А чем ты думаешь заняться, когда настанут холода?
Часть четвертая 1496-1500 год Предначальной Эпохи
Название: Тропа во тьме
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Финдекано, Турукано, Эленвэ, Итарильдэ, Аракано, Арэльдэ, Фаниэль, Иримэ, Финдарато, Артаресто, Ангарато, Айканаро, Артанис, новые персонажи, упоминаются Феанаро, Анайрэ.
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: миди, 9440 слов
Саммари: Араман, 1497-1500 годы Древ. Нолдор достигли северной оконечности Арамана. Часть из них двигалась на кораблях по воде, часть пешком по суше. Но теперь сухопутного пути больше нет. Что ждет впереди?
Примечание: 1. 1 лига = 4828 метров, 1 ярд = 91,4 см, 1 фут = 30,48 см. 2. Торос - нагромождение льда, образовавшееся в результате бокового давления ледяных полей друг на друга, а также на берега и мелководные участки дна и происходящего при этом обламывания их краев; разводье - пространство чистой воды между льдами, полынья. 3. Митьятулвэ - близкий друг Нолофинвэ (не канонный персонаж), о нем немного было в третьей части цикла в фике "Тревожный блеск". 4. Автор исходит из того, что физические возможности эльфов больше, чем возможности людей. Так что не пытайтесь повторить это дома. И особенно не дома.
читать дальшеЧем дальше на север, тем холоднее и пустыннее Араман и труднее дорога. Даже без лишнего груза те нолдор, которые шли пешком, сильно страдали от тягот пути, и ко времени, когда они добрались до самой северной точки суши и увидели впереди ледяные глыбы Хэлкараксэ, сердца их уже были переполнены горечью.
Они запятнали себя кровью родичей, тень гнева валар лежит на них, путь домой им отныне закрыт. И ради чего? Чтобы изнемогать здесь от холода, все еще не имея возможности двинуться дальше? Зачем они вообще ввязались в это! Зачем пошли за Феанаро! Если бы не он, всех этих ужасов не случилось бы!
Ропот становился все громче и ожесточеннее. И он, конечно, совсем не помогал отыскать способ переправы, который устроил бы всех. Переговоры совершенно застопорились, упершись в тот неоспоримый факт, что нолдор было гораздо больше, чем могло за один раз поместиться на уцелевших кораблях. Кому-то следовало остаться и ждать. Но сделаться этим самым "кем-то" никто не хотел.
Все слишком боялись оказаться преданными. Ведь нолдор уже хорошо знали, что такое предательство: им доводилось и видеть его, и испытывать, и даже совершать. Если можно войти в дом, хозяин которого доверяет тебе, хозяина убить, а сокровище, принадлежащее ему похитить, то и слово, данное родичам, можно нарушить. Забыть на том берегу.
Об этом не говорили открыто, но мысли витали в воздухе. И напряжение росло. Пока однажды при сильном северо-западном ветре, корабли не вышли тайком в открытое море. Нельзя сказать, что это событие прошло уж совсем не замеченным — нолдор на суше видели, что творится, но помешать не могли. Только смотреть.
Они и смотрели. Тихо, даже без криков и проклятий. У каждого словно что-то оборвалось внутри. Вот оно! Случилось именно то, чего все боялись! И в то же время ожидали, потому как чего же еще было ожидать. Случилось. А они еще живы, еще вдыхают воздух, все такой же холодный. И даже могут видеть звезды, правда, лишь благодаря тому, что ветер разогнал немного липкий туман.
Кто-то робко предположил:
— А может, они и в самом деле возвратятся за нами?
Эту мысль подхватил весь лагерь. Надежда и безысходность здесь смешивались примерно в равных долях, потому что, с одной стороны, верить хотелось, а с другой, деваться было некуда.
Лично к Нолофинвэ с этим вопросом обращались буквально все, как будто он мог придать законную силу тому ответу, который они желали услышать.
— Ты думаешь, они вернутся?
Отец. Дядя. Мой друг. Мой лорд. Мой государь. Ты думаешь, они вернутся?
Он честно отвечал, что сейчас остается только ждать и надеяться.
И нолдор надеялись и ждали. А еще обживали земли Арамана, потому что невозможно было предположить, сколько еще времени им придется здесь провести. Зато с самого начала стало ясно: если они не придумают способа добывать больше тепла, чем теперь, и пополнять запасы пищи, этот жестокий край скоро отправит их прямиком в Чертоги Мандоса.
У них, правда, еще оставался коймас, который, по счастью, им не пришло в голову загрузить на корабли, в отличие от почти всех прочих припасов и скота. Но теперь запас дорожного хлеба уже никому не казался слишком большим, и было решено беречь его до последней возможности.
За дело взялись охотники и собиратели. Вернее, теперь все сделались охотниками или собирателями, потому что, чтобы прокормиться и не замерзнуть, требовалось напряжение всех сил, и все время, что не проводили на Дороге Грез, эльдар посвящали поиску еды и топлива для костров.
Били северных птиц, которые гнездились на скалах у моря, расставляли силки на зайцев и леммингов, выслеживали диких оленей, снежных баранов, местных длинношерстных быков, и даже иногда белых медведей. Ради меха охотились на лисиц, песцов и волков. Есть их мясо тоже пробовали, но это оказалось все-таки невозможно.
Некоторые с горечью говорили:
— Погодите, дойдем и до такого.
— Не дойдем, скорее околеем от холода, — с не меньшей горечью возражали другие.
Холод продолжал оставаться самой большой и неразрешимой из их проблем, потому что древесины низкорослых чахлых деревьев и мха, который тоже бросали в огонь, еще с горем пополам хватало для приготовления пищи, но не для обогрева. Мерзли все и постоянно, одежда из мехов и шкур помогала, но не слишком. Нужно было что-то еще.
Решение нашел Финдекано. Это ему пришло в голову использовать Песни Силы, чтобы получить тепло. Случилось все, как после рассказывал сам Финдекано, почти случайно. Он давно не занимался музыкой, но маленькую походную арфу до сих пор нес в своем дорожном мешке, и вот однажды, возвратившись в очередной раз с охоты, он решил проверить, сохранил ли еще умение слагать Песни Силы.
— Я был почти уверен, что не смогу, — признался он Нолофинвэ. — И у меня, в самом деле, сперва ничего не вышло. Я пел о бодрости и только еще больше устал. Пел о радости и не мог удержаться от слез. Но потом я запел о тепле — и согрелся. Сначала мне стало даже больно, как будто мои кости скручиваются изнутри, потом как будто в мои руки, ноги и лицо вонзились тысячи игл, но после этого пришло настоящее тепло. Мне сделалось так хорошо, как давно уже не было и захотелось ступить на Дорогу Грез.
Но вместо этого Финдекано плеснул себе водой в лицо: вода была ледяная, однако теперь, когда он согрелся, освежала, а не добавляла мучений. И почувствовавший прилив сил Финдекано сложил еще одну песню, на этот раз надеясь сделать так, чтобы весь шатер наполнился теплом и сохранил его хотя бы на время. Это вполне удалось. Так что в шатре стало даже жарковато.
Финдекано вышел наружу и бросился разыскивать Нолофинвэ. По дороге он увидел Эленвэ с Итарильдэ и еще несколькими юными эльдар — они только что отнесли к шатрам поваров собранный мох и теперь шли искать еще, но Финдекано сказал им пойти в его шатер и проследить, сколько времени там сохранится тепло. Они удивились, но послушались.
А Финдекано отправился дальше и, найдя отца, поделился с ним сделанным открытием. Нолофинвэ, которого тягостные раздумья о холоде уже давно не покидали, рассмеялся от радости и облегчения. Они с Финдекано обнялись и какое-то время стояли так, счастливые, как дети.
Чуть погодя, конечно, радость их поутихла. Песни Силы были делом не таким уж простым, а главное, мало распространенным у нолдор. Даже в их семье настоящих мастеров было всего двое — Финдекано и Финдарато. Хотя остальные тоже кое-что умели — некоторые даже много, как сам Нолофинвэ, Иримэ, Турукано, Артересто и Артанис — им и странно было бы не уметь, ведь в них текла кровь не только Финвэ, но и Индис. А ваниар отличались мастерством в Песнях Силы, не меньше, чем нолдор в работе с металлом, и слава Индис Ясной была велика среди ее народа.
Но в числе прочих нолдор немного можно было отыскать тех, кто питал бы к этому искусству заметную естественную склонность и еще меньше тех, кто в самом деле развил ее, хоть отчасти. Окажется ли этого достаточно, чтобы сейчас победить холод? Во всяком случае, они должны были попытаться.
Эленвэ сказала, что тепло ушло из шатра Финдекано примерно через пять часов. За это время там успели хоть немного погреться все дети, которых она, Эленвэ, сумела разыскать и привести, а так же и некоторые взрослые эльдар.
— Потом снова стало холодно, и я спела еще одну песню, чтобы шатер нагрелся, — заключила она свой рассказ.
— Спела песню?! — изумленно воскликнул Финдекано. — Но ведь я даже не рассказал тебе...
— Ты оставил там арфу, и я догадалась, — объяснила Эленвэ. — И почему только мне это раньше не пришло в голову! — добавила она с заметным огорчением. — Совсем я стала... — Эленвэ помедлила, подыскивая слово, а потом вдруг улыбнулась: — нолдэ.
— Сестра! — сказал Финдекано и, тоже улыбаясь, заключил ее в объятия.
Как только он ее отпустил, Эленвэ продолжила говорить с оживлением, которое не было обычно для нее в последнее время:
— Так что теперь в твоем шатре, Финдекано, все время полно эльдар, которые там греются. Если захочешь отдохнуть, приходи к нам с Турукано.
— Или ко мне, — добавил Нолофинвэ, который присутствовал при этом разговоре.
— Хорошо, — кивнул Финдекано.
Но не было похоже, чтобы он чувствовал потребность в отдыхе. Наоборот, Финдекано казался свежим, полным сил, чего тоже уже очень долго не было.
Нолофинвэ, глядя на сына и невестку, подумал, что даже если из затеи с Песнями Силы получится мало толку для всего народа, она уже принесла огромную пользу.
Все же Нолофинвэ стремился выжать из этой идеи как можно больше. Сначала он собрал всю семью: сестер, детей и племянников, Эленвэ и даже Итарильдэ, и вместе они под руководством Финдекано зачаровали несколько больших шатров, чтобы в них могли по очереди греться самые ослабленные эльдар, о которых давно уже беспокоились целители.
Потом разослали весть по всему лагерю, разыскивая нолдор, сведущих в Песнях Силы или хотя бы имеющих о них некоторое представление. Из откликнувшихся сформировали небольшие группы, которые, объезжая лагерь, зачаровывали шатры: не все подряд, но один из двадцати-тридцати.
К несчастью, быстро выяснилось, что этот метод не годится, чтобы использовать его постоянно: действие песен кончалось, и, в то время как мастера уходили туда, где их ждали все новые и новые холодные шатры, за их спинами те шатры, которые они уже зачаровали, выстывали, снова становясь холодными. Работа никогда не убывала, а вот силы мастеров таяли, отчего их песни тоже становились слабее, и действие их проходило скорее. А чем скорее оно проходило, тем скорее требовалось его повторить. Но на это не было сил. И выхода из этого замкнутого круга не было.
Конечно, многие нолдор, которые раньше и думать не думали о Песнях Силы, теперь желали научиться. Но самое искреннее желание не заменит целиком ни способностей, ни, особенно, времени, которое требуется, чтобы эти способности развить. Необходимо было придумать простые приемы, которыми все или хотя бы многие в силах были бы овладеть. Изобретению таких приемов Финдекано, Финдарато и другие знающие эльдар посвящали каждую свободную минуту, часто жертвуя временем своего отдыха, который и без того был у них очень краток.
Но, в конце концов, их старания увенчались успехом: они добились, чтобы большинство нолдор были в силах сами поддерживать тепло в своем шатре, и требовалось для этого где-то от двух до семи Песен в день. Те же, кто оказался совсем неспособен к Песням, получали помощь от родственников, друзей или соседей. Так что больше никому не приходилось ни замерзать, ни выбиваться из сил, пытаясь обогреть весь лагерь.
Трудно было переоценить, что это значило. Теперь, когда холод не держал их постоянно в своих жестоких тисках, к нолдор стала понемногу возвращаться уже забытая живость в движениях, работе, мысли. И появившаяся энергия была тут же направлена на то, чтобы, сколько возможно, облегчить условия жизни, которые выпали им на долю.
Теперь на животных не только охотились, но и пытались приручить. Оленье молоко оказалось хоть и непривычным на вкус, но очень питательным. Его пили, смешивая с травяным отваром, делали из него сыр, творог и масло. Некоторые пытались, и даже довольно успешно, объезжать оленей и использовать их как верховых животных, вместо утраченных лошадей.
Собиратели, которые больше не были одержимы исключительно необходимостью разыскивать топливо, смогли, наконец, хорошенько исследовать местную растительность, и, как ни была она скудна, обнаружить некоторые съедобные ягоды и полезные травы. Их стали употреблять в пищу и сушить про запас.
Несколько кожевников во главе с Аракано придумали такой способ обработки кожи, что, надев в два слоя одежду, сделанную из нее, можно было по много часов к ряду лежать на голой земле и не страдать от холода, даже не прибегая к Песням Силы.
Своеобразному усовершенствованию подверглись и сами Песни. Нолдор, которым гораздо привычнее было работать с чарами, накладывая их на материальный объект, попытались с помощью песен зачаровать предметы, чтобы они могли сохранять тепло и в то же время распространять его вокруг себя. Начали эксперименты с изделий из металла и самоцветных камней, которые многие несли с собой как память о прошлом. Но на этот раз такие материалы не подошли. После многочисленных опытов выяснилось, что хорошо принимает, долго удерживает и в то же время охотно отдает тепло, полученное таким способом, простая горная порода.
Причем, чем больше размер камня, тем лучше, и иногда получалось добиться, чтобы эффекта всего одной Песни Силы хватало на целый день или даже дольше. Так что во многих шатрах теперь можно было обнаружить куски скал, занимавшие едва ли не все свободное место.
Турукано, насмотревшись на эти новые предметы обихода, с иронией и даже некоторым раздражением заметил:
— Удачно, что нам не приходится переносить лагерь каждый день, а то необходимость перетаскивать столько камней могла бы стать проблемой.
Нолофинвэ понимал его чувства, но тем не менее возразил:
— Нельзя винить наш народ в желании сделать свое положение легче, оно и так уже трудно больше, чем достаточно.
Нолдор и вправду было все еще очень тяжело в этих землях, однако, когда тень совсем уж близкой гибели отступила, они постепенно обрели некоторое подобие покоя, которое изо всех сил старались сохранить.
Пока однажды его не спалило дотла дальнее зарево огромного пожара.
По правде говоря, зарево было настолько дальним, что они могли бы и не узнать о нем ничего, если бы к этому времени некоторые эльдар не завели привычку выходить иногда на лед, чтобы ловить рыбу и охотиться на тюленей и моржей.
В очередной группе охотников и оказалось несколько особенно остроглазых, которые заметили багровые отсветы в небе и закричали:
— Пожар! Пожар!
Их спутники поначалу решили, что несчастных посетило жуткое видение или даже морок Врага, но, когда на призывы осанвэ сбежалось больше нолдор, больше стало и тех, кто видел пламя. Сам Нолофинвэ его тоже видел.
Далеко, на другом берегу, пылал огонь, ужасный, разрушительный, жадно пожирающий все на своем пути. И каждый, кто смотрел на него, в сердце своем знал — это горят корабли. Горит их надежда тоже переправиться в Эндорэ. Надежда на родичей. Они и не представляли, как сильно надеялись и какой опорой для них была надежда, пока ее не отняли.
Боль и отчаяние были так сильны, что никто даже не делал попыток снова обмануться чем-нибудь, найти облегчение в мысли, что, может быть, это все-таки не корабли. Или это не нолдор их сожгли... Кораблей больше нет, верные Феанаро уничтожили их, когда добрались до берега. Кончено.
Теперь были и проклятия, и крики, и слезы, и горестные вопли... Сам Нолофинвэ где-то в кровь разбил руки о камни, но не помнил, как сделал это, а спрашивать у других было неловко. К тому же он все-таки отчасти надеялся, что этого никто не мог видеть или хотя бы не обратил внимания.
