Господин Габриэль Динотерий - хитрый ящер, и он подождет!
Немножко хаотическая выборка из себя. Критерий - именно *о Хитлуме* (что в большинстве случаев, впрочем, оказалось - о Барад-Эйтель). Времена - после Браголлах, вплоть до конца Эпохи (более ранние есть, но четко завязаны на историю Фингона и Маэдроса.... можеть быть, надо будет собрать и их - именно те, где видна *сама земля*).
Ах, родное окно, ух, равнина, сожженная дочерна - Изучил за недели пейзаж, не глядели б глаза! *Государь* Финдекано (шиза!) - да не с прошлого ночера. ...А точнее - беда, но уж лучше бы, право, шиза.
Все сраженья отцов повторяли мы - с братом и прочими, Изучали долины и вёсны - одну за одной. Знали мудрость, и доблесть, и юность твою, но не прочили В короли - никогда, не теперь, не такою ценой.
А когда бы и прочили... Глянешь теперь - и расхочется Поручать эту честь (все же честь!) хоть какому врагу! А отец - чтобы вовсе не медом - шепнул, как пророчество: Присмотрись, приучайся - я все рассказать не смогу
До мгновенья, когда ты один по горелым проталинам В гневе скорбном уйдешь, задевая мечом облака... Привыкай. Финдекано - король, ты ж пока, Хурин Талион, - Сын вождя, но не вождь. Это сладкое слово - "пока"...
4:06 03.03.2008
Над выжженным полем колеблется мертвенный свет, И ветер с разбега к неровной стене прижимает... Ты, Моргот, сказал. Получи *симметричный ответ*, - (Не «тем же путем» - языком, коий он понимает!)
Так будет - сегодня, отныне до века, всерьёз, - Уже не понять, почему, - но не будет иначе... Пусть битву потом назовут Средоточием Слёз! Беда не моя - ибо втоптанный в землю не плачет.
1:57 25.05.2009
Серебро и лёд (2)
Падал лист – да на ребро, До земли – всё на ребро, В сером инее… Ледяное серебро, Ледяное серебро – Тенью имени. Звуки выстроились в ряд… А у нас так говорят Об ином совсем, - Говорят и говорят, И десятый год подряд Мир от боли сед…
Все мы близко от беды, Через жизнь – как через Льды, Света с нами нет… До озноба – красота: Те же самые цвета – В белом знамени. И давно ли серебро Не светлей, чем тьма и кровь – Думать бросили: Без побед и без Камней Мир по-своему ясней Поздней осенью.
…Это в иней – каждый куст, Дом наш выстужен и пуст, Воздух пуст и чист, Лес торжественен и тих, Раньше, позже ли других – Облетает лист… Но подобия все – ложь: Ты по-прежнему живешь На своей земле. …Ледяные паруса, Облетевшие леса, Небеса во мгле…
---12.09.05
"...who fell at last in flame of swords with his white banners and his lords." Leithian, VI
Где же мы были, что же мы раньше делали? - Соком древесным, светом, корой и листьями... Бьется над башнями белое знамя, белое, Гибель твою не желая принять за истину.
Не отступали мы - пали, неупокоены, Рядом - и миги последние были схожими. Белое небо Хитлума так устроено, Чем-то всегда на знамя твое похожее.
Там, где мы прожили, отгоревало прежнее, Где прорастали мы - травы взлетели пламенем. Видишь, над башней облако белоснежное? Я объявляю его королевским знаменем.
...Так и дошли, догорая, но до предела мы, Так и взлетали пеплом - непобедимые... Белое знамя, белое пламя, белое - То, на двоих одно и на всех единое.
08.07.05, Балашиха, траншея № 1
*
Там, в предгорьях темнеет внезапно, Лишь укроется солнце от глаз. Барад Эйтель - оставленный замок И не очень-то связный рассказ. И таращатся тени из комнат, И дрова в очаге холодны... Но хотелось - вернуться и вспомнить, Что порой не бывает войны.
Здесь однажды пришли перемены, Разбивая судьбу навсегла - Помнишь, пламя разбилось о стены И - стена за стеною - орда? И звезда уносилась на север Через пепел сгоревшей травы... ...А судьба - разобьет и рассеет И случайно оставит в живых.
...Так звезда покатилась - внезапно, И не все - только наша одна. Мы сегодня уходим на Запад, Расплескав свою чашу до дна. И безбрежное море не внемлет - А прошу-то всего об одном: Не забыть наши горькие земли Без отмщения ставшие _дном_.
