагал прочь.
Наверное, она была очень изумлена, а может быть, и расстроена. Обычно Нолофинвэ не сбегал от нее подобным образом. И никогда не отказывался послушать ее музыку, наоборот, часто сам просил сыграть для него. Но он просто не мог сидеть там с кинжалом, который принес для нее, слушать, как она играет на арфе, улыбаться и делать вид, что все хорошо.
Но и сказать ей в лицо, что собирался, Нолофинвэ тоже был не в силах. Слишком жутко и противоестественно все это звучало. Рядом с матерью, под светом ее глаз, поневоле думалось, что это не может быть правдой. А он, должно быть, где-то жестоко ошибся, раз верит в такое.
Чувствуя себя совершенно разбитым и вконец запутавшимся, Нолофинвэ даже не подумал хоть для виду зайти к отцу, а сразу покинул дворец и вернулся домой. Там, на просторе, он еще раз обо всем поразмыслил и пришел к выводу, что посвящать мать в то, что происходит, не обязательно. Пределы дворца она, как и отец, покидала нечасто и обычно не в одиночестве, а эльдар, которые служили во дворце, любили королеву Индис и не позволили бы, чтобы с ней что-то случилось. Для надежности Нолофинвэ сам еще раз попросил их быть начеку и успокоился.
Правда, в глубине души он знал, что это спокойствие не результат найденного решения, а облегчение от возможности избежать тяжелого разговора, и был собой не доволен. Да к тому же всякий раз при встрече с матерью у него стало возникать чувство, что он в чем-то виноват перед ней, словно бы подвел ее или обманул.
Нолофинвэ уговаривал себя, что иначе нельзя, что она ваниа, а ваниар воспринимают мир не так, как нолдор, и некоторые вещи ей будет просто невозможно понять. Она слишком добра и благородна. Дойдя до этого места в цепочке рассуждений, Нолофинвэ обыкновенно морщился, припоминая, как когда-то сам был сильно оскорблен таким ответом. Но тут же вспоминал, что тогда он заблуждался, а теперь сделался намного проницательней. И намного несчастней. А для мамы будет лучше ничего этого не знать.
Его собственные доводы неплохо на него действовали, но только когда он не видел матери, а стоило им встретиться, и неизбежно начинались колебания. Так что Нолофинвэ приноровился избегать встреч с ней. Хотя было тяжело, и особенно тяжело, потому что он понимал: она, должно быть, скучает по нему. Но это все для ее же блага.
С отцом он тоже почти не виделся, хоть и по другой причине. Постепенно отдаляясь друг от друга, они дошли до того, что им просто не о чем стало говорить. Даже дела не спасали. Если Нолофинвэ спрашивал совета, Финвэ отвечал:
– Поступай по своему усмотрению.
Казалось, он утомился делами и все меньше старался постичь их суть, занятый, видимо, какими-то иными сокровенными мыслями. Так что почти все вопросы, требующие внимания короля, обходились в итоге вниманием одного Нолофинвэ.
А Феанаро тем временем продолжал произносить свои речи на улицах, и речи эти становились все более безумны. Теперь уже он прямо называл валар поработителями, задумавшими отобрать у Перворожденных право владеть Ардой, которое даровал им Илуватар, и призывал едва ли не завтра бежать от их жесткого гнета в Эндорэ.
Нолофинвэ про себя давно считал, что это невыносимо, но заставить Феанаро прекратить, разумеется, не мог. Отец, возможно, еще сумел бы. Но к отцу Нолофинвэ с этим не ходил. Поэтому для него стало большой неожиданностью, когда вестники объявили по городу, что король созывает большой Совет по поводу "смутных настроений в Тирионе". Должно быть, кто-то другой все же обратился к нему. Или одна из речей Феанаро оказалась достаточно пылкой и достаточно громкой, чтобы достичь слуха Финвэ, короля нолдор, и заставить его вспомнить, что именно он вел этот народ из Эндорэ в Валинор и не может сидеть сложа руки и смотреть как кто-то, пусть даже Феанаро, пытается увести нолдор обратно.
Нолофинвэ горячо надеялся, что Финвэ сможет разобраться, наконец, в этом и во всем остальном тоже, и вернуть утраченный покой народу. И самому Нолофинвэ. Чего тут было больше: доверия к мудрости короля или вдруг вернувшейся детской веры во всесилие отца, Нолофинвэ не знал. Новый вопрос без ответа. Их у него набралось уже столько, что одним больше или меньше – не имело значения. И то, что воспоминания опять обрушились на него лавиной и только хуже все запутали, тоже не важно.