Когда же все немного овладели собой, а вернее, почувствовали себя совершенно опустошенными, оказалось, что теперь нужно решать, что делать дальше. Об этом Нолофинвэ и заговорил со своим народом:
— Нолдор! Есть два пути, между которыми нам нужно сейчас сделать выбор! Мы можем или повернуть назад и попытаться возвратиться в Валинор, уповая на милость валар, или пойти вперед по льдам Хэлкараксэ и так достичь, наконец, восточного берега. Думайте же, какой дорогой вы хотите идти. И я поведу вас по ней!
Народ принялся обсуждать предложенный выбор, и никому, к счастью, на этот раз не пришло в голову узнать, что предпочел бы сам Нолофинвэ. Он не знал, какой ответ мог бы дать им.
Говоря по чести, Нолофинвэ вообще не был уверен, что возвращение все еще возможно для них. Быть может, валар уже оградили свои владения, и повернуть у нолдор теперь просто не получится, или им придется остаться у границ обжитых земель и вечно умолять о позволении войти, даже не зная толком, слышит их кто-то или нет.
Да если бы и впустили... Разве изменилось хоть что-нибудь с тех пор, как они отказались возвращаться? Нет. Только к стыду, которым они покрыли себя прежде, можно было добавить еще и то, что не пожелавшие вернуться, когда их звали, теперь приплелись бы незваными и еще более потрепанными, чем раньше. И вело бы их не раскаяние, а лишь невозможность скрыться.
При одной мысли об этом на глаза наворачивались слезы унижения. И Нолофинвэ ничего не в силах был с собой поделать. То же, насколько он мог судить по долетавшим до его ушей разговорам, чувствовал и его народ. Говорили, что, чем так, лучше уж остаться здесь.
Но в действительности навечно поселиться в Арамане было невозможно. Нолдор не смогут без конца выносить тяжесть местного климата, не смогут довольствоваться только теми крохами необходимого, которые так скупо отдает им этот край. И сделать так, чтобы он отдавал больше, они тоже не смогут. Нет никакого способа. За неполный год Древ, что они провели здесь, добыча охотников уже начала скудеть. Скотоводство забирало невероятно много сил, но приносило не очень много пользы. А земледелие было и вовсе исключено.
Обычные для себя искусства и ремесла нолдор забросили, потому что здесь не было подходящих условий, чтобы заниматься ими, да не было бы и проку от них. О красоте же и радости речи давно уже не шло. Даже о мести Врагу начали забывать! Если так пойдет и дальше, нолдор, в конце концов, перестанут помнить, кто они и что они, растеряют знания и навыки и превратятся в кучку дикарей, не имеющих иных стремлений, кроме как подольше цепляться за жизнь, и все же медленно умирающих.
И они покорно согласятся на это? Быть выброшенными, навсегда позабытыми здесь? Нет. Уж лучше... что угодно! Уж лучше Хэлкараксэ!
— Да, лучше Хэлкараксэ!
Эти слова то шепотом, то вслух раздавались повсюду. Когда нолдор только пришли в Араман, такое утверждение показалось бы им чистым безумием, но теперь они жили вблизи Вздыбленного Льда уже некоторое время, привыкли к нему и не так страшились. Отряды смельчаков иногда выходили на лед и возвращались невредимыми, хотя и замерзшими.
Нолдор уверяли друг друга и сами себя, что к холоду теперь уже притерпелись, так что он не будет им так тяжек, как мог бы быть раньше, а сохраненных запасов коймаса при разумном расходовании достанет, чтобы перейти Лед и достигнуть восточных земель. Они преодолеют этот путь и призовут Моринготто к ответу за все! И вероломные родичи еще пожалеют, что так бездумно отвергли и предали их. Да! Так и будет! И никто не сможет обвинить их в слабости или трусости, или в том, что испытания пути слишком легко отвратили их от исполнения своих намерений.
Хэлкараксэ. Нолофинвэ с самого начала догадывался, на что падет выбор его народа. Отчасти потому, что только эта дорога совершенно точно хоть куда-то вела. Отчасти... просто знал. Чувствовал, что ему все же предстоит увидеть, что там — за самыми дальними из заметных с берега торосов и еще дальше.
Наверное, если бы он предчувствовал хоть чуточку больше, то постарался бы во что бы то ни стало отговорить нолдор от этой затеи. А если бы чуточку больше знали они, ему не пришлось бы тратить силы, чтобы их отговаривать. Но грядущее таилось в тумане более плотном, чем тот, который висел над Араманом.
Так что Нолофинвэ произнес всего одну речь, в которой напомнил всем, что дорога часто оказывается тяжелее, чем думалось в начале, а дорога Хэлкараксэ, возможно, более тяжела, чем любая из существующих в мире. Много мужества и сил потребуется, чтобы пройти ее.
Нолофинвэ всего лишь хотел быть предельно честен. Но сердца нолдор от его речи зажглись, как вспыхивает от самой маленькой искры сухая трава. Да! У них есть сила, мужество, стойкость! И они докажут это! Они пойдут вперед! Все пойдут! Никто не останется здесь!
Непоколебимая решимость светилась в каждом взгляде, который был устремлен на Нолофинвэ. И тот же жар, Нолофинвэ чувствовал это, пылал в его собственном сердце. Решение принято. Нолдор пойдут через Хэлкараксэ, и он поведет их, как обещал.
***
Они не бросились в Хэлкараксэ немедленно. Прежде следовало подготовиться, причем как можно тщательнее. И нолдор взялись за работу: делили и увязывали в тюки провизию и другую поклажу. Решали, что взять с собой, а что оставить, чтобы не иметь слишком тяжкого бремени в пути. Ведь весь груз предстояло нести на себе, взвалив на спину и закрепив кожаными ремнями.
Провести через Вздыбленный Лед прирученных оленей было явно невозможно, так что их просто отпустили, надеясь, что они скоро сумеют снова привыкнуть жить одни, без эльдар.
Нолофинвэ, пока шли сборы, обдумывал, каким порядком следует выдвигаться нолдор. Как сделать так, чтобы никто не отстал и не потерялся? Не угодил в беду незаметно для остальных? Он напрягал память, припоминая в деталях истории о Великом Переходе, которые так любил когда-то, но не мог найти в них ответов на насущные вопросы. Впрочем, едва ли не половина рассказов о Великом Переходе и повествовала, как кто-то заблудился или пошел не туда, куда шли все. Слишком часто эти истории оканчивались словами "предания молчат о нем".
Предания Нолофинвэ сейчас вовсе не волновали, но он не питал никаких иллюзий об участи тех, кто собьется с дороги в Хэлкараксэ. Оставалось понять, как все-таки не допустить такого.
В конце концов, Нолофинвэ пришел к выводу, что народ следует разделить на три больших отряда, которые, в свою очередь, делились бы на отряды поменьше. Связь между кано отрядов, больших и малых, держать, где возможно, по осанвэ, где невозможно — через вестников, и, конечно, через систему сигналов охотничьих рогов.
Нолофинвэ решил, что предводителем первого большого отряда станет он сам, второй поведет Финдекано, а третий Финдарато. А уж внутри своего отряда каждый из них станет принимать все другие необходимые решения.
Но Финдекано наотрез отказался вести какой бы то ни было отряд.
— Не к удаче это, отец, — сказал он.
— Что за глупости! — воскликнул Аракано.
Турукано бросил на младшего брата укоризненный взгляд, но сам тоже явно готовился возразить старшему.
Финдекано не обратил внимания ни на одного из них. Глядя только на Нолофинвэ, он добавил:
— К тому же, тебе понадобится помощь. Я хочу быть рядом.
Нолофинвэ не стал спорить, потому что не желал принуждать Финдекано к чему бы то ни было и, к тому же, знал, что помощь ему и впрямь понадобится. Ведь он, в отличие от других кано, все равно не мог позволить себе сосредоточиться только на нуждах своего отряда, а должен был думать о положении всего народа.
— Хорошо, — сказал Нолофинвэ. — Тогда второй отряд придется возглавить тебе, Турукано.
Турукано несколько раз перевел взгляд с Нолофинвэ на Финдекано и обратно, словно все еще прикидывал, есть ли у него шансы изменить их решение. Наконец, со вздохом сказал:
— Да, конечно.
— Я пойду в его отряде, — тут же сказал Аракано. — Ему тоже не помешает помощь. И я поведу один из меньших отрядов. Если ты, — тут он посмотрел уже на брата. — Не будешь против.
— Я тоже пойду с Турукано, — добавила Арэльдэ.
Нолофинвэ ожидал этого. Он даже был рад — Аракано и Арэльдэ станут для брата хорошим подспорьем. Но все-таки ужасно не хотелось расставаться с ними всеми в такое время. Нолофинвэ желал бы, чтобы они были у него на глазах и он в любую минуту мог убедиться, что у них все в порядке.
Сейчас семьи старались держаться вместе. Однако для потомков Финвэ это было бы непозволительной роскошью: они должны быть вождями своего народа, а значит, должны разделиться.
— Хорошо, — снова повторил Нолофинвэ, хотя это далось ему непросто.
Финдарато согласился возглавить третий отряд без малейших возражений.
— Разумеется, — только и сказал он.
С ним рядом, конечно, собирались быть его братья и Артанис. За них у Нолофинвэ тоже болело сердце, но и тут изменить было ничего нельзя. Они все разойдутся исполнять свои обязанности, и в утешение им останутся только редкие короткие встречи во время привалов да осанвэ.
Нолофинвэ подавил тяжелый вздох и заставил себя вернуться к планированию похода.
Порядок движения был определен такой, чтобы отряды не сбивались в толпу и не мешали друг другу, но при этом не растягивались слишком сильно и не теряли друг друга из виду.
— Едва ли мы сможем все время придерживаться такого строя, — признал Нолофинвэ. — Но стараться мы должны.
На этом их очередной семейный совет, который заодно был и советом предводителей похода, завершился. А подготовка к самому походу еще не близилась к завершению. Впереди ждало много забот.
***
Но вот настал момент, когда все возможное было, наконец, сделано, и нолдор ступили на лед Хэлкараксэ. С первых шагов холод пробрал до костей. Эльдар пошли, упрямо стискивая зубы и уповая только на то, что через некоторое время мороз перестанет так остро чувствоваться. Но скоро им стало некогда задумываться об этом.
Едва они успели отойти от берега на несколько десятков ярдов, как твердый лед внезапно кончился, сменившись широкой полосой воды, покрытой кашицей из снега и мелких обломков льда. Эльда без лишнего груза, обладая определенной сноровкой, мог бы просто пройти по этому месту. Но они были тяжело нагружены и еще не привычны к движению по льду...
Безмолвие Хэлкараксэ наполнилось криками тех, кто угодил в ледяную воду, и тех, кто пытался им помочь. Для нолдор опасные пути и даже падения не были в новинку, так что они знали, что нужно делать, если кто-то свалился в расщелину или если в нее свалился ты сам. Вот только вода... и лед... и холод... Одежда и вещи от влаги еще больше тяжелели и тянули вниз, на дно, окоченевшие от холода тела слушались плохо... лед у края трещины был тонким и ломким — никак не ухватиться, чтобы выбраться.
Нолофинэ увидел, как ближайший к нему эльда, которому он собирался бросить веревку, погрузился с головой... с отчаянным усилием вынырнул обратно... веревки ему сейчас было не поймать... Рискуя тоже упасть в воду, Нолофинвэ свесился с края льдины и схватил эльда за ворот меховой куртки. Схватил, потащил с силой... только бы мех не начал расползаться под пальцами...усилие... еще усилие... Еще!!! Из горла вырвался короткий крик. Вот так... Вдвоем они осторожно отползли от края трещины.
У того эльда, что побывал в воде, в считанные мгновения все покрылось коркой льда: одежда, волосы, лицо — все! Его била крупная дрожь, так что жутко было видеть... и тут Нолофинвэ вдруг понял, что это Митьятулвэ. А ведь до того смотрел и не узнавал.
— Спасибо, друг, — произнес Митьятулвэ совершенно синими непослушными от холода губами.
Нолофинвэ лихорадочно прикидывал, что следует сделать дальше.
Митьятулвэ тем временем сказал:
— Да ты не думай, мне не холодно.
Это звучало так дико, что сразу заставило Нолофинвэ соображать быстрее. Вызволенных из полыньи в первую очередь нужно было согреть и обсушить. Нолофинвэ велел поставить шатер, и, как только это было сделано, сам наполнил его теплом с помощью Песни Силы.
В каждом малом отряде, на которые делился большой отряд, обязательно были те, кто владеет Песнями Силы и целители. В одном из отрядов сильнейшими в Песнях были как раз Финдекано и сам Нолофинвэ. Оба они, при необходимости могли быть и целителями, но пока хватало других целителей, более сведущих, искусных и опытных, так что Нолофинвэ оставил спасенных эльдар на их попечение и вышел.
Снаружи уже налаживали переправу: натягивали над трещиной веревки, чтобы можно было по ним перейти и перенести груз. Все спешили, боясь, что трещина разойдется сильнее и преодолеть ее будет вовсе невозможно.
Они еще многого не понимали о Холкараксэ, иначе, быть может, повернули бы к берегу, пока такая возможность была. Но об этом никто даже не помышлял. Как только веревочные мосты были наведены, началась переправа. Она продвигалась с отменной быстротой — никому не хотелось задерживаться возле трещины — но все же затянулась надолго, потому что переправиться должны были слишком многие.
Правда, даже те, кто переправились первыми, не ушли особенно далеко вперед. Хэлкараксэ не напрасно получил свое название: ровного пространства почти не было, на каждом шагу приходилось преодолевать торосы: в лучшем случае, протискиваться между ними, петляя как зайцы, но чаще перебираться через них — подниматься, спускаться... Горы — дело для многих привычное, даже родное. Но ледяные горы — не то. Если еще придется прорубать дорогу... Тоже не ново, но раньше инструментов у них было в избытке, теперь — очень мало, а мечи для такой цели вряд ли сгодятся, да и с самого начала договорились оружие сохранять в неприкосновенности — оно еще понадобится в Эндорэ.
— Дальше будет легче, мы отойдем от берега и дорога станет ровнее, там лед не сталкивается с сушей.
Это Нолофинвэ сказал все тот же Митьятулвэ, но уже на другом краю трещины, когда они в очередной раз искали проход в торосах. Нолофинвэ ничего не ответил. Он и сам думал, что, быть может, дальше лед окажется более гладким. Но до сих пор всякий раз, когда они надеялись на облегчение, становилось только хуже, поэтому он не хотел загадывать.
Переправа завершилась благополучно — об этом Нолофинвэ по осанвэ сообщил Финдарато — и нолдор продолжали идти, пока хватало сил, потом Нолофинвэ протрубил остановку. Места, пригодного для стоянки было немного, удалось развернуть только чуть больше четверти шатров. Но все были рады уже и этому, избавлялись от поклажи, забирались внутрь и принимались отогреваться.
Нолофинвэ с Финдекано и другими знатоками Песен поделили между собой шатры своего отряда и обошли их все, помогая, где требовалось, а потом и сами остались греться там, где для них нашлось место. Вернее, так сделали все, кроме Нолофинвэ. Он, хотя тепло и отдых манили и его, отошел от шатров и принялся искать торос повыше, а найдя, поднялся на его вершину.
Теперь, с высоты, Нолофинвэ мог видеть весь лагерь: темное пятно среди льда, кое-где можно различить синий свет негаснущих ламп, но нигде ни одного теплого огонька костра. Топлива в Арамане было слишком мало, чтобы сделать серьезный запас, а груза у них было, наоборот, слишком много, чтобы еще увеличивать его, так что больше никаких костров до самого восточного берега. Тепло только от Песен Силы, пища — коймас, вода — когда растают специально занесенные в шатры осколки льда.
Они знали, что так будет. Готовы были терпеть эти лишения, равно как холод и превратности пути по льду. Вот только быть готовым терпеть и в самом деле вытерпеть — не одно и то же... С того места, где стоял Нолофинвэ, было видно, что дорога точно не улучшится, по крайней мере, еще долго... и он очень бы хотел, чтобы высоченная гряда торосов, которая маячила в некотором отдалении, вблизи оказалась не так высока, как кажется отсюда... Наверное, завтра они это узнают, а может, и нет... За первый переход, если смотреть по прямой, прошли лишь около половины лиги, хотя на самом деле из-за торосов отшагали расстояние в несколько раз большее. Надо будет попробовать высылать вперед разведчиков, чтобы сперва они отыскивали путь, а потом уже все могли идти по нему. Быть может, так выйдет быстрее.