...Незнакомые звезды - из окон, ПРодирая насквозь облака... Ты не бойся, что мне одиноко, Просто прошлого много... ..пока.
Есть все же разум во Вселенной, раз не выходит на контакт. (с)
Эол и Аредэль после смерти.
Автор Беликова В.В.
- Эол... - Арэдэль... Мы стояли и смотрели друг на друга. Я видела его силуэт. Размытый... светлый... нечеткий..., только темные глаза, бездонными провалами, выделяются на его полупрозрачном лице. - Арэдэль, - дрожал его красивый звучный голос. Душу мою, как и прежде, переполнило счастье. И я улыбнулась ему... Его глаза вспыхнули радостным золотым светом. И я, как и прежде, готова была утонуть в них. Я протянула к нему руки, и он полетел ко мне. Его руки сильны, и объятья крепки... И мне захотелось, чтобы время остановилось, ... как прежде... Мы надолго застыли, глядя в глаза друг другу. Я смотрела в его глаза и вспоминала какими они были, за то недолгое время, которое мы прожили вместе. Нежно-робкие во время нашей первой встречи; неверяще-счастливые, когда мы приносили друг другу клятву верности; блестевшие от страсти, в долгие серебристые ночи Нан-Эльмота; безумно-радостные, когда он держал на руках нашего сына; горящие возбуждением, перед началом его работы; гордые, когда он выносил на лунный свет свои творения.... Его глаза всегда в каком-то плену держали меня. И только однажды я не смогла посмотреть в них. Боялась... Это было тогда... в Ондолиндэ. Он всегда умел чувствовать мое настроение, почувствовал и сейчас. - Что с тобой? - его ладони ласкали мое лицо. - Ты простил меня? - А ты простила меня? - За что? - недоуменно спрашиваю я, - Это ведь я сама во всем виновата. читать дальше Эол горько опустил голову: - Я убил тебя. Я не могла видеть его страданий и крепко прижала к груди его голову. - Не надо, - шептала я, - все уже прошло... Он вырвался из моих объятий и отошел в сторону. Затем, повернув ко мне искаженное болью лицо, быстро заговорил: - Нет мне прощения! И не будет! Жизнь свою я наполнил ненавистью и в какой-то мере завистью к Нолдор. И даже когда мне было дано знамение и счастье... мое самое большое сокровище - Ты... и наш сын, я не принял этого.... В безумной гордыне я думал, что сумею изменить тебя..., заставить отказаться от своего народа.... И... мне это почти удалось... Когда же ты оставила меня, я понял, что не смогу этого сделать. Понимаешь! - вскричал он, - я должен был принять то, что ненавидел, ...ибо любил тебя - Белую Деву Нолдор! Ты часть меня, - говорил он с исступленной яростью, - я не мог отказаться от тебя! А это значит, что я должен был отказаться от другой своей части - ненависти. Это больно... очень больно... - Знаю... - медленно сказала я, вспоминая свое безграничное отчаяние, во время своего бегства из Нан-Эльмота. Но Эол не услышал меня: - Мучимый своей собственной болью, я хотел, чтобы и ты испытала её. Ты - самое дорогое, что у меня есть, и ты оставила меня, поэтому я хотел отобрать у тебя то, что дорого тебе..., - он немного помедлил -... и мне... - Ломион... - Маэглин.... Как я мог?!! Я, всю жизнь ненавидевший Нолдор именно за братоубийство, поднял руку на собственного сына!! И вместо него... убил тебя.... Я отчетливо увидела бьющуюся в муках его фэа, но что-то не дало мне приблизиться к нему. - Не может служить оправданием то, что я в гневе не вспомнил о яде.... Знаешь, - повернул он ко мне измученное лицо, и я увидела дорожки слез на его щеках, - что Мандос показывает мне день за днем? Тебя! Тебя умирающую, агонизирующую, мертвую... Но зря... Ведь то, что он хочет доказать мне, я понял еще там в тронном зале Гондолина. То, что подняв на тебя нож, я убил себя... Мою боль увеличило еще видение..., там на Карагдуре... - то что наш сын умрет также, как и я - презренным предателем! - Ты не предатель! - Нет, - полубезумная насмешка над собой в его глазах, - Я предатель! Я предал тебя, сына, себя! Я - злобный безумец, желая предупредить сына - проклял его! - он опускается на землю и его фэа содрогается в рыданиях. Нечто, сковывающее мое тело постепенно отступило. И я уже на коленях возле него Никогда еще не было такой связи между нашими фэар! Я слышала его боль, как свою, и, пропуская её через себя, старалась исцелить её. Прошла целая вечность..., прежде чем я поняла, что это безумное покаяние кончилось. Сколько в моем сердце любви и сострадания к этому прекрасному мужчине! Эти чувства переполнили меня и мне захотелось петь... И именно одну особую песню. Ту, которую я сложила в нашу первую встречу, но так и не спела её Эолу, а теперь она сама сорвалась с уст...