Главное, завтра состоится Совет, и Нолофинвэ не было нужды заранее готовить для него речь. Он и так знал, что хочет сказать. От самого сердца. И пусть не все это он может облечь в слова, тем более, на Совете. Но если отец, в самом деле, готов слушать, он поймет. Он всегда прекрасно умел понимать. Его отец.
Примечание 4.
читать дальшеМеч, сделанный сыновьями для Нолофинвэ, тот самый "льдисто сверкавший Рингил", которым он потом ранил Моргота. Я намекнула на это в тексте, но не написала прямо, потому что, кажется, имя мечу дается не сразу после создания, а позже.
Название: Все благополучно
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Финвэ, Феанаро, Намо, Манвэ, Турукано, Итарильдэ, Арэльдэ, упоминается Индис, Арафинвэ
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: общий, драма
Размер: мини, 3378 слов
Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Размещение: только авторское. То есть автор сам разместит текст везде, где посчитает нужным.
Саммари: Валинор, 1490-1495 год Предначальной Эпохи. Феанаро приставил меч к груди Нолофинвэ, и жизнь королевской семьи, а с ней и всего народа нолдор изменилась. На время. Или навсегда?
Примечание: 1. В тексте присутствуют прямые цитаты из "Сильмариллиона": приговор валар Феанору, две реплики Финголфина, одна реплика Финвэ и одна Феанора (главы 7 и 8, цитаты приводятся по переводу Н.Эстель). 2. Реплики, переданные по осанвэ, в тексте оформлены кавычками. 3. Год рождения Итарильдэ – 1493 год Древ (дата не канонная, просто принятая в фике).
читать дальше"Всякий, кому ведомо хоть что-то об источнике непокоя в Тирионе, должен явиться и говорить без утайки, во славу правды. Таково слово валар". На деле это обернулось тем, что у врат Валмара собрались едва ли не все жители Тириона. В Кольце Судьбы, перед тронами валар, стоял Феанаро, на несколько шагов позади тронов широким кругом встали члены королевской семьи, включая самого короля, а так же те, кто был на злополучном Совете, и те, кто позже видел ссору у входа во дворец. Потом шли друзья и доверенные лица принцев Дома Финвэ, а дальше – остальные нолдор, кто пожелал высказаться во славу правды. Огромная толпа, занявшая все пространство вокруг, сколько хватало глаз.
Впрочем, очень скоро выяснилось, что "чистая правда" у всех этих эльдар вовсе не одна и та же. И разные правды самым возмутительным образом противоречат друг другу. Тут же в толпе кто-то затеял ссору, кто-то собрался уйти, не желая "участвовать в этой нелепице", а некоторые, и среди них Феанаро, заявили, что не произнесут больше ни слова.
Тогда поднялся вала Мандос и голосом холоднее самой холодной горной реки напомнил всем, почему они оказались здесь.
– С тех пор, как пробудились Первые Дети Илуватара, не бывало случая, чтобы кто-то из них по доброй воле поднял оружие на подобного себе. Но теперь это произошло, и ныне мы собрались, чтобы узнать, как такое стало возможным. До тех пор, пока все не разъяснится, никто не уйдет отсюда, и каждый, – тут, в самом деле, каждому показалось, что Мандос посмотрел именно на него, в душу ему заглянул. – Станет отвечать на вопросы, когда они будут заданы ему, и хранить молчание во все остальное время.
Эта речь остудила страсти, и Совет пошел, как сказал Мандос. Нолдор отвечали на вопросы, если кто-то, отвечая, ссылался на чужие слова, вызывали этого эльда и спрашивали его. У Нолофинвэ мелькнула мысль: "Что будет, когда выкликнут имя того, кого нет здесь?". Но такого не случалось, эльдар выходили, говорили, снова скрывались в толпе. Нолофинвэ тоже говорил, если Мандос обращался к нему. Так же поступал Феанаро.