Поглощенный такими мыслями Нолоинвэ продолжал стоять на вершине тороса лицом к холодному ветру и не чувствовал этого. Он, как и многие другие нолдор, обморозил лицо и руки еще в начале жизни в Арамане, и с тех пор не слишком сильный холод приносил ему особенно жестокие страдания, зато на сильном холоде эти части тела быстро теряли чувствительность и вообще не ощущались. Пока не войдешь в тепло, тогда боли были такими, каких раньше он и представить себе не мог. Но погреться все же надо было и поесть тоже, и восстановить силы.
Нолофинвэ спустился с тороса, кивнул эльдар, которые, сменяя друг друга, дежурили снаружи на случай появления белых медведей или другой опасности. Потом подошел к шатру, где раньше остался Финдекано, и пролез внутрь. Там было тесно — народу набилось столько, что они могли лишь сидеть, но не лежать, — зато тепло, и, когда первая мука отступила, Нолофинвэ порадовался этому.
Финдекано, рядом с которым он сидел, протянул ему порцию коймаса. Нолофинвэ съел дорожный хлебец, не торопясь, но быстро, потом запил его талой водой и сразу почувствовал себя лучше.
Все равно нужно было провести хоть сколько-нибудь времени на Дороге Грез, иначе силы снова иссякнут слишком скоро, так что Нолофинвэ замер на месте, не шевелясь, и заставляя себя ни о чем не думать, чтобы сон пришел поскорее.
Это подействовало. Реальность отдалилась и почти исчезла... Как вдруг на колени Нолофинвэ что-то упало. Он резко проснулся, но не дернулся и не вскочил. К счастью. Телалассэ — девочка двух лет Древ от роду, которая до этого спала, склонившись на колени своим отцу и матери, во сне передвинулась так, что теперь ее голова оказалась на коленях у Нолофинвэ. При этом она даже не думала просыпаться, ее родители тоже спали.
Нолофинвэ не стал ничего делать, и некоторое время просто смотрел на спящего ребенка. Телалассэ была одним из последних детей, рожденных среди нолдор — ее мать должна была разрешиться от бремени вскоре после Праздника Урожая в 1495 году. Так оно и случилось. Древ уже не было, вся жизнь Валинора перевернулась, но девочка родилась живой, здоровой и сильной. За время подготовки к походу Телалассэ успела немного подрасти, так что ее родители, страстно желавшие отправиться в Эндорэ, решились идти.
Нолофинвэ вдруг показалось, что Телалассэ чем-то похожа на Итирильдэ. Захотелось погладить ее по голове, но Нолофинвэ не стал, чтобы случайно не разбудить. Как же он скучал по внучке! Всего один день пути, а ему уже отчаянно ее не хватало, и, глядя на другого ребенка, он невольно сразу вспомнил о ней. Конечно, Итарильдэ намного старше этой малышки, еще чуть-чуть и станет совсем взрослой, но для него-то она все еще маленькая — чудо, отрада его сердца.
Телалассэ поморщилась и застонала во сне, словно видела что-то неприятное. Нолофинвэ все-таки дотронулся легонько рукой до ее лба. Он был в перчатках из тюленей кожи, а на девочке была меховая шапка, но прикосновение помогло: детское личико разгладилось. Хотя даже и спокойное оно было слишком бледным, слишком печальным. Детские лица никогда не должны быть такими, и прежде такого представить было нельзя. Но теперь все стало иначе. Немного радости было у Телалассэ в темном Тирионе, еще меньше в Арамане с его холодом и туманами. И не радость ждет ее в ледяной пустыне Хэлкараксэ. Но где-то ведь должна быть радость, отпущенная этому ребенку? И другим детям, что сейчас так же спят в шатрах неподалеку? Разве Илуватар сотворил бы их феар для одних только мучений? Нет, они еще будут счастливы. Не сейчас и не здесь, но когда-то и где-то, там, где кончается Лед.
С этой мыслью Нолофинвэ, наконец, погрузился в грезы.
***
В следующий переход снова были торосы. Торосы, торосы, торосы без конца. Правда, широких трещин зато не попадалось, и никто не окунулся в ледяную воду. До гряды торосов, которую Нолофинвэ видел накануне, нолдор добрались. На поверку она оказалась не грядой, а целым поясом из нескольких гряд, расположенных друг за другом. Высота пиков была больше, чем все, что они преодолели до сих пор.
Казалось бы, сто футов не вызов для тех, кто шутя взбирался на высочайшие пики Пелори, но... снова холод и лед. И тысячи эльдар с грузом настолько тяжелым, насколько они вообще могут вынести... Им не под силу преодолеть подъем и спуск. Да и времени на это понадобилось бы слишком много.
Нолофинвэ протрубил сигнал настраивать лагерь, и отрядил две группы разведчиков — на север и на юг — на поиски хоть какого-то прохода. Разведчики ушли налегке, взяв с собой только по одной порции коймаса и веревки.
— Я буду ожидать, что вы вернетесь не позже, чем через один день Древ. Знайте об этом и не забудьте вовремя повернуть обратно, даже если ничего не найдете.
Так напутствовал их Нолофинвэ и остался ждать. Самому пойти в разведку было бы легче — тогда он не должен был бы искать ответы на вопросы: что делать, если разведчики не найдут прохода? И как быть, если сами разведчики не возвратятся? Нолофинвэ строил предположения, придумывал и отметал планы. Тут же придумывал другие. Их тоже отметал.
— Лучше б я сам пошел на разведку!
Это Финдекано, его мысли, видимо, двигались в том же направлении, а вернее, по тому же кругу, что у Нолофинвэ.
Проходили часы: половина отпущенного срока, две трети. Остался час, полчаса. Должно быть скоро разведчики вернутся. А может, они уже мертвы? Погибли, не успев даже единой мыслью подать последнюю весть о себе?
Группа, уходившая на юг, явилась почти точно вовремя. Из шести эльдар двое провалились в полынью. Обоих удалось вытащить, но сами идти они не могли, так что их спутникам пришлось нести их почти всю дорогу обратно.
— Мы ничего не нашли. Прости, государь.
Нолофинвэ отпустил их к целителям.
Теперь вся надежда была на вторую группу. Но проходили часы, а другие разведчики не показывались. Нужно было отправить кого-то на их поиски. А если ушедшие искать не вернутся? Отправить еще кого-нибудь и еще?
Нолофинвэ отогнал бесполезные горькие мысли. Группа для поиска собралась быстро и тихо, стараясь не привлекать внимания. Снова веревки, коймас. Запас сухой одежды, целительские снадобья. На этот раз Финдекано тоже ушел.
— Мы найдем их, отец, и я сразу же свяжусь с тобой по осанвэ, — пообещал он напоследок.
Потянулось ожидание, еще более тягостное.
"Мы встретили их! Возвращаемся. Пути на три часа".
Встретили, а не нашли. Значит, живы. Хорошо. Еще три часа. Может случиться что угодно.
— Государь, мы отыскали проход! Чуть больше дня дороги отсюда...
Молодцы. Нолофинвэ не стал выговаривать им за нарушение его указаний. Дав разведчикам и несостоявшимся, к счастью, спасателям отдохнуть, он велел трогаться с места.
Чуть больше дня пути для нескольких эльдар без груза. Сколько это для них всех? Три дня? Пять? Вышло почти десять. Десять дней, десять переходов, когда нолдор тратили силы и припасы, страдали от холода и опасностей дороги, но ни на шаг не приближались к восточным землям.
Об Эндорэ и мысли не шли в голову. Все ждали того мига, когда, наконец, в поле зрения появится вожделенное ущелье в ледяных горах. Они так желали добраться до него, словно в этом и состояла вся цель их похода.
Им очень повезло тогда: пока они шли, торосы не сдвинулись и не закрыли проход, который был им так нужен. Потом нолдор узнали, как легко это могло бы случиться: одна резкая подвижка льда, и все вокруг меняется до неузнаваемости. Сколько раз внезапно сомкнувшиеся глыбы разделали их, и приходилось пробивать дорогу с двух сторон, иногда только для того, чтобы она почти сразу же снова исчезла... Потом они многое узнали. Но в начале пути даже не могли как следует оценить свое везение.
Наоборот, когда пояс торосов остался позади, на них накатило опустошение, потому что за ним был всего лишь лед, не только не лучше, а хуже прежнего. Даже то, что теперь они снова могли двигаться на восток, приносило мало утешения.
Еще тяжелее стало, когда они заметили, что лед под ними больше не был неподвижен, как раньше. Он перемещался. Не только в моменты разломов, но постоянно. Дрейфовал по воле ветра и течений.
— Отец, при сильном встречном дрейфе мы теряем расстояние едва ли большее, чем успеваем в это же время преодолеть! — однажды сказал Финдекано почти в отчаянии.
— Я вижу, Финьо, вижу, — ответил Нолофинвэ. — Но нельзя без конца останавливаться и ждать попутного дрейфа. Он слишком редко бывает. Нам надо идти.
То же самое он говорил и остальным, готовясь услышать ропот, упреки и проклятия. Но их не было. Хотя очень многие — почти все — понимали, что происходит.
Нолдор шли, не жалуясь. Преодолевали трещины и торосы, проваливались в воду и выбирались. Оплакивали погибших. И двигались дальше — ничего другого не оставалось.
***
Первое время Вздыбленный Лед то и дело открывал перед ними свои новые опасности. Первая метель — ничего нельзя было разглядеть на расстоянии трех шагов, и отряды действительно едва не потеряли друг друга, как с самого начала боялся Нолофинвэ... Счастье, что Артанис вовремя заметила неладное.
Правда, арафинвионы потом хором шутили по осанвэ:
— Не страшно, дядя, встретились бы в Эндорэ.
Но Нолофинвэ сомневался, что сами они в это верят.
Больше двигаться во время метелей не пытались. Ставили шатры. Их заносило быстро, и это даже помогало сохранять тепло. Сложнее всего было откапываться и идти дальше, когда метель заканчивалась.
После первой метели настал черед первого разводья — трещина была такая большая, что походила на целую реку во льдах. Только по краям ее покрывал колотый лед, а в середине была широкая полоса воды, чистой, черной и холодной. Для переправы не нашлось никакой возможности, так что пришлось становиться лагерем и несколько дней ждать, пока вода снова замерзнет достаточно, чтобы лед мог выдержать эльдар.
— Знаешь, что хуже всего в этих остановках, отец? — спросил Финдекано на третий день вынужденного стояния.
— Мысли глупые лезут в голову, — ответил Нолофинвэ.
— Поделишься? — тут же предложил Финдекано.
— Например, я думаю, что можно было бы переплыть эту воду и закрепить мост на той стороне, вместо того, чтобы без дела стоять здесь, — сказал Нолофинвэ.
— Никому не под силу такое, — возразил Финдекано.
— Мне под силу, — ответил Нолофинвэ.
— Нет, ты не можешь так поступить! — воскликнул Финдекано. — Ты замерзнешь раньше, чем кто-нибудь успеет перейти и помочь тебе. И что добудешь ценой собственной жизни? Несколько десятков футов пути по льду до следующей полыньи!!!
— Тише, не горячись, — попросил его Нолофинвэ. — Я все понимаю, и именно поэтому мы стоим здесь, и будем стоять столько, сколько потребуется. А с тобой что?
— До тебя мне далеко, не волнуйся, — уклончиво ответил Финдекано.
— Вот и хорошо, — сказал Нолофинвэ. — Помни, мы не можем позволить себе делать глупости. Мы еще должны дойти до Эндорэ.
— Да, мы должны дойти до Эндорэ, — повторил Финдекано.
В Эндорэ верилось все слабее. О нем и о тех, кто ждет, а вернее, не ждет, на том берегу, почти не вспоминали. Их будто не было. Не было ничего, кроме льдов и узкой тропы во тьме, которая вела от одной стоянки до другой, если повезет. Еще были звезды, но на них старались не смотреть, потому что по ним можно было определить, как мало они в очередной раз прошли. И был коймас: лепешку, которая в Амане считалась однодневной, здесь скоро привыкли делить на четыре части, чтобы растянуть подольше.
Только это и ужас Хэлкараксэ. Страшнее всего становилось, когда начинали вдруг расти новые торосы. Лед приходил в движение. Льдины, сталкивались и наезжали друг на друга. Глыбы громоздились одна на другую и быстро двигались, ломая новый и новый лед, сметая все и всех на своем пути. Казалось, будто злые ледяные великаны преследуют незваных пришельцев, желая отомстить им за вторжение в свое царство.
Спасение тут могло быть только одно — бегство. Бежать, бежать не выбирая дороги, не думая о других опасностях, потому что тот, кто промедлит хотя бы мгновение, будет безжалостно раздавлен. Это вселяло ужас в сердца храбрейших эльдар.
Иногда Финдекано во сне исступленно бормотал:
— Быстрее, быстрее, быстрее...
И Нолофинвэ знал, что ему снятся надвигающиеся торосы, лица и крики тех, кто не сумел убежать от них. Нолофинвэ они тоже снились. Как снились утонувшие и замерзшие, и те, кто не проснулся после очередной стоянки.
Таких непроснувшихся со временем становилось все больше и больше. Нельзя было даже понять, что убило их: холод, усталость, истощение или отчаяние. Их души отлетали к Мандосу во сне, и эта смерть считалась спокойной и легкой по сравнению с другими, которые теперь уже стали знакомы всем слишком хорошо.
Но Нолофинвэ смерть во время грез пугала едва ли не больше прочих. Ведь в остальных случаях еще была возможность побороться напоследок и, может быть, даже победить и выжить. А тут выбора как будто вовсе не оставалось.
Именно так и погибла Фаниэль. Уснула навсегда. Она не стремилась умереть, хотя после ее давних слов в Арамане Нолофинвэ поначалу опасался этого. Но нет, она шла и держалась лучше многих, помогала другим. И все-таки умерла. Фаниэль! Его маленькая сестренка, любившая яркие краски, тепло и свет, осталась лежать в этой холодной пустыне. А он даже не попрощался с ней, потому что весть о ее смерти достигла его, когда они уже отошли далеко от той злополучной стоянки.
Хотелось вернуться назад, найти Фаниэль, обнять и сидеть так долго-долго, может , даже всегда. Но у Нолофинвэ не было права так поступить. Его народ все еще нуждался в нем, и он шел и вел других за собой. Вперед и вперед. Вперед.
***
— Просыпайтесь! — раздался чей-то голос.
Нолофинвэ вернулся от грез к реальности раньше, чем этот самый голос успел договорить, и сразу увидел, что прямо посреди шатра во льду расползается новая трещина. Пока маленькая, но разрастись она могла быстро. Нолофинвэ поднялся на ноги. То же самое делали все эльдар вокруг. Снаружи доносился шум и голоса из других шатров.
Паники не было. Нолдор не то чтобы перестали бояться Льдов, но успели привыкнуть к страху и мало замечали его. Споро свернули шатры и снова двинулись дальше.
На этот раз все кончилось благополучно. Не погиб ни один эльда. И не утонул ни один шатер, что тоже было важно, потому что шатры, которые часто не находилось возможности разворачивать, давно бросили позади, и теперь их оставалось в обрез. А только в них была возможность хоть иногда согреться.
Песни Силы все еще работали. Хотя назвать это песнями было так же тяжело, как и сказать, что звуки, которые замерзшие, непослушные, покрытые красными, синими и черными следами обморожений пальцы извлекают из струн, в самом деле, музыка. Но Песни работали и давали не только тепло. С их помощью лечили раненых, с тех пор как все снадобья вышли.
Благодаря Песням нолдор еще держались. И благодаря коймасу. Хотя запас истощался, и приходилось, ради экономии, делить одну лепешку уже на шесть частей. Этого едва хватало, чтобы идти. Силы таяли, а Хэлкараксэ не менялось. Можно было подумать, что конца ему просто нет.