Ты совсем другой, Ты совсем чужой, Но ты спас меня... Ты не злой, Не плохой, Но пугаешь меня... Твоя кожа смугла, Так темны глаза И в них - холодная сталь. Глядишь на меня, Чаруешь меня... Что нужно тебе? Перестань! Куда ты идешь? Куда ты зовешь? Кто ты? Прошу ответь! Ты песню поешь... По сердцу, как нож... Нет сил больше терпеть! Кто ты, скажи! Нет, лучше молчи! Сердцем слышу твою боль... Дай её исцелить, И с тобою побыть. Может это любовь?... Светит луна. И знает она Выбор мой, слезы мои. Теперь я жена, И не оставлю тебя! Будем вместе по жизни идти!
Непонятная рваная "гномовская" ритмика, я всегда почти стыдилась её, а теперь я продолжила песню. Слова подсказывало мне сердце:
Обниму я тебя, -Я прощаю тебя. Ведь не смогла разлюбить... Была и моя в том вина, Её не забыть никогда... Но попробуем просто простить...
Эол поднял голову. Его глаза были наполнены синевой, как будто слезы смыли черноту... - Арэдэль, - он дотронулся до моих волос, - неужели ты простила меня? Я коснулась губами его ладони: - Эол, - серьезно говорила я, - тебя можно было изменить, но я предпочла не делать этого, потому что не хотела лишних трудностей. Я могла бы еще в самом начале настоять на том, чтобы Ломион знал свою родню, но... - Ты не могла переубедить меня, - горько улыбнулся он, - Я подчинил тебя себе, без зазрения совести используя чары Нан-Эльмота и твои чувства ко мне... - Нет, - легкое качание головой, - Все дело было в том, что я хотела покориться тебе, ибо считала любовь возможной лишь в безграничном обладании... А когда не смогла с этим смириться..., то решила, что любовь умерла... Только на выходе из Нан-Эльмота, поняла, что любовь - это не кукла в детских руках: "Хочу поиграю, хочу нет...". Я так и не смогла по-настоящему вырасти..., - грустно усмехнулась я, - Мне постоянно чего-то не хватало... Это понесло меня сначала из Валинора, затем из Ондолиндэ и... из Нан-Эльмота. Я здесь поняла одну простую истину: Только лишившись чего-нибудь, мы понимаем ЧТО это было... Он улыбнулся так, что моё сердце замерло... - Почему же ты не вернулась сразу же? - Ну во-первых я должна была позаботиться о Ломионе, а во-вторых..., - немного смутилась я, - мне мешала моя гордость... Как же так - я была неправа? Я - Арэдэль Ар-Фейниэль - Белая Дева Нолдор? - Нет не гордость - Гордыня! Это и мой главный недостаток... - Полностью согласна, - и я вдруг весело вспомнила: - От неё всегда одни неприятности. Помнишь когда к нам приехал Зигинал из Ногрода и ты с ними поспорил, кто сумеет изготовить лучше и быстрее чужое оружие: ты - топор, а он - меч... - Да, - встряхнул он черными волосами, - после этого у меня страшно болели руки... - Конечно, махать с такой скоростью молотом сможет не каждый... - Зато я победил, - с совсем прежним гордым самодовольством улыбнулся Эол, - это даже Зигиналовы спутники признали. Я, немного посмеиваясь про себя, не могла наглядеться на него. - О чем задумалась? - с тревогой заглянул мне в лицо Эол. - Я так долго не видела твоей улыбки, - ответила я, и тут же заругалась про себя, так как с любимого лица исчез даже намек на улыбку, и в глазах опять стояла горечь. - По моей вине... Нет! Это не в моих силах снова выдержать его боль! - Послушай, Эол, - говорила я, глядя прямо в его глаза, - Ты виноват, я тоже виновата... Хватит! Все! Мы не в Эндорэ, у нас должна начаться новая жизнь. Понимаешь? Я люблю тебя! Слышишь? Люблю! И ты меня любишь. Разве это не предвестник будущего счастья? - Мы любили друг друга и тогда... - Мы совершили много ошибок, и будет их еще наверно немало, но самое страшное мы пережили - Разлуку. - Да... но... - Никаких но, или, - меня вдруг охватила страшная неуверенность, - ты меня больше не любишь? Он отошел от меня и долго смотрел вдаль. А затем глухо произнес: - Ты моя госпожа - самая лучшая и милосердная, какая когда-либо рождалась.... Я тебя