Сначала рассказы, довольно связные по отдельности, вместе, казалось, теряли всякий смысл. Так что делалось страшно. Безумие. Целый город безумцев. И все ополчились друг на друга. Но понемногу выделились главные версии, в рамки которых пусть и с некоторыми расхождениями укладывалось все остальное: "Феанаро задумал избавиться младших братьев и их семей", и наоборот, "Младшие сыновья короля (а иногда и прямо один Нолофинвэ) замыслили избавиться от принца Феанаро и его семьи". Королю Финвэ в том и другом случае отводились попеременно роли невольного соучастника и невинной жертвы. Король выслушивал все это с совершенно бесстрастным лицом.
Выбор методов избавления от неугодных предполагался самый широкий: от изгнания до жестокого убийства, включая и совсем странные. Идея заточить одного из принцев с семейством в Миндон Эльдалиэва вызвала в толпе нервный смех. Но когда выяснилось, что кто-то всерьез верил, будто Нолофинвэ, чтобы прибрать к рукам корону, способен оставить своего отца на растерзание диким зверям, Нолофинвэ почувствовал себя по-настоящему отвратительно.
Впрочем, не он один. К тому времени уже все ощущали себя примерно равной мере возмущенными, оскорбленными, обманутыми и не понимающими, что происходит. Одно было ясно: две эти истории слишком похожи, чтобы не иметь общего корня. И в ходе дальнейших разбирательств корень был обнаружен – Мелькор.
Вала Тулкас покинул Совет, чтобы найти и схватить Мелькора, а толпа совсем притихла. Выходит Мелькор, которого они не считали опасным, у кого многие из них учились, кому доверяли, посмеялся над ними, сделал орудием своей лжи. А они легко попались ему! Сердца нолдор жгло гневом, унижением и стыдом.
Нолофинвэ был ужасно зол на себя. Вот она – его хваленая мудрость, заодно с проницательностью нолдор – умение попадаться на приманку и только. Он должен был знать лучше. Должен был удержать других от заблуждений, а не сам поддаваться им.
Мелькор. Как странно. Накануне того Совета у отца Нолофинвэ очень старался в деталях вспомнить, как все было, и ни разу ему не пришел на ум Мелькор. Они с прощенным валой встречались редко. Не то чтобы Нолофинвэ остерегался, но беседовать с Мелькором ему не хотелось, а узнавать было нечего. Не выспрашивать же, в самом деле, у того, кто был когда-то Черным Всадником, подробности и так уже жутких историй, из которых составлен Ламбулоантаон.
И все-таки Мелькор приходил к нему в дом. Раза два или три. Всегда по своему желанию, всегда неожиданно. Нолофинвэ вежливо выносил эти визиты, а к темам разговоров, по большей части, оказывался безразличен, и они не оставляли заметного следа в его душе. Только теперь Нолофинвэ видел, что эти разговоры были полны намеков, которые должны были побудить его к действию. Однако не побудили – он все их пропустил. Даже оружие его в ту пору ничуть не заинтересовало.
Верно, Мелькор считал Нолофинвэ неописуемым глупцом. И глупцом он был, в самом деле, потому что вместо того, чтобы заметить и разгадать ловушки, все время проходил мимо, прежде чем, наконец, свалиться в одну из них.
Больше всего Нолофинвэ сейчас хотелось скрыться от посторонних глаз, но не было возможности даже мгновение побыть наедине с собой: вокруг – многотысячная толпа, впереди – троны валар, перед ними Феанаро.
Вала Мандос поднялся со своего места во второй раз, и, глядя на это, Нолофинвэ вспомнил, что изначально Совет собрался вовсе не за тем, чтобы обсудить ложь Мелькора. Внутри все похолодело, и он словно опять почувствовал, как кончик клинка Феанаро коснулся его груди.
Мандос заговорил и признал Феанаро невиновным в разжигании смуты среди нолдор, но виновным в том, что он по своей воле поднял оружие на другого эльда и угрожал ему смертью.
– Ты говорил о рабстве, – сказал Мандос, обращаясь к Феанаро. – Если б то было рабство, ты не смог бы избегнуть его, ибо Манвэ – владыка всей Арды, не одного Амана. А это дело беззаконно, в Амане свершилось оно или нет. И посему приговор таков: на двенадцать лет должен ты оставить Тирион, где грозил брату. За это время посоветуйся с собой и вспомни, кто ты и что ты. А после этих лет деянье твое должно быть забыто и не помянуто более – если другие простят тебя.