Но Нолофинвэ знал, другой берег существует, ведь эльдар во время Великого Перехода видели замерзший пролив оттуда. Вот только, суждено ли им дойти до другого берега?
Нолофинвэ старался верить так твердо, как мог. Но это было трудно. Трудно, когда он видел, как эльдар его народа гибнут. А те, кто жив, ежеминутно рискуют умереть. Трудно, когда на привалах он занимался ранеными и обессиленными, пока сам не падал от усталости...
Однажды Нолофинвэ оглянулся вокруг и понял, что не осталось ни одного ребенка. Тогда отчаяние и придавило его всей своей тяжестью. Они умерли! Они все умерли, а он не заметил. Нолофинвэ сел прямо на лед и принялся медленно раскачиваться взад-вперед.
В таком состоянии его и нашла Иримэ. Она ни о чем не спросила, просто заставила его подняться, а потом прижала к себе. Через некоторое время Нолофинвэ оправился от потрясения достаточно, чтобы думать, и прошептал:
— Они ведь не умерли. Они выросли, да?
— Дети? — спросила Иримэ.
Нолофинвэ только молча кивнул.
— Да, — ответила Иримэ. — По крайней мере, некоторые из них.
Это было не просто облегчение — чистое счастье. Только очень ненадолго, пока он не понял, сколько времени должно было пройти, чтобы дети стали внешне неотличимы от взрослых. Годы. Годы Древ в дороге. И они все еще посреди Хэлкараксэ.
Задумываться об этом слишком глубоко было нельзя, чтобы не потерять рассудок. Да у Нолофинвэ и не оказалось такой возможности, потому что именно в это время, через еще два или три перехода, он вдруг почувствовал, что где-то позади случилось что-то страшное. Непоправимо страшное для кого-то. Для него. Он потянулся осанвэ к Турукано и не услышал ответа. К Аракано — и снова ничего не услышал. В ужасе он позвал Арэльдэ, почти ожидая, что ответом снова будет тишина. Но Арэльдэ откликнулась, и от нее он узнал вести. Чудовищные вести.
Эленвэ погибла, Итарильдэ едва удалось спасти, Турукано при смерти. Аракано приходит в себя... медленно.
"Отец! Ты нужен нам здесь... отец..."
Арэльдэ не плакала. Она должна была быть сильной и была. Но Нолофинвэ казалось, он слышит ее плач, отчаянный и неудержимый, словно она опять маленькая и ей больно. Конечно, ей больно. И Аракано. И Турукано... И Итарильдэ. Эленвэ...
С первого дня, когда она вошла в их семью, это было так, словно у него появилась еще одна дочь. Яркая, ласковая и веселая, как отблеск Лаурелин. Теперь ее свет скрылся под водой. И Турукано... Много раз Нолофинвэ видел, как вслед за одним супругом скоро отправлялся в Чертоги Мандоса и другой, не потому что отказывался от жизни добровольно, но потому, что больше не имел сил цепляться за жизнь. А Турукано и сам ранен... Но у него есть Итарильдэ. Он будет держаться ради нее. Будет... если сможет.
Нолофинвэ подал сигнал к общей остановке, и вместе с Финдекано пошел назад, ко второму отряду. Еще в пути он по осанвэ узнал, как все случилось. Итарильдэ с Эленвэ упали в воду одновременно, но для Итарильдэ падение оказалось очень неудачным: она с силой ударилась головой о край льдины, так что лед сразу окрасился кровью, а она потеряла сознание. Эленвэ успела подхватить дочь и держала, пока не подоспела помощь, но потом... силы ее кончились, и когда Итарильдэ уже вытащили из воды, сама Эленвэ погрузилась с головой. Турукано тут же прыгнул за ней, но не смог ее найти. Он нырял снова и снова. Хотя было уже ясно, что Эленвэ не спасти.
Эльдар кричали это Турукано, умоляли его остановиться, но едва ли он слышал их. Он нырял, пока не выбился из сил, и, наконец, совершенно скрылся под водой. Аракано подоспел как раз к этому моменту и сумел вытащить брата. Потом, уже снова на льду, Аракано на время потерял сознание, но теперь вполне очнулся. Жизнь Итарильдэ тоже была вне опасности. Только состояние Турукано нисколько не изменилось.
Проклятые торосы! Они как будто нарочно вырастали прямо на пути, чтобы не пустить Нолофинвэ к Турукано. А может, дело было в том, что он, занятый своими мыслями, не старался искать удобной дороги, шел напрямую... К тому моменту, когда перед ним, наконец, замаячили шатры второго отряда, Нолофинвэ чувствовал себя совсем разбитым.
Но отдыхать было некогда. Он быстро прошел в шатер, где лежал в беспамятстве его средний сын. Рядом с Турукано сидела заплаканная Итарильдэ, голова у нее была перевязана.
Нолофинвэ знал, что она не уйдет, он и сам не ушел бы на ее месте, но все равно сказал:
— Тебе нужно лечь.
— Нет, — ответила она. — Со мной все уже хорошо.
И расплакалась, уткнувшись лицом в грудь Нолофинвэ.
Он обнял внучку молча, зная, что любые слова утешения бессильны.
Финдекано, Аракано и Арэльдэ стояли тут же. Никто ничего не говорил. Когда плач Итарильдэ сменился судорожными всхлипами, молчание нарушила Арэльдэ:
— Целители сделали, что могли. Но никто не знает, достаточно ли это, чтобы удержать его.
Нолофинвэ кивнул. Глядя на совершенно белое отрешенное лицо Турукано, можно было подумать, что он уже умер. Только слабое дыхание говорило, что этого еще не случилось. Кто может удержать его на грани смерти? Итарильдэ — совсем дитя, и она только что потеряла мать. Такая ноша слишком тяжела для нее.
И это не ее ноша, а его, Нолофинвэ, он понесет ее и не позволит Турукано умереть. Ему хватит сил, должно хватить.
— Я заберу его с собой, — сказал он вслух.
— Я тоже пойду с вами, — сказала Итарильдэ. — Я могу идти сама.
— Да, — ответил Нолофинвэ, ничего иного он ответить просто не мог, и посмотрел на Финдекано.
Тот понял все без слов.
— Я останусь здесь и поведу отряд вместо Турукано, — вздохнул он. — Видно, этого не избежать.
— Все будет хорошо, — непонятно кому из них сказал Аракано.
Он выглядел слишком бледным и изможденным даже на фоне других бледных и изможденных. Но, заметив обеспокоенный взгляд отца, улыбнулся:
— За меня не тревожься, я не по зубам этому льду. Правда. У меня даже руки всегда горячие. Ты ведь знаешь.
Единственное, что знал в тот момент Нолофинвэ, — как мучительно он не хочет терять ни одного из них. Но не в его власти уберечь их всех. Сейчас он должен позаботиться о Турукано, и надеяться, что остальные сами смогут позаботиться о себе и друг о друге.
Нолофинвэ перебрал вещи, которые Турукано нес с собой, взял оттуда оружие, арфу и коймас — все, что ни в коем случае нельзя было бросать. Ведь это и есть сама жизнь, здесь, во Льдах. И где-то еще, если когда-нибудь они попадут куда-то еще. Прочие вещи он оставил. Их возьмут и разделят между собой другие эльдар, если смогут. Если же нет, они останутся во Льдах, как уже не раз оставались и другие.
— Я сохраню его доспех, — сказал Финдекано. — И инструменты тоже. Они еще понадобятся.
— Понадобятся, — согласился Нолофинвэ. — Но Турукано сможет прожить и без них.
— Нет, я понесу, — ответил Финдекано.
Нолофинвэ не стал его отговаривать. Если у Финдекано не будет сил нести груз, он сам это увидит. Но хорошо, что он не стремится избавиться от вещей. Значит, еще надеется дойти. Турукано тоже надеялся, но теперь... Теперь Нолофинвэ будет надеяться за него. Правда, часть собственной поклажи ему все-таки придется выбросить... это ничего.
Нолофинвэ попрощался с сыновьями и дочерью, стараясь не думать о том, что, может, с кем-то из них видится в последний раз. Потом завернул Турукано в его же просушенный плащ и понес его к своему отряду на руках, как дитя, теперь стараясь идти как можно осторожнее.
Их вид никого не удивлял: раненых и ослабленных, которые не могли идти сами, именно так и носили. Но немного нашлось бы тех, кто способен нести Турукано: он был слишком высокий и широкоплечий. А Нолофинвэ мог, хотя и сам ослаб за время похода.
— Теперь ясно, для чего Эру вложил в меня столько сил, мой мальчик, — шепнул он сыну, не надеясь, что тот услышит.
Но Турукано услышал, застонал, а потом вдруг сказал:
— Отец, я не хочу, не хочу...
Нолофинвэ не спросил, чего он не хочет. Умирать? Или жить? Есть ответы, которых лучше не слышать. Особенно Итарильдэ, которая в это время шла рядом. Для себя Нолофинвэ решил, что будет бороться за жизнь сына до тех пор, пока сможет.
***
Сырая рыба была на вкус такой же, как на ощупь: холодной и мокрой. Ее старались резать как можно мельче и быстро глотать, запивая водой. Как горькое лекарство. Коймаса осталось совсем мало. Слишком мало. Каждый мог съесть не больше одной восьмой части лепешки за переход. Так что во время стоянок приходилось еще ловить рыбу и охотиться. В основном, ловить рыбу. Это было проще, да и съесть сырой легче оказалось рыбу, чем мясо.
Силы были на исходе, надежда почти исчезла. И вот тогда-то многим помогла ненависть. Ненависть к Моринготто и ненависть к родичам, покинувшим их и обрекшим на долгие страдания. Эти два чувства были почти одинаково сильны, и когда-то Нолофинвэ ужаснулся бы такому, но теперь он не имел ничего против, если ненависть давала кому-то силы сделать еще один шаг, пережить еще один переход, встать на ноги после очередной стоянки. Не переступить черту смерти.
Турукано, когда смог идти сам, сказал ему:
— Знаешь, отец, я очень люблю Итарильдэ и тебя, и всех, но это не помогло бы мне остаться. Твои усилия пропали бы даром, если бы я не был так зол. У меня не было сил, чтобы двигаться, даже чтобы самому откусить от лепешки коймаса или попить воды, ты кормил меня и поил, и пел надо мной, потом шел к другим больным и то же самое делал для них. А я лежал и думал, что если сдамся, если перестану жить и уйду в Чертоги Мандоса, если все, в конце концов, сдадутся и уйдут, получится, что всего этого, всего, что мы пережили и видели, как будто и не было, и нас как будто не было. И мы уже ничего не сможем сделать. Так удобно. Для кого-то. Но я не желаю быть удобным мертвецом. Не желаю. Я хочу быть неудобным. А значит, я должен быть живым. Мы все должны быть живыми и неудобными. Обязательно.
Это была необычно длинная речь для Хэлкараксэ — здесь все привыкли говорить мало и коротко — и уж точно самая длинная речь Турукано с тех пор, как не стало Эленвэ.
Кругом звучали речи короче и яснее. Проклятия и клятвы мщения, от которых закипала кровь. Но холод Хэлкараксэ одолел и этот жар. От перехода к переходу последняя вспышка энергии гасла в измученных эльдар. На смену гневу приходило молчание.
Нолофинвэ уже не мог не думать о том, что будет, когда оставшиеся крохи сил покинут его народ. Неужели они действительно прошли весь этот путь, чтобы умереть среди льдов? Он говорил себе, что в любой момент Хэлкараксэ может закончиться, но ничего похожего не было видно.
А когда на пути выросли огромные торосы, каких нолдор еще не видели за весь путь, они как будто придавили всех своей тяжестью, своей высотой и непреодолимостью.
Проход в них искали, но прохода не было ни на севере, ни на юге. Нигде.
Постепенно у подножья этой ледяной гряды собрались все три отряда. Собрались и встали, потому что сил пробивать дорогу не осталось ни у кого.
Предводители отрядов сошлись на совет, чего давно уже не бывало, потому что во время стоянок у них обычно не находилось возможности разыскать друг друга. Нолофинвэ поразился переменам, произошедшим с племянниками. Конечно, ужасно выглядели все, но детей Арафинвэ он не видел дольше, и это бросалось в глаза сильнее.
Даже Финдарато, который, судя по его осанвэ, бодро держался до самого конца, был вымотан до последнего предела. Именно он сказал:
— Эти торосы мы сможем перейти, только если они сами перед нами расступятся.
Какое-то время все молчали. Потом Аракано вскинулся:
— Нет, так нельзя! Отец, ты же понимаешь?! Нельзя сдаваться сейчас, надо заставить всех действовать!
— И что я могу сказать всем, чтобы заставить? — спросил Нолофинвэ. — Что там, за этой грядой, их ждет еще больше Льдов? Они не могут вынести больше, и...
— Нет! Там не будет больше льда! – возразил Аракано. — Я чувствую, за этой грядой — берег! Или сразу, или...
— Или нет, — мрачно закончил за него Ангарато.
— Или скоро, — упрямо договорил Аракано.
Глаза его странно горели. Он вскочил, схватил свой заплечный мешок и с ним выбежал из шатра.
— Я знаю, что там берег! И я собираюсь его увидеть!
Это Аракано крикнул уже снаружи. Слова разнеслись по стоянке, привлекая внимание, а сам Аракано был в этот момент похож на взвившийся до небес всполох серебряного пламени. Что-то подобное Нолофинвэ увидел в нем, когда он только родился.
Сердце Нолофинвэ болезненно сжалось, а Аракано уже бросился к гряде торосов, вынул альпеншток и принялся крушить лед.
В этом единоборстве эльда и ледяной громады было что-то грандиозное, на что невозможно взирать без участья. К Аракано присоединились сперва родичи, потом другие эльдар.
Инструменты застучали в такт, и проход, казавшийся недостижимым, невероятным, проход был пробит!
За ним оказался лед. Лед, как всегда. И торосы. Аракано взобрался на один из них и просиял.
— Да! — крикнул он. — Да! Берег! Недалеко! В одном переходе отсюда!
После всего это было слишком хорошо, чтобы поверить. Эльдар хотели убедиться сами. Забыв об усталости и боли, они карабкались на торосы.
Кричали друг другу:
— Да-да! Земля! Земля!
Плакали и смеялись.
Так начался их последний переход в Хэлкараксэ. Длинный переход. Но никому не хотелось еще раз останавливаться на льду, когда до суши было рукой подать. Уже в конце этого перехода Аракано, который теперь шел впереди, рядом с Нолофинвэ, вдруг упал.
Нолофинвэ успел подхватить его, аккуратно опустился на лед и положил голову Аракано себе на колени. Потом стал приводить его в чувство. Это удалось не сразу. Но когда Аракано открыл глаза, он посмотрел на отца ясно и осмысленно. И сказал очень тихо:
— Ну, вот. Я хотел увидеть этот берег и увидел. Жаль, что только издалека.
— Еще увидишь и вблизи, осталось совсем немного, — ответил Нолофинвэ, обнимая его. — Если не можешь идти, я понесу тебя.
— Меня не нужно нести, меня уже скоро не будет здесь, — сказал Аракано. — Я слышу зов Мандоса, и мне пора последовать за ним. Кажется, я сделал все, что мог.
— Аракано!
— Прости, отец. Я люблю тебя. И нашим всем передай, их я тоже... люблю... И... не... горюйте... обо мне... Мы... достигли... Эндорэ... Наконец... Надо... радоваться...
Голос его стих, глаза закрылись.
Нолофинвэ почувствовал, как грудь словно обожгло изнутри.
— Аракано!!! - крикнул он.
И в тот же миг увидел, как упал и разбился кувшин с водой во дворе его дома в Тирионе, и женский голос, который Нолофинвэ никогда не мог бы забыть или спутать с другим, тоже крикнул:"Аракано!!!".
Прожигая все преграды, которые были между Валинором и Эндорэ, боль утраты на миг соединила их с Анайрэ. А потом... Нолофинвэ словно очнулся. Сидя на льду, с телом Аракано на руках. Вокруг него уже собралась вся семья и другие эльдар тоже. У всех на глазах блестели слезы.
А далеко на западе начинала всходить Луна.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть вторая здесь, Часть третья здесь, Часть четвертая (начало) здесь, Часть пятая здесь.