Слыша эти слова, Нолофинвэ не мог не ужаснуться. Двенадцать лет! Двенадцать лет не по собственной воле оставаться оторванным от дома, от привычной жизни, от своего народа. И каждый миг этого времени – напоминание о совершенной ошибке. Немыслимо! Ведь это всего только ссора. Слова, и не больше. Холод в груди напомнил, что было и кое-что, кроме слов. Не важно! Не было! Ничего не было! Он прощает Феанаро все, прямо сейчас! И пусть все сейчас же закончится! Пусть не будет никакого изгнания!
Нолофинвэ уже сделал шаг вперед, собираясь войти в Круг Судеб и высказать эти мысли в более подобающей случаю форме, как вдруг его разума очень мягко и осторожно коснулся другой разум, открывая канал осанвэ. Нолофинвэ услышал тихий и печальный голос владыки Манвэ.
"Подумай хорошо над тем, что собираешься сделать, Нолофинвэ. Я знаю, тобой движет милосердие, но нет пользы давать прощение тому, кто не чувствует ни вины, ни раскаяния. Сегодня я как никогда горько убедился в этом".
"Мой брат не Мелькор," – ответил Нолофинвэ.
Манвэ умолк, но послышался другой голос, спокойный, бесстрастный. Голос владыки Мандоса.
"Не один только Мелькор может творить злые дела. Жизнь эрухини – дар самого Эру, и пытаться отнять ее – величайшее из возможных зол, которое нельзя оставить без воздаяния. Это дело не между тобой и твоим братом, оно касается всех в Арде."
"Но брат мой не пытался отнять у меня жизнь, он лишь сказал об этом, " – возразил Нолофинвэ.
"Даже помыслить о таком – уже дурно. И Феанаро должен понять это, а иначе зло может повториться и зайти дальше".
"Нет! А если и так, мне все равно," – отозвался Нолофинвэ уже с отчаянием.
"Но что если в следующий раз это будешь не ты?"
Нолофинвэ замолчал, не в силах ответить.
"Твоему брату нужно подумать, и мы дали ему время. А это наказание для Феанаро не так ужасно, как было бы для тебя, окажись ты на его месте".
Под конец в голосе Намо послышалось нотки какой-то интонации. Утешительной? Нет, должно быть, показалось.
Нолофинвэ вздохнул, сдаваясь. А вслух сказал:
– Я прощу моего брата.
По крайней мере, пусть станет ясно, что через двенадцать лет все точно останется позади.
Но Феанаро, похоже, вовсе не слышал слов Нолофинвэ. Он продолжал безмолвно стоять перед валар. В лице его, во всей фигуре читалась смесь потрясения и вызова. Так что он был неуловимо похож на загнанного в угол хищника, но больше – на несчастного маленького мальчика. Больно было смотреть на него. Хотелось немедленно прервать его одиночество, взять за руку и не отпускать.
Над Кольцом Судьбы разнесся голос Финвэ:
– Покуда сын мой Феанаро в изгнании и не может войти в Тирион, я считаю себя лишенным трона и не стану встречаться с моим народом.
***
Нолофинвэ так и не решил, что скажет отцу, прежде чем они расстанутся на двенадцать лет Древ. Но не молчать же все время.
– Было бы очень глупо сейчас просить тебя остаться, правда? – выговорил он наконец.
– Я сказал, – ответил Финвэ.
– Я помню, – Нолофинвэ горько усмехнулся. – Этого никто никогда не забудет.
Финвэ посмотрел на сына виновато, и тому стало неловко. Он предпочел бы не видеть этого выражения на лице своего отца.
– Я просто не мог в тот миг поступить по-другому, – сказал Финвэ. – Я не жду, что ты меня поймешь.
– Нет, я понимаю, – честно ответил Нолофинвэ. – Но другие поймут иначе. А народу нолдор будет не хватать их короля.
– Короля, в котором никто давно не подозревает ни ума, ни сил, достаточных, чтобы защитить даже себя самого, не говоря уже о ком-то еще.
– Они не со зла, – вздохнул Нолофинвэ.
– Знаю, – ответил Финвэ. – К тому же, быть может, они правы. – Он поднял руку, не давая Нолофинвэ запротестовать. – Сейчас ты будешь для них лучшим королем, чем я.
– Ты навсегда их король, а я желал и желаю только помочь тебе и ничего другого, – возразил Нолофинвэ.
– И теперь ты поможешь мне тем, что станешь править нолдор вместо меня, – сказал Финвэ.