Название: Тропа во тьме
Автор: vinyawende
Категория: джен
Персонажи: Нолофинвэ, Финдекано, Турукано, Эленвэ, Итарильдэ, Аракано, Арэльдэ, Фаниэль, Иримэ, Финдарато, Артаресто, Ангарато, Айканаро, Артанис, новые персонажи, упоминаются Феанаро, Анайрэ.
Рейтинг: PG-13 (12+)
Жанр: драма, агнст
Размер: миди, 9440 слов
Саммари: Араман, 1497-1500 годы Древ. Нолдор достигли северной оконечности Арамана. Часть из них двигалась на кораблях по воде, часть пешком по суше. Но теперь сухопутного пути больше нет. Что ждет впереди?
Примечание: 1. 1 лига = 4828 метров, 1 ярд = 91,4 см, 1 фут = 30,48 см. 2. Торос - нагромождение льда, образовавшееся в результате бокового давления ледяных полей друг на друга, а также на берега и мелководные участки дна и происходящего при этом обламывания их краев; разводье - пространство чистой воды между льдами, полынья. 3. Митьятулвэ - близкий друг Нолофинвэ (не канонный персонаж), о нем немного было в третьей части цикла в фике "Тревожный блеск". 4. Автор исходит из того, что физические возможности эльфов больше, чем возможности людей. Так что не пытайтесь повторить это дома. И особенно не дома.
читать дальшеЧем дальше на север, тем холоднее и пустыннее Араман и труднее дорога. Даже без лишнего груза те нолдор, которые шли пешком, сильно страдали от тягот пути, и ко времени, когда они добрались до самой северной точки суши и увидели впереди ледяные глыбы Хэлкараксэ, сердца их уже были переполнены горечью.
Они запятнали себя кровью родичей, тень гнева валар лежит на них, путь домой им отныне закрыт. И ради чего? Чтобы изнемогать здесь от холода, все еще не имея возможности двинуться дальше? Зачем они вообще ввязались в это! Зачем пошли за Феанаро! Если бы не он, всех этих ужасов не случилось бы!
Ропот становился все громче и ожесточеннее. И он, конечно, совсем не помогал отыскать способ переправы, который устроил бы всех. Переговоры совершенно застопорились, упершись в тот неоспоримый факт, что нолдор было гораздо больше, чем могло за один раз поместиться на уцелевших кораблях. Кому-то следовало остаться и ждать. Но сделаться этим самым "кем-то" никто не хотел.
Все слишком боялись оказаться преданными. Ведь нолдор уже хорошо знали, что такое предательство: им доводилось и видеть его, и испытывать, и даже совершать. Если можно войти в дом, хозяин которого доверяет тебе, хозяина убить, а сокровище, принадлежащее ему похитить, то и слово, данное родичам, можно нарушить. Забыть на том берегу.
Об этом не говорили открыто, но мысли витали в воздухе. И напряжение росло. Пока однажды при сильном северо-западном ветре, корабли не вышли тайком в открытое море. Нельзя сказать, что это событие прошло уж совсем не замеченным — нолдор на суше видели, что творится, но помешать не могли. Только смотреть.
Они и смотрели. Тихо, даже без криков и проклятий. У каждого словно что-то оборвалось внутри. Вот оно! Случилось именно то, чего все боялись! И в то же время ожидали, потому как чего же еще было ожидать. Случилось. А они еще живы, еще вдыхают воздух, все такой же холодный. И даже могут видеть звезды, правда, лишь благодаря тому, что ветер разогнал немного липкий туман.
Кто-то робко предположил:
— А может, они и в самом деле возвратятся за нами?
Эту мысль подхватил весь лагерь. Надежда и безысходность здесь смешивались примерно в равных долях, потому что, с одной стороны, верить хотелось, а с другой, деваться было некуда.
Лично к Нолофинвэ с этим вопросом обращались буквально все, как будто он мог придать законную силу тому ответу, который они желали услышать.
— Ты думаешь, они вернутся?
Отец. Дядя. Мой друг. Мой лорд. Мой государь. Ты думаешь, они вернутся?
Он честно отвечал, что сейчас остается только ждать и надеяться.
И нолдор надеялись и ждали. А еще обживали земли Арамана, потому что невозможно было предположить, сколько еще времени им придется здесь провести. Зато с самого начала стало ясно: если они не придумают способа добывать больше тепла, чем теперь, и пополнять запасы пищи, этот жестокий край скоро отправит их прямиком в Чертоги Мандоса.
У них, правда, еще оставался коймас, который, по счастью, им не пришло в голову загрузить на корабли, в отличие от почти всех прочих припасов и скота. Но теперь запас дорожного хлеба уже никому не казался слишком большим, и было решено беречь его до последней возможности.
За дело взялись охотники и собиратели. Вернее, теперь все сделались охотниками или собирателями, потому что, чтобы прокормиться и не замерзнуть, требовалось напряжение всех сил, и все время, что не проводили на Дороге Грез, эльдар посвящали поиску еды и топлива для костров.
Били северных птиц, которые гнездились на скалах у моря, расставляли силки на зайцев и леммингов, выслеживали диких оленей, снежных баранов, местных длинношерстных быков, и даже иногда белых медведей. Ради меха охотились на лисиц, песцов и волков. Есть их мясо тоже пробовали, но это оказалось все-таки невозможно.
Некоторые с горечью говорили:
— Погодите, дойдем и до такого.
— Не дойдем, скорее околеем от холода, — с не меньшей горечью возражали другие.
Холод продолжал оставаться самой большой и неразрешимой из их проблем, потому что древесины низкорослых чахлых деревьев и мха, который тоже бросали в огонь, еще с горем пополам хватало для приготовления пищи, но не для обогрева. Мерзли все и постоянно, одежда из мехов и шкур помогала, но не слишком. Нужно было что-то еще.
Решение нашел Финдекано. Это ему пришло в голову использовать Песни Силы, чтобы получить тепло. Случилось все, как после рассказывал сам Финдекано, почти случайно. Он давно не занимался музыкой, но маленькую походную арфу до сих пор нес в своем дорожном мешке, и вот однажды, возвратившись в очередной раз с охоты, он решил проверить, сохранил ли еще умение слагать Песни Силы.
— Я был почти уверен, что не смогу, — признался он Нолофинвэ. — И у меня, в самом деле, сперва ничего не вышло. Я пел о бодрости и только еще больше устал. Пел о радости и не мог удержаться от слез. Но потом я запел о тепле — и согрелся. Сначала мне стало даже больно, как будто мои кости скручиваются изнутри, потом как будто в мои руки, ноги и лицо вонзились тысячи игл, но после этого пришло настоящее тепло. Мне сделалось так хорошо, как давно уже не было и захотелось ступить на Дорогу Грез.
Но вместо этого Финдекано плеснул себе водой в лицо: вода была ледяная, однако теперь, когда он согрелся, освежала, а не добавляла мучений. И почувствовавший прилив сил Финдекано сложил еще одну песню, на этот раз надеясь сделать так, чтобы весь шатер наполнился теплом и сохранил его хотя бы на время. Это вполне удалось. Так что в шатре стало даже жарковато.
Финдекано вышел наружу и бросился разыскивать Нолофинвэ. По дороге он увидел Эленвэ с Итарильдэ и еще несколькими юными эльдар — они только что отнесли к шатрам поваров собранный мох и теперь шли искать еще, но Финдекано сказал им пойти в его шатер и проследить, сколько времени там сохранится тепло. Они удивились, но послушались.
А Финдекано отправился дальше и, найдя отца, поделился с ним сделанным открытием. Нолофинвэ, которого тягостные раздумья о холоде уже давно не покидали, рассмеялся от радости и облегчения. Они с Финдекано обнялись и какое-то время стояли так, счастливые, как дети.
Чуть погодя, конечно, радость их поутихла. Песни Силы были делом не таким уж простым, а главное, мало распространенным у нолдор. Даже в их семье настоящих мастеров было всего двое — Финдекано и Финдарато. Хотя остальные тоже кое-что умели — некоторые даже много, как сам Нолофинвэ, Иримэ, Турукано, Артересто и Артанис — им и странно было бы не уметь, ведь в них текла кровь не только Финвэ, но и Индис. А ваниар отличались мастерством в Песнях Силы, не меньше, чем нолдор в работе с металлом, и слава Индис Ясной была велика среди ее народа.
Но в числе прочих нолдор немного можно было отыскать тех, кто питал бы к этому искусству заметную естественную склонность и еще меньше тех, кто в самом деле развил ее, хоть отчасти. Окажется ли этого достаточно, чтобы сейчас победить холод? Во всяком случае, они должны были попытаться.
Эленвэ сказала, что тепло ушло из шатра Финдекано примерно через пять часов. За это время там успели хоть немного погреться все дети, которых она, Эленвэ, сумела разыскать и привести, а так же и некоторые взрослые эльдар.
— Потом снова стало холодно, и я спела еще одну песню, чтобы шатер нагрелся, — заключила она свой рассказ.
— Спела песню?! — изумленно воскликнул Финдекано. — Но ведь я даже не рассказал тебе...
— Ты оставил там арфу, и я догадалась, — объяснила Эленвэ. — И почему только мне это раньше не пришло в голову! — добавила она с заметным огорчением. — Совсем я стала... — Эленвэ помедлила, подыскивая слово, а потом вдруг улыбнулась: — нолдэ.
— Сестра! — сказал Финдекано и, тоже улыбаясь, заключил ее в объятия.
Как только он ее отпустил, Эленвэ продолжила говорить с оживлением, которое не было обычно для нее в последнее время:
— Так что теперь в твоем шатре, Финдекано, все время полно эльдар, которые там греются. Если захочешь отдохнуть, приходи к нам с Турукано.
— Или ко мне, — добавил Нолофинвэ, который присутствовал при этом разговоре.
— Хорошо, — кивнул Финдекано.
Но не было похоже, чтобы он чувствовал потребность в отдыхе. Наоборот, Финдекано казался свежим, полным сил, чего тоже уже очень долго не было.
Нолофинвэ, глядя на сына и невестку, подумал, что даже если из затеи с Песнями Силы получится мало толку для всего народа, она уже принесла огромную пользу.
Все же Нолофинвэ стремился выжать из этой идеи как можно больше. Сначала он собрал всю семью: сестер, детей и племянников, Эленвэ и даже Итарильдэ, и вместе они под руководством Финдекано зачаровали несколько больших шатров, чтобы в них могли по очереди греться самые ослабленные эльдар, о которых давно уже беспокоились целители.
Потом разослали весть по всему лагерю, разыскивая нолдор, сведущих в Песнях Силы или хотя бы имеющих о них некоторое представление. Из откликнувшихся сформировали небольшие группы, которые, объезжая лагерь, зачаровывали шатры: не все подряд, но один из двадцати-тридцати.
К несчастью, быстро выяснилось, что этот метод не годится, чтобы использовать его постоянно: действие песен кончалось, и, в то время как мастера уходили туда, где их ждали все новые и новые холодные шатры, за их спинами те шатры, которые они уже зачаровали, выстывали, снова становясь холодными. Работа никогда не убывала, а вот силы мастеров таяли, отчего их песни тоже становились слабее, и действие их проходило скорее. А чем скорее оно проходило, тем скорее требовалось его повторить. Но на это не было сил. И выхода из этого замкнутого круга не было.
Конечно, многие нолдор, которые раньше и думать не думали о Песнях Силы, теперь желали научиться. Но самое искреннее желание не заменит целиком ни способностей, ни, особенно, времени, которое требуется, чтобы эти способности развить. Необходимо было придумать простые приемы, которыми все или хотя бы многие в силах были бы овладеть. Изобретению таких приемов Финдекано, Финдарато и другие знающие эльдар посвящали каждую свободную минуту, часто жертвуя временем своего отдыха, который и без того был у них очень краток.
Но, в конце концов, их старания увенчались успехом: они добились, чтобы большинство нолдор были в силах сами поддерживать тепло в своем шатре, и требовалось для этого где-то от двух до семи Песен в день. Те же, кто оказался совсем неспособен к Песням, получали помощь от родственников, друзей или соседей. Так что больше никому не приходилось ни замерзать, ни выбиваться из сил, пытаясь обогреть весь лагерь.
Трудно было переоценить, что это значило. Теперь, когда холод не держал их постоянно в своих жестоких тисках, к нолдор стала понемногу возвращаться уже забытая живость в движениях, работе, мысли. И появившаяся энергия была тут же направлена на то, чтобы, сколько возможно, облегчить условия жизни, которые выпали им на долю.
Теперь на животных не только охотились, но и пытались приручить. Оленье молоко оказалось хоть и непривычным на вкус, но очень питательным. Его пили, смешивая с травяным отваром, делали из него сыр, творог и масло. Некоторые пытались, и даже довольно успешно, объезжать оленей и использовать их как верховых животных, вместо утраченных лошадей.
Собиратели, которые больше не были одержимы исключительно необходимостью разыскивать топливо, смогли, наконец, хорошенько исследовать местную растительность, и, как ни была она скудна, обнаружить некоторые съедобные ягоды и полезные травы. Их стали употреблять в пищу и сушить про запас.
Несколько кожевников во главе с Аракано придумали такой способ обработки кожи, что, надев в два слоя одежду, сделанную из нее, можно было по много часов к ряду лежать на голой земле и не страдать от холода, даже не прибегая к Песням Силы.
Своеобразному усовершенствованию подверглись и сами Песни. Нолдор, которым гораздо привычнее было работать с чарами, накладывая их на материальный объект, попытались с помощью песен зачаровать предметы, чтобы они могли сохранять тепло и в то же время распространять его вокруг себя. Начали эксперименты с изделий из металла и самоцветных камней, которые многие несли с собой как память о прошлом. Но на этот раз такие материалы не подошли. После многочисленных опытов выяснилось, что хорошо принимает, долго удерживает и в то же время охотно отдает тепло, полученное таким способом, простая горная порода.
Причем, чем больше размер камня, тем лучше, и иногда получалось добиться, чтобы эффекта всего одной Песни Силы хватало на целый день или даже дольше. Так что во многих шатрах теперь можно было обнаружить куски скал, занимавшие едва ли не все свободное место.
Турукано, насмотревшись на эти новые предметы обихода, с иронией и даже некоторым раздражением заметил:
— Удачно, что нам не приходится переносить лагерь каждый день, а то необходимость перетаскивать столько камней могла бы стать проблемой.
Нолофинвэ понимал его чувства, но тем не менее возразил:
— Нельзя винить наш народ в желании сделать свое положение легче, оно и так уже трудно больше, чем достаточно.
Нолдор и вправду было все еще очень тяжело в этих землях, однако, когда тень совсем уж близкой гибели отступила, они постепенно обрели некоторое подобие покоя, которое изо всех сил старались сохранить.
Пока однажды его не спалило дотла дальнее зарево огромного пожара.
По правде говоря, зарево было настолько дальним, что они могли бы и не узнать о нем ничего, если бы к этому времени некоторые эльдар не завели привычку выходить иногда на лед, чтобы ловить рыбу и охотиться на тюленей и моржей.
В очередной группе охотников и оказалось несколько особенно остроглазых, которые заметили багровые отсветы в небе и закричали:
— Пожар! Пожар!
Их спутники поначалу решили, что несчастных посетило жуткое видение или даже морок Врага, но, когда на призывы осанвэ сбежалось больше нолдор, больше стало и тех, кто видел пламя. Сам Нолофинвэ его тоже видел.
Далеко, на другом берегу, пылал огонь, ужасный, разрушительный, жадно пожирающий все на своем пути. И каждый, кто смотрел на него, в сердце своем знал — это горят корабли. Горит их надежда тоже переправиться в Эндорэ. Надежда на родичей. Они и не представляли, как сильно надеялись и какой опорой для них была надежда, пока ее не отняли.
Боль и отчаяние были так сильны, что никто даже не делал попыток снова обмануться чем-нибудь, найти облегчение в мысли, что, может быть, это все-таки не корабли. Или это не нолдор их сожгли... Кораблей больше нет, верные Феанаро уничтожили их, когда добрались до берега. Кончено.
Теперь были и проклятия, и крики, и слезы, и горестные вопли... Сам Нолофинвэ где-то в кровь разбил руки о камни, но не помнил, как сделал это, а спрашивать у других было неловко. К тому же он все-таки отчасти надеялся, что этого никто не мог видеть или хотя бы не обратил внимания.
Когда же все немного овладели собой, а вернее, почувствовали себя совершенно опустошенными, оказалось, что теперь нужно решать, что делать дальше. Об этом Нолофинвэ и заговорил со своим народом:
— Нолдор! Есть два пути, между которыми нам нужно сейчас сделать выбор! Мы можем или повернуть назад и попытаться возвратиться в Валинор, уповая на милость валар, или пойти вперед по льдам Хэлкараксэ и так достичь, наконец, восточного берега. Думайте же, какой дорогой вы хотите идти. И я поведу вас по ней!
Народ принялся обсуждать предложенный выбор, и никому, к счастью, на этот раз не пришло в голову узнать, что предпочел бы сам Нолофинвэ. Он не знал, какой ответ мог бы дать им.
Говоря по чести, Нолофинвэ вообще не был уверен, что возвращение все еще возможно для них. Быть может, валар уже оградили свои владения, и повернуть у нолдор теперь просто не получится, или им придется остаться у границ обжитых земель и вечно умолять о позволении войти, даже не зная толком, слышит их кто-то или нет.
Да если бы и впустили... Разве изменилось хоть что-нибудь с тех пор, как они отказались возвращаться? Нет. Только к стыду, которым они покрыли себя прежде, можно было добавить еще и то, что не пожелавшие вернуться, когда их звали, теперь приплелись бы незваными и еще более потрепанными, чем раньше. И вело бы их не раскаяние, а лишь невозможность скрыться.
При одной мысли об этом на глаза наворачивались слезы унижения. И Нолофинвэ ничего не в силах был с собой поделать. То же, насколько он мог судить по долетавшим до его ушей разговорам, чувствовал и его народ. Говорили, что, чем так, лучше уж остаться здесь.
Но в действительности навечно поселиться в Арамане было невозможно. Нолдор не смогут без конца выносить тяжесть местного климата, не смогут довольствоваться только теми крохами необходимого, которые так скупо отдает им этот край. И сделать так, чтобы он отдавал больше, они тоже не смогут. Нет никакого способа. За неполный год Древ, что они провели здесь, добыча охотников уже начала скудеть. Скотоводство забирало невероятно много сил, но приносило не очень много пользы. А земледелие было и вовсе исключено.
Обычные для себя искусства и ремесла нолдор забросили, потому что здесь не было подходящих условий, чтобы заниматься ими, да не было бы и проку от них. О красоте же и радости речи давно уже не шло. Даже о мести Врагу начали забывать! Если так пойдет и дальше, нолдор, в конце концов, перестанут помнить, кто они и что они, растеряют знания и навыки и превратятся в кучку дикарей, не имеющих иных стремлений, кроме как подольше цепляться за жизнь, и все же медленно умирающих.
И они покорно согласятся на это? Быть выброшенными, навсегда позабытыми здесь? Нет. Уж лучше... что угодно! Уж лучше Хэлкараксэ!
— Да, лучше Хэлкараксэ!
Эти слова то шепотом, то вслух раздавались повсюду. Когда нолдор только пришли в Араман, такое утверждение показалось бы им чистым безумием, но теперь они жили вблизи Вздыбленного Льда уже некоторое время, привыкли к нему и не так страшились. Отряды смельчаков иногда выходили на лед и возвращались невредимыми, хотя и замерзшими.
Нолдор уверяли друг друга и сами себя, что к холоду теперь уже притерпелись, так что он не будет им так тяжек, как мог бы быть раньше, а сохраненных запасов коймаса при разумном расходовании достанет, чтобы перейти Лед и достигнуть восточных земель. Они преодолеют этот путь и призовут Моринготто к ответу за все! И вероломные родичи еще пожалеют, что так бездумно отвергли и предали их. Да! Так и будет! И никто не сможет обвинить их в слабости или трусости, или в том, что испытания пути слишком легко отвратили их от исполнения своих намерений.
Хэлкараксэ. Нолофинвэ с самого начала догадывался, на что падет выбор его народа. Отчасти потому, что только эта дорога совершенно точно хоть куда-то вела. Отчасти... просто знал. Чувствовал, что ему все же предстоит увидеть, что там — за самыми дальними из заметных с берега торосов и еще дальше.
Наверное, если бы он предчувствовал хоть чуточку больше, то постарался бы во что бы то ни стало отговорить нолдор от этой затеи. А если бы чуточку больше знали они, ему не пришлось бы тратить силы, чтобы их отговаривать. Но грядущее таилось в тумане более плотном, чем тот, который висел над Араманом.
Так что Нолофинвэ произнес всего одну речь, в которой напомнил всем, что дорога часто оказывается тяжелее, чем думалось в начале, а дорога Хэлкараксэ, возможно, более тяжела, чем любая из существующих в мире. Много мужества и сил потребуется, чтобы пройти ее.
Нолофинвэ всего лишь хотел быть предельно честен. Но сердца нолдор от его речи зажглись, как вспыхивает от самой маленькой искры сухая трава. Да! У них есть сила, мужество, стойкость! И они докажут это! Они пойдут вперед! Все пойдут! Никто не останется здесь!
Непоколебимая решимость светилась в каждом взгляде, который был устремлен на Нолофинвэ. И тот же жар, Нолофинвэ чувствовал это, пылал в его собственном сердце. Решение принято. Нолдор пойдут через Хэлкараксэ, и он поведет их, как обещал.
***
Они не бросились в Хэлкараксэ немедленно. Прежде следовало подготовиться, причем как можно тщательнее. И нолдор взялись за работу: делили и увязывали в тюки провизию и другую поклажу. Решали, что взять с собой, а что оставить, чтобы не иметь слишком тяжкого бремени в пути. Ведь весь груз предстояло нести на себе, взвалив на спину и закрепив кожаными ремнями.
Провести через Вздыбленный Лед прирученных оленей было явно невозможно, так что их просто отпустили, надеясь, что они скоро сумеют снова привыкнуть жить одни, без эльдар.
Нолофинвэ, пока шли сборы, обдумывал, каким порядком следует выдвигаться нолдор. Как сделать так, чтобы никто не отстал и не потерялся? Не угодил в беду незаметно для остальных? Он напрягал память, припоминая в деталях истории о Великом Переходе, которые так любил когда-то, но не мог найти в них ответов на насущные вопросы. Впрочем, едва ли не половина рассказов о Великом Переходе и повествовала, как кто-то заблудился или пошел не туда, куда шли все. Слишком часто эти истории оканчивались словами "предания молчат о нем".
Предания Нолофинвэ сейчас вовсе не волновали, но он не питал никаких иллюзий об участи тех, кто собьется с дороги в Хэлкараксэ. Оставалось понять, как все-таки не допустить такого.
В конце концов, Нолофинвэ пришел к выводу, что народ следует разделить на три больших отряда, которые, в свою очередь, делились бы на отряды поменьше. Связь между кано отрядов, больших и малых, держать, где возможно, по осанвэ, где невозможно — через вестников, и, конечно, через систему сигналов охотничьих рогов.
Нолофинвэ решил, что предводителем первого большого отряда станет он сам, второй поведет Финдекано, а третий Финдарато. А уж внутри своего отряда каждый из них станет принимать все другие необходимые решения.
Но Финдекано наотрез отказался вести какой бы то ни было отряд.
— Не к удаче это, отец, — сказал он.
— Что за глупости! — воскликнул Аракано.
Турукано бросил на младшего брата укоризненный взгляд, но сам тоже явно готовился возразить старшему.
Финдекано не обратил внимания ни на одного из них. Глядя только на Нолофинвэ, он добавил:
— К тому же, тебе понадобится помощь. Я хочу быть рядом.
Нолофинвэ не стал спорить, потому что не желал принуждать Финдекано к чему бы то ни было и, к тому же, знал, что помощь ему и впрямь понадобится. Ведь он, в отличие от других кано, все равно не мог позволить себе сосредоточиться только на нуждах своего отряда, а должен был думать о положении всего народа.
— Хорошо, — сказал Нолофинвэ. — Тогда второй отряд придется возглавить тебе, Турукано.
Турукано несколько раз перевел взгляд с Нолофинвэ на Финдекано и обратно, словно все еще прикидывал, есть ли у него шансы изменить их решение. Наконец, со вздохом сказал:
— Да, конечно.
— Я пойду в его отряде, — тут же сказал Аракано. — Ему тоже не помешает помощь. И я поведу один из меньших отрядов. Если ты, — тут он посмотрел уже на брата. — Не будешь против.
— Я тоже пойду с Турукано, — добавила Арэльдэ.
Нолофинвэ ожидал этого. Он даже был рад — Аракано и Арэльдэ станут для брата хорошим подспорьем. Но все-таки ужасно не хотелось расставаться с ними всеми в такое время. Нолофинвэ желал бы, чтобы они были у него на глазах и он в любую минуту мог убедиться, что у них все в порядке.
Сейчас семьи старались держаться вместе. Однако для потомков Финвэ это было бы непозволительной роскошью: они должны быть вождями своего народа, а значит, должны разделиться.
— Хорошо, — снова повторил Нолофинвэ, хотя это далось ему непросто.
Финдарато согласился возглавить третий отряд без малейших возражений.
— Разумеется, — только и сказал он.
С ним рядом, конечно, собирались быть его братья и Артанис. За них у Нолофинвэ тоже болело сердце, но и тут изменить было ничего нельзя. Они все разойдутся исполнять свои обязанности, и в утешение им останутся только редкие короткие встречи во время привалов да осанвэ.
Нолофинвэ подавил тяжелый вздох и заставил себя вернуться к планированию похода.
Порядок движения был определен такой, чтобы отряды не сбивались в толпу и не мешали друг другу, но при этом не растягивались слишком сильно и не теряли друг друга из виду.
— Едва ли мы сможем все время придерживаться такого строя, — признал Нолофинвэ. — Но стараться мы должны.
На этом их очередной семейный совет, который заодно был и советом предводителей похода, завершился. А подготовка к самому походу еще не близилась к завершению. Впереди ждало много забот.
***
Но вот настал момент, когда все возможное было, наконец, сделано, и нолдор ступили на лед Хэлкараксэ. С первых шагов холод пробрал до костей. Эльдар пошли, упрямо стискивая зубы и уповая только на то, что через некоторое время мороз перестанет так остро чувствоваться. Но скоро им стало некогда задумываться об этом.
Едва они успели отойти от берега на несколько десятков ярдов, как твердый лед внезапно кончился, сменившись широкой полосой воды, покрытой кашицей из снега и мелких обломков льда. Эльда без лишнего груза, обладая определенной сноровкой, мог бы просто пройти по этому месту. Но они были тяжело нагружены и еще не привычны к движению по льду...
Безмолвие Хэлкараксэ наполнилось криками тех, кто угодил в ледяную воду, и тех, кто пытался им помочь. Для нолдор опасные пути и даже падения не были в новинку, так что они знали, что нужно делать, если кто-то свалился в расщелину или если в нее свалился ты сам. Вот только вода... и лед... и холод... Одежда и вещи от влаги еще больше тяжелели и тянули вниз, на дно, окоченевшие от холода тела слушались плохо... лед у края трещины был тонким и ломким — никак не ухватиться, чтобы выбраться.
Нолофинэ увидел, как ближайший к нему эльда, которому он собирался бросить веревку, погрузился с головой... с отчаянным усилием вынырнул обратно... веревки ему сейчас было не поймать... Рискуя тоже упасть в воду, Нолофинвэ свесился с края льдины и схватил эльда за ворот меховой куртки. Схватил, потащил с силой... только бы мех не начал расползаться под пальцами...усилие... еще усилие... Еще!!! Из горла вырвался короткий крик. Вот так... Вдвоем они осторожно отползли от края трещины.
У того эльда, что побывал в воде, в считанные мгновения все покрылось коркой льда: одежда, волосы, лицо — все! Его била крупная дрожь, так что жутко было видеть... и тут Нолофинвэ вдруг понял, что это Митьятулвэ. А ведь до того смотрел и не узнавал.
— Спасибо, друг, — произнес Митьятулвэ совершенно синими непослушными от холода губами.
Нолофинвэ лихорадочно прикидывал, что следует сделать дальше.
Митьятулвэ тем временем сказал:
— Да ты не думай, мне не холодно.
Это звучало так дико, что сразу заставило Нолофинвэ соображать быстрее. Вызволенных из полыньи в первую очередь нужно было согреть и обсушить. Нолофинвэ велел поставить шатер, и, как только это было сделано, сам наполнил его теплом с помощью Песни Силы.
В каждом малом отряде, на которые делился большой отряд, обязательно были те, кто владеет Песнями Силы и целители. В одном из отрядов сильнейшими в Песнях были как раз Финдекано и сам Нолофинвэ. Оба они, при необходимости могли быть и целителями, но пока хватало других целителей, более сведущих, искусных и опытных, так что Нолофинвэ оставил спасенных эльдар на их попечение и вышел.
Снаружи уже налаживали переправу: натягивали над трещиной веревки, чтобы можно было по ним перейти и перенести груз. Все спешили, боясь, что трещина разойдется сильнее и преодолеть ее будет вовсе невозможно.
Они еще многого не понимали о Холкараксэ, иначе, быть может, повернули бы к берегу, пока такая возможность была. Но об этом никто даже не помышлял. Как только веревочные мосты были наведены, началась переправа. Она продвигалась с отменной быстротой — никому не хотелось задерживаться возле трещины — но все же затянулась надолго, потому что переправиться должны были слишком многие.
Правда, даже те, кто переправились первыми, не ушли особенно далеко вперед. Хэлкараксэ не напрасно получил свое название: ровного пространства почти не было, на каждом шагу приходилось преодолевать торосы: в лучшем случае, протискиваться между ними, петляя как зайцы, но чаще перебираться через них — подниматься, спускаться... Горы — дело для многих привычное, даже родное. Но ледяные горы — не то. Если еще придется прорубать дорогу... Тоже не ново, но раньше инструментов у них было в избытке, теперь — очень мало, а мечи для такой цели вряд ли сгодятся, да и с самого начала договорились оружие сохранять в неприкосновенности — оно еще понадобится в Эндорэ.
— Дальше будет легче, мы отойдем от берега и дорога станет ровнее, там лед не сталкивается с сушей.
Это Нолофинвэ сказал все тот же Митьятулвэ, но уже на другом краю трещины, когда они в очередной раз искали проход в торосах. Нолофинвэ ничего не ответил. Он и сам думал, что, быть может, дальше лед окажется более гладким. Но до сих пор всякий раз, когда они надеялись на облегчение, становилось только хуже, поэтому он не хотел загадывать.
Переправа завершилась благополучно — об этом Нолофинвэ по осанвэ сообщил Финдарато — и нолдор продолжали идти, пока хватало сил, потом Нолофинвэ протрубил остановку. Места, пригодного для стоянки было немного, удалось развернуть только чуть больше четверти шатров. Но все были рады уже и этому, избавлялись от поклажи, забирались внутрь и принимались отогреваться.
Нолофинвэ с Финдекано и другими знатоками Песен поделили между собой шатры своего отряда и обошли их все, помогая, где требовалось, а потом и сами остались греться там, где для них нашлось место. Вернее, так сделали все, кроме Нолофинвэ. Он, хотя тепло и отдых манили и его, отошел от шатров и принялся искать торос повыше, а найдя, поднялся на его вершину.
Теперь, с высоты, Нолофинвэ мог видеть весь лагерь: темное пятно среди льда, кое-где можно различить синий свет негаснущих ламп, но нигде ни одного теплого огонька костра. Топлива в Арамане было слишком мало, чтобы сделать серьезный запас, а груза у них было, наоборот, слишком много, чтобы еще увеличивать его, так что больше никаких костров до самого восточного берега. Тепло только от Песен Силы, пища — коймас, вода — когда растают специально занесенные в шатры осколки льда.
Они знали, что так будет. Готовы были терпеть эти лишения, равно как холод и превратности пути по льду. Вот только быть готовым терпеть и в самом деле вытерпеть — не одно и то же... С того места, где стоял Нолофинвэ, было видно, что дорога точно не улучшится, по крайней мере, еще долго... и он очень бы хотел, чтобы высоченная гряда торосов, которая маячила в некотором отдалении, вблизи оказалась не так высока, как кажется отсюда... Наверное, завтра они это узнают, а может, и нет... За первый переход, если смотреть по прямой, прошли лишь около половины лиги, хотя на самом деле из-за торосов отшагали расстояние в несколько раз большее. Надо будет попробовать высылать вперед разведчиков, чтобы сперва они отыскивали путь, а потом уже все могли идти по нему. Быть может, так выйдет быстрее.