– Но только до твоего возвращения, – настойчиво произнес Нолофинвэ. – А потом все пойдет, как прежде.
Говоря "как прежде", он подразумевал не недавнее смутное время, а другое, то, когда все еще, в самом деле, было хорошо.
– Конечно, – Финвэ улыбнулся ласково и печально.
– О чем ты подумал сейчас, отец? – спросил Нолофинвэ.
– Не все, что меняется, можно после вернуть обратно, – ответил Финвэ. – Но ты не тревожься об этом, не изводи себя зря.
– Между прочим, один этот ответ мог бы заставить меня волноваться все двенадцать лет без перерыва, – заметил Нолофинвэ со слабой улыбкой.
Финвэ только развел руками.
– Прошу, в мое отсутствие позаботься о своей матери, – сказал он негромко. – И передай ей... Нет, ничего не надо передавать.
– Ты сам еще можешь сказать ей что-нибудь до отъезда, – сказал Нолофинвэ.
– Я уже простился со всеми. И с ней раньше всех. Довольно.
Отец и сын обнялись напоследок, и Финвэ покинул дворец, а потом и Тирион. Потянулось время изгнания для одних и ожидания для других.
Нолофинвэ стал владыкой нолдор Тириона. Но жизнь его, если говорить о делах, не слишком изменилась: обязанности, которые были теперь его, ему и раньше случалось исполнять, а добровольных помощников было больше, чем когда-либо, даже Арафинвэ стал много чаще наведываться в Тирион, чтобы поддержать брата. Однако Нолофинвэ все равно ужасно недоставало отца. Возможности увидеть его, побыть с ним хоть немного, просто знания, что он рядом.
Конечно, оставалось еще осанвэ. Но это было не то же самое, да и пользовались они им редко. Что Нолофинвэ мог сказать отцу? "Наш народ охотно назвал меня своим королем, а тех, кто никогда не пожелал бы этого сделать, ты сам можешь видеть, там, на севере"? "Тирион теперь спокоен, как бывает спокоен эльда, который избегает слишком резких и быстрых движений, чтобы не потревожить недавнюю рану"? Или, может, "Я не могу исполнить твою просьбу позаботиться о маме, потому что она полна решимости сама позаботиться обо всех"? "Нам так безумно, безумно тебя не хватает"?
Ничего этого Нолофинвэ не говорил. А Финвэ не распространялся о своей теперешней жизни. Особенно о том, что новое поселение, выстроенное Феанаро и его спутниками, похоже на крепость, которая способна выдержать долгую осаду. Что там, по-прежнему, куют оружие. А Феанаро воспринимает изгнание из Тириона все с той же горечью и открыто винит в своем унижении валар и Нолофинвэ.
При этом каждый из них догадывался, о чем молчит другой. Ведь связи между Тирионом и Форменоссе были, и не так уж мало. Вот только не в семье короля. И от этого делалось еще тяжелее, а разговоры становились еще короче. Часто они обрывались всего после трех или четырех фраз. Раньше Нолофинвэ не подозревал, что слова "Все благополучно" могут быть одновременно настолько бесцветными и такими неизбежными.
Все благополучно. Все благополучно. Все благополучно.
"Мелькор приходил в Форменоссе".
"Что?!"
"Мелькор приходил в Форменоссе. Уговаривал твоего брата бежать в Эндорэ в тайне от валар. Я послал весть владыке Манвэ, но Мелькор тогда был уже далеко, и едва ли получится на этот раз изловить его. Будьте очень осторожны!"
"Мы будем, конечно... Но как там ты? Как... Феанаро?"
"Обо мне не волнуйся, Мелькора я даже не видел. Феанаро говорил с ним за воротами крепости, а потом велел ему убираться и захлопнул эти самые ворота у него перед носом. Так что теперь Мелькор, наверняка, обозлился больше прежнего. Кто знает, что он измыслит в следующий раз. Вы должны..."
"...быть очень осторожны. Да, отец, я понял. Но, по-моему, вам следует остерегаться куда больше. Вы одни на севере, далеко от родичей, которые могли бы прийти к вам на помощь, и от взора валар".
"Ничего. Мы усилили стражу. Стены крепки, врат Мелькору больше никто не откроет. Да и не думаю, что он скоро захочет явиться сюда еще раз".
"Но ты все равно беспокоишься".
"За вас".
"Но не только".