Поглощенный такими мыслями Нолоинвэ продолжал стоять на вершине тороса лицом к холодному ветру и не чувствовал этого. Он, как и многие другие нолдор, обморозил лицо и руки еще в начале жизни в Арамане, и с тех пор не слишком сильный холод приносил ему особенно жестокие страдания, зато на сильном холоде эти части тела быстро теряли чувствительность и вообще не ощущались. Пока не войдешь в тепло, тогда боли были такими, каких раньше он и представить себе не мог. Но погреться все же надо было и поесть тоже, и восстановить силы.
Нолофинвэ спустился с тороса, кивнул эльдар, которые, сменяя друг друга, дежурили снаружи на случай появления белых медведей или другой опасности. Потом подошел к шатру, где раньше остался Финдекано, и пролез внутрь. Там было тесно — народу набилось столько, что они могли лишь сидеть, но не лежать, — зато тепло, и, когда первая мука отступила, Нолофинвэ порадовался этому.
Финдекано, рядом с которым он сидел, протянул ему порцию коймаса. Нолофинвэ съел дорожный хлебец, не торопясь, но быстро, потом запил его талой водой и сразу почувствовал себя лучше.
Все равно нужно было провести хоть сколько-нибудь времени на Дороге Грез, иначе силы снова иссякнут слишком скоро, так что Нолофинвэ замер на месте, не шевелясь, и заставляя себя ни о чем не думать, чтобы сон пришел поскорее.
Это подействовало. Реальность отдалилась и почти исчезла... Как вдруг на колени Нолофинвэ что-то упало. Он резко проснулся, но не дернулся и не вскочил. К счастью. Телалассэ — девочка двух лет Древ от роду, которая до этого спала, склонившись на колени своим отцу и матери, во сне передвинулась так, что теперь ее голова оказалась на коленях у Нолофинвэ. При этом она даже не думала просыпаться, ее родители тоже спали.
Нолофинвэ не стал ничего делать, и некоторое время просто смотрел на спящего ребенка. Телалассэ была одним из последних детей, рожденных среди нолдор — ее мать должна была разрешиться от бремени вскоре после Праздника Урожая в 1495 году. Так оно и случилось. Древ уже не было, вся жизнь Валинора перевернулась, но девочка родилась живой, здоровой и сильной. За время подготовки к походу Телалассэ успела немного подрасти, так что ее родители, страстно желавшие отправиться в Эндорэ, решились идти.
Нолофинвэ вдруг показалось, что Телалассэ чем-то похожа на Итирильдэ. Захотелось погладить ее по голове, но Нолофинвэ не стал, чтобы случайно не разбудить. Как же он скучал по внучке! Всего один день пути, а ему уже отчаянно ее не хватало, и, глядя на другого ребенка, он невольно сразу вспомнил о ней. Конечно, Итарильдэ намного старше этой малышки, еще чуть-чуть и станет совсем взрослой, но для него-то она все еще маленькая — чудо, отрада его сердца.
Телалассэ поморщилась и застонала во сне, словно видела что-то неприятное. Нолофинвэ все-таки дотронулся легонько рукой до ее лба. Он был в перчатках из тюленей кожи, а на девочке была меховая шапка, но прикосновение помогло: детское личико разгладилось. Хотя даже и спокойное оно было слишком бледным, слишком печальным. Детские лица никогда не должны быть такими, и прежде такого представить было нельзя. Но теперь все стало иначе. Немного радости было у Телалассэ в темном Тирионе, еще меньше в Арамане с его холодом и туманами. И не радость ждет ее в ледяной пустыне Хэлкараксэ. Но где-то ведь должна быть радость, отпущенная этому ребенку? И другим детям, что сейчас так же спят в шатрах неподалеку? Разве Илуватар сотворил бы их феар для одних только мучений? Нет, они еще будут счастливы. Не сейчас и не здесь, но когда-то и где-то, там, где кончается Лед.
С этой мыслью Нолофинвэ, наконец, погрузился в грезы.
***
В следующий переход снова были торосы. Торосы, торосы, торосы без конца. Правда, широких трещин зато не попадалось, и никто не окунулся в ледяную воду. До гряды торосов, которую Нолофинвэ видел накануне, нолдор добрались. На поверку она оказалась не грядой, а целым поясом из нескольких гряд, расположенных друг за другом. Высота пиков была больше, чем все, что они преодолели до сих пор.
Казалось бы, сто футов не вызов для тех, кто шутя взбирался на высочайшие пики Пелори, но... снова холод и лед. И тысячи эльдар с грузом настолько тяжелым, насколько они вообще могут вынести... Им не под силу преодолеть подъем и спуск. Да и времени на это понадобилось бы слишком много.
Нолофинвэ протрубил сигнал настраивать лагерь, и отрядил две группы разведчиков — на север и на юг — на поиски хоть какого-то прохода. Разведчики ушли налегке, взяв с собой только по одной порции коймаса и веревки.
— Я буду ожидать, что вы вернетесь не позже, чем через один день Древ. Знайте об этом и не забудьте вовремя повернуть обратно, даже если ничего не найдете.
Так напутствовал их Нолофинвэ и остался ждать. Самому пойти в разведку было бы легче — тогда он не должен был бы искать ответы на вопросы: что делать, если разведчики не найдут прохода? И как быть, если сами разведчики не возвратятся? Нолофинвэ строил предположения, придумывал и отметал планы. Тут же придумывал другие. Их тоже отметал.
— Лучше б я сам пошел на разведку!
Это Финдекано, его мысли, видимо, двигались в том же направлении, а вернее, по тому же кругу, что у Нолофинвэ.
Проходили часы: половина отпущенного срока, две трети. Остался час, полчаса. Должно быть скоро разведчики вернутся. А может, они уже мертвы? Погибли, не успев даже единой мыслью подать последнюю весть о себе?
Группа, уходившая на юг, явилась почти точно вовремя. Из шести эльдар двое провалились в полынью. Обоих удалось вытащить, но сами идти они не могли, так что их спутникам пришлось нести их почти всю дорогу обратно.
— Мы ничего не нашли. Прости, государь.
Нолофинвэ отпустил их к целителям.
Теперь вся надежда была на вторую группу. Но проходили часы, а другие разведчики не показывались. Нужно было отправить кого-то на их поиски. А если ушедшие искать не вернутся? Отправить еще кого-нибудь и еще?
Нолофинвэ отогнал бесполезные горькие мысли. Группа для поиска собралась быстро и тихо, стараясь не привлекать внимания. Снова веревки, коймас. Запас сухой одежды, целительские снадобья. На этот раз Финдекано тоже ушел.
— Мы найдем их, отец, и я сразу же свяжусь с тобой по осанвэ, — пообещал он напоследок.
Потянулось ожидание, еще более тягостное.
"Мы встретили их! Возвращаемся. Пути на три часа".
Встретили, а не нашли. Значит, живы. Хорошо. Еще три часа. Может случиться что угодно.
— Государь, мы отыскали проход! Чуть больше дня дороги отсюда...
Молодцы. Нолофинвэ не стал выговаривать им за нарушение его указаний. Дав разведчикам и несостоявшимся, к счастью, спасателям отдохнуть, он велел трогаться с места.
Чуть больше дня пути для нескольких эльдар без груза. Сколько это для них всех? Три дня? Пять? Вышло почти десять. Десять дней, десять переходов, когда нолдор тратили силы и припасы, страдали от холода и опасностей дороги, но ни на шаг не приближались к восточным землям.
Об Эндорэ и мысли не шли в голову. Все ждали того мига, когда, наконец, в поле зрения появится вожделенное ущелье в ледяных горах. Они так желали добраться до него, словно в этом и состояла вся цель их похода.
Им очень повезло тогда: пока они шли, торосы не сдвинулись и не закрыли проход, который был им так нужен. Потом нолдор узнали, как легко это могло бы случиться: одна резкая подвижка льда, и все вокруг меняется до неузнаваемости. Сколько раз внезапно сомкнувшиеся глыбы разделали их, и приходилось пробивать дорогу с двух сторон, иногда только для того, чтобы она почти сразу же снова исчезла... Потом они многое узнали. Но в начале пути даже не могли как следует оценить свое везение.
Наоборот, когда пояс торосов остался позади, на них накатило опустошение, потому что за ним был всего лишь лед, не только не лучше, а хуже прежнего. Даже то, что теперь они снова могли двигаться на восток, приносило мало утешения.
Еще тяжелее стало, когда они заметили, что лед под ними больше не был неподвижен, как раньше. Он перемещался. Не только в моменты разломов, но постоянно. Дрейфовал по воле ветра и течений.
— Отец, при сильном встречном дрейфе мы теряем расстояние едва ли большее, чем успеваем в это же время преодолеть! — однажды сказал Финдекано почти в отчаянии.
— Я вижу, Финьо, вижу, — ответил Нолофинвэ. — Но нельзя без конца останавливаться и ждать попутного дрейфа. Он слишком редко бывает. Нам надо идти.
То же самое он говорил и остальным, готовясь услышать ропот, упреки и проклятия. Но их не было. Хотя очень многие — почти все — понимали, что происходит.
Нолдор шли, не жалуясь. Преодолевали трещины и торосы, проваливались в воду и выбирались. Оплакивали погибших. И двигались дальше — ничего другого не оставалось.
***
Первое время Вздыбленный Лед то и дело открывал перед ними свои новые опасности. Первая метель — ничего нельзя было разглядеть на расстоянии трех шагов, и отряды действительно едва не потеряли друг друга, как с самого начала боялся Нолофинвэ... Счастье, что Артанис вовремя заметила неладное.
Правда, арафинвионы потом хором шутили по осанвэ:
— Не страшно, дядя, встретились бы в Эндорэ.
Но Нолофинвэ сомневался, что сами они в это верят.
Больше двигаться во время метелей не пытались. Ставили шатры. Их заносило быстро, и это даже помогало сохранять тепло. Сложнее всего было откапываться и идти дальше, когда метель заканчивалась.
После первой метели настал черед первого разводья — трещина была такая большая, что походила на целую реку во льдах. Только по краям ее покрывал колотый лед, а в середине была широкая полоса воды, чистой, черной и холодной. Для переправы не нашлось никакой возможности, так что пришлось становиться лагерем и несколько дней ждать, пока вода снова замерзнет достаточно, чтобы лед мог выдержать эльдар.
— Знаешь, что хуже всего в этих остановках, отец? — спросил Финдекано на третий день вынужденного стояния.
— Мысли глупые лезут в голову, — ответил Нолофинвэ.
— Поделишься? — тут же предложил Финдекано.
— Например, я думаю, что можно было бы переплыть эту воду и закрепить мост на той стороне, вместо того, чтобы без дела стоять здесь, — сказал Нолофинвэ.
— Никому не под силу такое, — возразил Финдекано.
— Мне под силу, — ответил Нолофинвэ.
— Нет, ты не можешь так поступить! — воскликнул Финдекано. — Ты замерзнешь раньше, чем кто-нибудь успеет перейти и помочь тебе. И что добудешь ценой собственной жизни? Несколько десятков футов пути по льду до следующей полыньи!!!
— Тише, не горячись, — попросил его Нолофинвэ. — Я все понимаю, и именно поэтому мы стоим здесь, и будем стоять столько, сколько потребуется. А с тобой что?
— До тебя мне далеко, не волнуйся, — уклончиво ответил Финдекано.
— Вот и хорошо, — сказал Нолофинвэ. — Помни, мы не можем позволить себе делать глупости. Мы еще должны дойти до Эндорэ.
— Да, мы должны дойти до Эндорэ, — повторил Финдекано.
В Эндорэ верилось все слабее. О нем и о тех, кто ждет, а вернее, не ждет, на том берегу, почти не вспоминали. Их будто не было. Не было ничего, кроме льдов и узкой тропы во тьме, которая вела от одной стоянки до другой, если повезет. Еще были звезды, но на них старались не смотреть, потому что по ним можно было определить, как мало они в очередной раз прошли. И был коймас: лепешку, которая в Амане считалась однодневной, здесь скоро привыкли делить на четыре части, чтобы растянуть подольше.
Только это и ужас Хэлкараксэ. Страшнее всего становилось, когда начинали вдруг расти новые торосы. Лед приходил в движение. Льдины, сталкивались и наезжали друг на друга. Глыбы громоздились одна на другую и быстро двигались, ломая новый и новый лед, сметая все и всех на своем пути. Казалось, будто злые ледяные великаны преследуют незваных пришельцев, желая отомстить им за вторжение в свое царство.
Спасение тут могло быть только одно — бегство. Бежать, бежать не выбирая дороги, не думая о других опасностях, потому что тот, кто промедлит хотя бы мгновение, будет безжалостно раздавлен. Это вселяло ужас в сердца храбрейших эльдар.
Иногда Финдекано во сне исступленно бормотал:
— Быстрее, быстрее, быстрее...
И Нолофинвэ знал, что ему снятся надвигающиеся торосы, лица и крики тех, кто не сумел убежать от них. Нолофинвэ они тоже снились. Как снились утонувшие и замерзшие, и те, кто не проснулся после очередной стоянки.
Таких непроснувшихся со временем становилось все больше и больше. Нельзя было даже понять, что убило их: холод, усталость, истощение или отчаяние. Их души отлетали к Мандосу во сне, и эта смерть считалась спокойной и легкой по сравнению с другими, которые теперь уже стали знакомы всем слишком хорошо.
Но Нолофинвэ смерть во время грез пугала едва ли не больше прочих. Ведь в остальных случаях еще была возможность побороться напоследок и, может быть, даже победить и выжить. А тут выбора как будто вовсе не оставалось.
Именно так и погибла Фаниэль. Уснула навсегда. Она не стремилась умереть, хотя после ее давних слов в Арамане Нолофинвэ поначалу опасался этого. Но нет, она шла и держалась лучше многих, помогала другим. И все-таки умерла. Фаниэль! Его маленькая сестренка, любившая яркие краски, тепло и свет, осталась лежать в этой холодной пустыне. А он даже не попрощался с ней, потому что весть о ее смерти достигла его, когда они уже отошли далеко от той злополучной стоянки.
Хотелось вернуться назад, найти Фаниэль, обнять и сидеть так долго-долго, может , даже всегда. Но у Нолофинвэ не было права так поступить. Его народ все еще нуждался в нем, и он шел и вел других за собой. Вперед и вперед. Вперед.
***
— Просыпайтесь! — раздался чей-то голос.
Нолофинвэ вернулся от грез к реальности раньше, чем этот самый голос успел договорить, и сразу увидел, что прямо посреди шатра во льду расползается новая трещина. Пока маленькая, но разрастись она могла быстро. Нолофинвэ поднялся на ноги. То же самое делали все эльдар вокруг. Снаружи доносился шум и голоса из других шатров.
Паники не было. Нолдор не то чтобы перестали бояться Льдов, но успели привыкнуть к страху и мало замечали его. Споро свернули шатры и снова двинулись дальше.
На этот раз все кончилось благополучно. Не погиб ни один эльда. И не утонул ни один шатер, что тоже было важно, потому что шатры, которые часто не находилось возможности разворачивать, давно бросили позади, и теперь их оставалось в обрез. А только в них была возможность хоть иногда согреться.
Песни Силы все еще работали. Хотя назвать это песнями было так же тяжело, как и сказать, что звуки, которые замерзшие, непослушные, покрытые красными, синими и черными следами обморожений пальцы извлекают из струн, в самом деле, музыка. Но Песни работали и давали не только тепло. С их помощью лечили раненых, с тех пор как все снадобья вышли.
Благодаря Песням нолдор еще держались. И благодаря коймасу. Хотя запас истощался, и приходилось, ради экономии, делить одну лепешку уже на шесть частей. Этого едва хватало, чтобы идти. Силы таяли, а Хэлкараксэ не менялось. Можно было подумать, что конца ему просто нет.
Но Нолофинвэ знал, другой берег существует, ведь эльдар во время Великого Перехода видели замерзший пролив оттуда. Вот только, суждено ли им дойти до другого берега?
Нолофинвэ старался верить так твердо, как мог. Но это было трудно. Трудно, когда он видел, как эльдар его народа гибнут. А те, кто жив, ежеминутно рискуют умереть. Трудно, когда на привалах он занимался ранеными и обессиленными, пока сам не падал от усталости...
Однажды Нолофинвэ оглянулся вокруг и понял, что не осталось ни одного ребенка. Тогда отчаяние и придавило его всей своей тяжестью. Они умерли! Они все умерли, а он не заметил. Нолофинвэ сел прямо на лед и принялся медленно раскачиваться взад-вперед.
В таком состоянии его и нашла Иримэ. Она ни о чем не спросила, просто заставила его подняться, а потом прижала к себе. Через некоторое время Нолофинвэ оправился от потрясения достаточно, чтобы думать, и прошептал:
— Они ведь не умерли. Они выросли, да?
— Дети? — спросила Иримэ.
Нолофинвэ только молча кивнул.
— Да, — ответила Иримэ. — По крайней мере, некоторые из них.
Это было не просто облегчение — чистое счастье. Только очень ненадолго, пока он не понял, сколько времени должно было пройти, чтобы дети стали внешне неотличимы от взрослых. Годы. Годы Древ в дороге. И они все еще посреди Хэлкараксэ.
Задумываться об этом слишком глубоко было нельзя, чтобы не потерять рассудок. Да у Нолофинвэ и не оказалось такой возможности, потому что именно в это время, через еще два или три перехода, он вдруг почувствовал, что где-то позади случилось что-то страшное. Непоправимо страшное для кого-то. Для него. Он потянулся осанвэ к Турукано и не услышал ответа. К Аракано — и снова ничего не услышал. В ужасе он позвал Арэльдэ, почти ожидая, что ответом снова будет тишина. Но Арэльдэ откликнулась, и от нее он узнал вести. Чудовищные вести.
Эленвэ погибла, Итарильдэ едва удалось спасти, Турукано при смерти. Аракано приходит в себя... медленно.
"Отец! Ты нужен нам здесь... отец..."
Арэльдэ не плакала. Она должна была быть сильной и была. Но Нолофинвэ казалось, он слышит ее плач, отчаянный и неудержимый, словно она опять маленькая и ей больно. Конечно, ей больно. И Аракано. И Турукано... И Итарильдэ. Эленвэ...
С первого дня, когда она вошла в их семью, это было так, словно у него появилась еще одна дочь. Яркая, ласковая и веселая, как отблеск Лаурелин. Теперь ее свет скрылся под водой. И Турукано... Много раз Нолофинвэ видел, как вслед за одним супругом скоро отправлялся в Чертоги Мандоса и другой, не потому что отказывался от жизни добровольно, но потому, что больше не имел сил цепляться за жизнь. А Турукано и сам ранен... Но у него есть Итарильдэ. Он будет держаться ради нее. Будет... если сможет.
Нолофинвэ подал сигнал к общей остановке, и вместе с Финдекано пошел назад, ко второму отряду. Еще в пути он по осанвэ узнал, как все случилось. Итарильдэ с Эленвэ упали в воду одновременно, но для Итарильдэ падение оказалось очень неудачным: она с силой ударилась головой о край льдины, так что лед сразу окрасился кровью, а она потеряла сознание. Эленвэ успела подхватить дочь и держала, пока не подоспела помощь, но потом... силы ее кончились, и когда Итарильдэ уже вытащили из воды, сама Эленвэ погрузилась с головой. Турукано тут же прыгнул за ней, но не смог ее найти. Он нырял снова и снова. Хотя было уже ясно, что Эленвэ не спасти.
Эльдар кричали это Турукано, умоляли его остановиться, но едва ли он слышал их. Он нырял, пока не выбился из сил, и, наконец, совершенно скрылся под водой. Аракано подоспел как раз к этому моменту и сумел вытащить брата. Потом, уже снова на льду, Аракано на время потерял сознание, но теперь вполне очнулся. Жизнь Итарильдэ тоже была вне опасности. Только состояние Турукано нисколько не изменилось.
Проклятые торосы! Они как будто нарочно вырастали прямо на пути, чтобы не пустить Нолофинвэ к Турукано. А может, дело было в том, что он, занятый своими мыслями, не старался искать удобной дороги, шел напрямую... К тому моменту, когда перед ним, наконец, замаячили шатры второго отряда, Нолофинвэ чувствовал себя совсем разбитым.
Но отдыхать было некогда. Он быстро прошел в шатер, где лежал в беспамятстве его средний сын. Рядом с Турукано сидела заплаканная Итарильдэ, голова у нее была перевязана.
Нолофинвэ знал, что она не уйдет, он и сам не ушел бы на ее месте, но все равно сказал:
— Тебе нужно лечь.
— Нет, — ответила она. — Со мной все уже хорошо.
И расплакалась, уткнувшись лицом в грудь Нолофинвэ.
Он обнял внучку молча, зная, что любые слова утешения бессильны.
Финдекано, Аракано и Арэльдэ стояли тут же. Никто ничего не говорил. Когда плач Итарильдэ сменился судорожными всхлипами, молчание нарушила Арэльдэ:
— Целители сделали, что могли. Но никто не знает, достаточно ли это, чтобы удержать его.
Нолофинвэ кивнул. Глядя на совершенно белое отрешенное лицо Турукано, можно было подумать, что он уже умер. Только слабое дыхание говорило, что этого еще не случилось. Кто может удержать его на грани смерти? Итарильдэ — совсем дитя, и она только что потеряла мать. Такая ноша слишком тяжела для нее.
И это не ее ноша, а его, Нолофинвэ, он понесет ее и не позволит Турукано умереть. Ему хватит сил, должно хватить.
— Я заберу его с собой, — сказал он вслух.
— Я тоже пойду с вами, — сказала Итарильдэ. — Я могу идти сама.
— Да, — ответил Нолофинвэ, ничего иного он ответить просто не мог, и посмотрел на Финдекано.
Тот понял все без слов.
— Я останусь здесь и поведу отряд вместо Турукано, — вздохнул он. — Видно, этого не избежать.
— Все будет хорошо, — непонятно кому из них сказал Аракано.
Он выглядел слишком бледным и изможденным даже на фоне других бледных и изможденных. Но, заметив обеспокоенный взгляд отца, улыбнулся:
— За меня не тревожься, я не по зубам этому льду. Правда. У меня даже руки всегда горячие. Ты ведь знаешь.
Единственное, что знал в тот момент Нолофинвэ, — как мучительно он не хочет терять ни одного из них. Но не в его власти уберечь их всех. Сейчас он должен позаботиться о Турукано, и надеяться, что остальные сами смогут позаботиться о себе и друг о друге.
Нолофинвэ перебрал вещи, которые Турукано нес с собой, взял оттуда оружие, арфу и коймас — все, что ни в коем случае нельзя было бросать. Ведь это и есть сама жизнь, здесь, во Льдах. И где-то еще, если когда-нибудь они попадут куда-то еще. Прочие вещи он оставил. Их возьмут и разделят между собой другие эльдар, если смогут. Если же нет, они останутся во Льдах, как уже не раз оставались и другие.
— Я сохраню его доспех, — сказал Финдекано. — И инструменты тоже. Они еще понадобятся.
— Понадобятся, — согласился Нолофинвэ. — Но Турукано сможет прожить и без них.
— Нет, я понесу, — ответил Финдекано.
Нолофинвэ не стал его отговаривать. Если у Финдекано не будет сил нести груз, он сам это увидит. Но хорошо, что он не стремится избавиться от вещей. Значит, еще надеется дойти. Турукано тоже надеялся, но теперь... Теперь Нолофинвэ будет надеяться за него. Правда, часть собственной поклажи ему все-таки придется выбросить... это ничего.
Нолофинвэ попрощался с сыновьями и дочерью, стараясь не думать о том, что, может, с кем-то из них видится в последний раз. Потом завернул Турукано в его же просушенный плащ и понес его к своему отряду на руках, как дитя, теперь стараясь идти как можно осторожнее.
Их вид никого не удивлял: раненых и ослабленных, которые не могли идти сами, именно так и носили. Но немного нашлось бы тех, кто способен нести Турукано: он был слишком высокий и широкоплечий. А Нолофинвэ мог, хотя и сам ослаб за время похода.
— Теперь ясно, для чего Эру вложил в меня столько сил, мой мальчик, — шепнул он сыну, не надеясь, что тот услышит.
Но Турукано услышал, застонал, а потом вдруг сказал:
— Отец, я не хочу, не хочу...
Нолофинвэ не спросил, чего он не хочет. Умирать? Или жить? Есть ответы, которых лучше не слышать. Особенно Итарильдэ, которая в это время шла рядом. Для себя Нолофинвэ решил, что будет бороться за жизнь сына до тех пор, пока сможет.
***
Сырая рыба была на вкус такой же, как на ощупь: холодной и мокрой. Ее старались резать как можно мельче и быстро глотать, запивая водой. Как горькое лекарство. Коймаса осталось совсем мало. Слишком мало. Каждый мог съесть не больше одной восьмой части лепешки за переход. Так что во время стоянок приходилось еще ловить рыбу и охотиться. В основном, ловить рыбу. Это было проще, да и съесть сырой легче оказалось рыбу, чем мясо.
Силы были на исходе, надежда почти исчезла. И вот тогда-то многим помогла ненависть. Ненависть к Моринготто и ненависть к родичам, покинувшим их и обрекшим на долгие страдания. Эти два чувства были почти одинаково сильны, и когда-то Нолофинвэ ужаснулся бы такому, но теперь он не имел ничего против, если ненависть давала кому-то силы сделать еще один шаг, пережить еще один переход, встать на ноги после очередной стоянки. Не переступить черту смерти.
Турукано, когда смог идти сам, сказал ему:
— Знаешь, отец, я очень люблю Итарильдэ и тебя, и всех, но это не помогло бы мне остаться. Твои усилия пропали бы даром, если бы я не был так зол. У меня не было сил, чтобы двигаться, даже чтобы самому откусить от лепешки коймаса или попить воды, ты кормил меня и поил, и пел надо мной, потом шел к другим больным и то же самое делал для них. А я лежал и думал, что если сдамся, если перестану жить и уйду в Чертоги Мандоса, если все, в конце концов, сдадутся и уйдут, получится, что всего этого, всего, что мы пережили и видели, как будто и не было, и нас как будто не было. И мы уже ничего не сможем сделать. Так удобно. Для кого-то. Но я не желаю быть удобным мертвецом. Не желаю. Я хочу быть неудобным. А значит, я должен быть живым. Мы все должны быть живыми и неудобными. Обязательно.
Это была необычно длинная речь для Хэлкараксэ — здесь все привыкли говорить мало и коротко — и уж точно самая длинная речь Турукано с тех пор, как не стало Эленвэ.
Кругом звучали речи короче и яснее. Проклятия и клятвы мщения, от которых закипала кровь. Но холод Хэлкараксэ одолел и этот жар. От перехода к переходу последняя вспышка энергии гасла в измученных эльдар. На смену гневу приходило молчание.
Нолофинвэ уже не мог не думать о том, что будет, когда оставшиеся крохи сил покинут его народ. Неужели они действительно прошли весь этот путь, чтобы умереть среди льдов? Он говорил себе, что в любой момент Хэлкараксэ может закончиться, но ничего похожего не было видно.
А когда на пути выросли огромные торосы, каких нолдор еще не видели за весь путь, они как будто придавили всех своей тяжестью, своей высотой и непреодолимостью.
Проход в них искали, но прохода не было ни на севере, ни на юге. Нигде.
Постепенно у подножья этой ледяной гряды собрались все три отряда. Собрались и встали, потому что сил пробивать дорогу не осталось ни у кого.
Предводители отрядов сошлись на совет, чего давно уже не бывало, потому что во время стоянок у них обычно не находилось возможности разыскать друг друга. Нолофинвэ поразился переменам, произошедшим с племянниками. Конечно, ужасно выглядели все, но детей Арафинвэ он не видел дольше, и это бросалось в глаза сильнее.
Даже Финдарато, который, судя по его осанвэ, бодро держался до самого конца, был вымотан до последнего предела. Именно он сказал:
— Эти торосы мы сможем перейти, только если они сами перед нами расступятся.
Какое-то время все молчали. Потом Аракано вскинулся:
— Нет, так нельзя! Отец, ты же понимаешь?! Нельзя сдаваться сейчас, надо заставить всех действовать!
— И что я могу сказать всем, чтобы заставить? — спросил Нолофинвэ. — Что там, за этой грядой, их ждет еще больше Льдов? Они не могут вынести больше, и...
— Нет! Там не будет больше льда! – возразил Аракано. — Я чувствую, за этой грядой — берег! Или сразу, или...
— Или нет, — мрачно закончил за него Ангарато.
— Или скоро, — упрямо договорил Аракано.
Глаза его странно горели. Он вскочил, схватил свой заплечный мешок и с ним выбежал из шатра.
— Я знаю, что там берег! И я собираюсь его увидеть!
Это Аракано крикнул уже снаружи. Слова разнеслись по стоянке, привлекая внимание, а сам Аракано был в этот момент похож на взвившийся до небес всполох серебряного пламени. Что-то подобное Нолофинвэ увидел в нем, когда он только родился.
Сердце Нолофинвэ болезненно сжалось, а Аракано уже бросился к гряде торосов, вынул альпеншток и принялся крушить лед.
В этом единоборстве эльда и ледяной громады было что-то грандиозное, на что невозможно взирать без участья. К Аракано присоединились сперва родичи, потом другие эльдар.
Инструменты застучали в такт, и проход, казавшийся недостижимым, невероятным, проход был пробит!
За ним оказался лед. Лед, как всегда. И торосы. Аракано взобрался на один из них и просиял.
— Да! — крикнул он. — Да! Берег! Недалеко! В одном переходе отсюда!
После всего это было слишком хорошо, чтобы поверить. Эльдар хотели убедиться сами. Забыв об усталости и боли, они карабкались на торосы.
Кричали друг другу:
— Да-да! Земля! Земля!
Плакали и смеялись.
Так начался их последний переход в Хэлкараксэ. Длинный переход. Но никому не хотелось еще раз останавливаться на льду, когда до суши было рукой подать. Уже в конце этого перехода Аракано, который теперь шел впереди, рядом с Нолофинвэ, вдруг упал.
Нолофинвэ успел подхватить его, аккуратно опустился на лед и положил голову Аракано себе на колени. Потом стал приводить его в чувство. Это удалось не сразу. Но когда Аракано открыл глаза, он посмотрел на отца ясно и осмысленно. И сказал очень тихо:
— Ну, вот. Я хотел увидеть этот берег и увидел. Жаль, что только издалека.
— Еще увидишь и вблизи, осталось совсем немного, — ответил Нолофинвэ, обнимая его. — Если не можешь идти, я понесу тебя.
— Меня не нужно нести, меня уже скоро не будет здесь, — сказал Аракано. — Я слышу зов Мандоса, и мне пора последовать за ним. Кажется, я сделал все, что мог.
— Аракано!
— Прости, отец. Я люблю тебя. И нашим всем передай, их я тоже... люблю... И... не... горюйте... обо мне... Мы... достигли... Эндорэ... Наконец... Надо... радоваться...
Голос его стих, глаза закрылись.
Нолофинвэ почувствовал, как грудь словно обожгло изнутри.
— Аракано!!! - крикнул он.
И в тот же миг увидел, как упал и разбился кувшин с водой во дворе его дома в Тирионе, и женский голос, который Нолофинвэ никогда не мог бы забыть или спутать с другим, тоже крикнул:"Аракано!!!".
Прожигая все преграды, которые были между Валинором и Эндорэ, боль утраты на миг соединила их с Анайрэ. А потом... Нолофинвэ словно очнулся. Сидя на льду, с телом Аракано на руках. Вокруг него уже собралась вся семья и другие эльдар тоже. У всех на глазах блестели слезы.
А далеко на западе начинала всходить Луна.
Продолжение следует...
Часть первая здесь, Часть вторая здесь, Часть третья здесь, Часть четвертая (начало) здесь, Часть пятая здесь.
@темы: Фингон, Тургон, Арэдэль, рассказы, Финголфин, Идриль, Аракано