"Феанаро... едва отдав распоряжения об усилении стражи, затворился в сокровищнице со своими Сильмариллями. Ну да ладно, выйдет, когда проголодается".
Финвэ оказался прав в том, что схватить Мелькора снова не удалось. Но ни в Тирионе, ни в других областях Валинора он больше не объявлялся, и постепенно эльдар, встревоженные вестью о нем, успокоились.
В семье Нолофинвэ как раз тогда случилось первое за долгое время по-настоящему радостное событие: у Турукано и Эленвэ родилась дочь – златоволосая и ясноглазая малютка Итарильдэ. Турукано был сам не свой от счастья, и Арэльдэ, поглядев на него, сказала:
– Она будет из отца веревки вить, а мне придется придумать новую фразу, чтобы запрещать Турьо командовать мной.
– Может, теперь он перестанет, – предположил Нолофинвэ.
Но Арэльдэ только рассмеялась:
– Турьо перестанет? Что ты, конечно нет.
По правде говоря, сам Нолофинвэ был опьянен рождением Итарильдэ никак не меньше, чем ее родители. Ему хотелось от счастья кричать на весь Аман. Но он ограничился тем, что крикнул по осанвэ:
"Отец! Я стал дедом! Это так прекрасно!!!"
"Я знаю!!!" – послышалось в ответ.
Нолофинвэ был уверен, что отец сейчас смеется.
"Мне казалось, что не будет уже счастья неожиданней и огромней, чем то, которое я испытал, когда в мир вошли мои дети, что никогда мое сердце не переполнится нежностью сильнее, но я смотрю на свою внучку, и..."
Не хватало слов, мучительно не хватало слов, чтобы выразить, что это для него значит.
"Покажи мне ее," – попросил Финвэ.
Нолофинвэ постарался вызвать в своем воображении как можно более яркий образ малютки, которую он совсем недавно увидел в мягком свете только начинающего разгораться золота Лаурелин.
"Она, в самом деле, прекрасна! Моя правнучка. Подумать только..."
Нолофинвэ чуть было не послал отцу мысль: "Жаль, что ты не можешь взять ее на руки", но вовремя сдержался. Им обоим сделалось бы только хуже. Итарильдэ успеет стать совсем взрослой девушкой, может, даже невестой, прежде чем изгнание Феанаро окончится, и Финвэ сможет вернуться в Тирион. Осознавать это было почти жутко.
***
Все же срок, назначенный валар, хоть медленно, но проходил. Минуло пять полных лет Древ со дня оглашения приговора, и потек шестой. Скоро позади окажется половина времени изгнания, а потом годы побегут быстрее. Так бывает всегда, так будет и на этот раз. По крайней мере, Нолофинвэ на это очень надеялся, потому что наказание Феанаро оказалось тяжким бременем для многих.
По пути на праздник Сбора Плодов, куда он направлялся со своей семьей и народом по приглашению валы Манвэ, Нолофинвэ думал, что изгнание Феанаро вышло совсем не таким, как представляли его валар. Мандос сказал, они дают Феанаро время, чтобы подумать. Но, конечно, никто не ждал, что вслед за Феанаро из Тириона уйдет столько нолдор, которых приговор не затрагивал, да и не должен был затрагивать. Однако нолдор ушли, и Феанаро, который раньше мало вникал в дела управления, стал вождем народа.
Нолофинвэ сомневался, что у Феанаро нашлось бы много времени для размышлений о чем-то, не касающемся строительства, урожая и прочих хозяйственных забот, даже если бы он, в самом деле, этого желал. А слухи, доходившие из Форменоссе, не оставляли сомнений, что Феанаро вовсе ничего такого не хочет.
Кстати, слухи говорили еще, что и нолдор, живущих на севере, Манвэ призвал на этот праздник. Но, вроде бы, там это кому-то показалось оскорбительным, или они, наоборот, решили оскорбить его, и потому не собирались являться... Впрочем, многие надеялись, что они все же придут, и можно будет хоть ненадолго увидеть родичей и давних знакомцев, по которым в Тирионе тосковали, хоть и считали их твердолобыми упрямцами.
Нолофинвэ знал, что отца точно не увидит – верный своему слову Финвэ не станет сейчас встречаться с народом нолдор. А Феанаро... Что будет, если они с Феанаро увидятся? Новая ссора? Нет, этого Нолофинвэ допустить не мог. Раздор между ними мучителен для отца, для их семей, для всех нолдор. Его нужно прекратить. Они братья и должны, наконец, научиться жить как братья. И, поскольку Феанаро не станет первым сделать шаг навстречу, как не делал и раньше, Нолофинвэ придется взять это на себя.
Он предложит Феанаро то, что младший брат может предложить старшему, – доверие и готовность быть на его стороне, и станет надеяться, что взамен Феанаро согласиться дать ему то, что старший брат дает младшему, – доверие и заботу. Или хотя бы только доверие, которое сможет стать залогом мира среди нолдор. Доверие. Это так тяжело. Но нужно попытаться. И он, Нолофинвэ, попытается, как только ему представится случай.
Такое решение принял Нолофинвэ, поднимаясь на гору Таникветиль. Но там не оказалось Феанаро, как и никого другого из нолдор Форменоссе. Это было грустно, и в то же время успокоительно. Не будет никакой встречи. Ни шагов, ни решений. Ничего.
Валар запели хвалу Эру, с которой всегда начинался праздник Сбора Плодов, к ним присоединились майар, потом эльдар народа Ингвэ, за ними и нолдор, и вот уже все пели в едином хоре, и все сердца были полны радостной благодарностью за жизнь и ее дары. Ритм праздника захватил всех, заботы и тревоги были на время позабыты ради песни и танца.
Но вот среди эльдар, облачившихся для праздника в свои лучшие одежды и надевших любимейшие украшения, появился один, одетый слишком скромно даже для обычного дня. Все взгляды сразу же обратились к нему, рассматривая платье из простого полотна без вышивки и отмечая, что даже украшения, которые носил всегда, ныне он снял и не увенчал голову свою Сильмариллями, как обыкновенно делал в дни празднований, с тех пор как создал эти великолепные камни.
Безмолвным упреком чужой радости стоял перед айнур и эльдар Феанаро. Нолофинвэ вдруг очень ясно увидел лицо Нерданель, которое стало бело, как снег на горных вершинах. Даже губы ее побледнели. На мгновение звуки смолкли, казалось, все перестали даже дышать. Поэтому слова, произнесенные шепотом в толпе, разнеслись далеко:
– По крайней мере, и меча на этот раз нет.
Странность момента была разрушена. Нолофинвэ выдохнул и решил, что сделает вид, будто не слышал этих слов. Феанаро тоже ничем не показал, что они достигли его слуха.
Он кивнул Нолофинвэ и улыбнулся. В улыбке можно было заметить след насмешки и тень горечи. Нолофинвэ без труда их увидел, но все же эта улыбка была более дружелюбной, чем он привык получать от Феанаро.
Зазвучали слова приветствия, и Нолофинвэ подумал, что, возможно, обращаясь к нему прежде валар, Феанаро желает этим оскорбить владык. Но они не оскорбились. Скорее, были рады, что братья, наконец, говорят друг с другом. Отвечая, Нолофинвэ боковым зрением видел, как просияло лицо Манвэ.
Не без любопытства он на миг задался вопросом, считают ли валар, что Феанаро уже достаточно раскаялся? Или, наоборот, пришли к выводу, что он нисколько не приблизился к раскаянию, а ссору среди нолдор нужно закончить? В любом случае, они с Феанаро говорят, а значит, пора исполнить решение, принятое до начала празднества. А вернее, еще раньше, пять с лишним лет назад.
– Что я обещал – то и делаю. Я прощаю тебя и не помню обид, – сказал Нолофинвэ и протянул руку Феанаро.
Феанаро откликнулся на этот жест и пожал руку Нолофинвэ, пусть без слов, но спокойно и крепко.
Может быть, на этот раз все получится.
– Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я, – продолжал Нолофинвэ. – Ты станешь вести, а я следовать. И да не разделят нас впредь никакие печали!
– Я слышал твое Слово, – ответил Феанаро. – Быть по сему.
Только он успел выговорить это, как свет Древ угас, и тьма пала на Валинор. И, еще не зная, что случилось, Нолофинвэ почувствовал, как ужасный холод коснулся его сердца, и понял, что ни мир, ни его жизнь уже никогда не станут прежними.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть вторая здесь, Часть четвертая здесь и здесь, Часть пятая здесь.
@темы: Фингон, Тургон, Арэдэль, Индис, рассказы, Финголфин, Аракано, Финвэ, Феанаро, Анайрэ