предал, убил... Правда, когда карающая рука Мандоса опустилась на меня, я понял, что натворил, и с радостью принял наказание. А ты все же нашла меня здесь... Нашла и пришла... Я причинил тебе слишком много зла, и вырыл между нами пропасть, которой не суждено зарасти. Я верну тебе свободу. Я останусь здесь, а ты уходи к своему народу, туда, где тебя помнят и любят... Они нужны тебе, и ты, я знаю, нужна им. А мне же не надо ничего, кроме туманов и горьких воспоминаний Мандоса... - Эол, - нежно коснулась я его плеча, - сначала скажи - любишь ли ты меня еще? Развернувшись, он резко схватил меня за плечи. Его пальцы причинили мне боль, но я этого не заметила, вслушиваясь в его слова: - Люблю ли я еще тебя? Как ты можешь в этом сомневаться?! Я преклоняюсь перед тобой, я не могу без тебя! Я была счастлива, безгранично счастлива... - Ты не можешь без меня. А я не могу без тебя. Именем Илуватара клянусь никогда не оставлять тебя, поддерживать во всем, ибо, как бесконечна Эа, так бесконечна и моя любовь к тебе. И, что бы не случилось с нами после смерти, я последую за тобой, ибо ты Огонь, а я Земля... Мы едины! Его глаза блестели от слез: - В единстве и гармонии родятся наши дети, ибо в детях наши души и наша любовь. Именем Илуватара клянусь вечно любить тебя! - слова нашей клятвы возрождали его... - Варду призываю в свидетели... - Манве, призываю в свидетели... И вместе - ладонь к ладони, голос к голосу: - Что будет наша любовь нам судьею, если не сдержим клятвы...
- Это так, - пророкотал чей-то голос. Я вздрогнула и инстинктивно крепче прижалась к Эолу. Невдалеке стояла темная фигура в развевающемся сером плаще. - Намо Мандос, - прошептал Эол. Тот наклонил голову в знак согласия и заговорил. Каждое его слово отдавалось в наших сердцах щемяще-сладкой болью: - И ты - Эол Темный Эльф, и ты - Арэдэль Ар-Фейниэль понесли заслуженную кару. Не в моей власти было более вас держать. Но одного я не смог сделать - исцелить ваши души, ибо только прощение могло это сделать. Не я вам судья, а ваша любовь, как в той клятве.... Вы любите друг друга, вы простили друг друга.... Вы свободны! - Мы можем покинуть Чертоги? - неуверенно спрашиваю я. Мне не было видно лица Валы, но мне показалось, что он улыбнулся: - Вы покинули их еще тогда, когда заговорили друг с другом. Просто были настолько увлечены покаянием, что не заметили. (Кстати мы не сразу заметили и то, что Намо исчез) И действительно... Мы стояли напротив серого дворца, врезанного прямо в скальный массив, а позади нас - лес. И туман, окружавший нас - это туман утра... Я втянула в себя чистый свежий воздух и почувствовала, как слезы радости потекли по щекам. Эол же, скрывая испуг, спросил: - Это Валинор? - Да! - радостно закричала я, вскидывая руки к небу, - Это Валинор! Слышишь, как поют птицы? Они поют для Ваны... А запах? Запах цветов... - нигде в Средиземьи нет таких цветов! - Звезды... - задрожал его голос, - только звезды те же. Я поняла, как ему тяжело, и поэтому постаралась облегчить его боль: - Тебе здесь нравится? Он помедлил: - Здесь все другое, чужое... - Разве? - Да, но..., - небольшая заминка, - здесь что-то есть, напоминающее дом. - Нан-Эльмот? - улыбнулась я. Эол кивнул. - Так именно видения Амана оставила Мелиан в Зачарованном Лесу. Поэтому-то я совсем не тяготилась жизнью в нашем доме... - Совсем? - вернулась к нему прежняя ирония. - Ну-у почти. И мы засмеялись. Нашему смеху весело вторили птицы.... А потом мы пошли по лесной тропинке на восток, в сторону от гор. Мы шли, держась за руки, смеялись и пели. Валинор был прекрасен... Я шла и не могла понять, как я решилась его покинуть. Все было таким знакомым и таким новым... по-другому невозможно описать...
- Посмотри, что это? - Это орлы Манвэ. - Я знаю, но что это они делают? - Они танцуют. - Орлиная свадьба? - Наверно... - Красиво... - Очень...
День сменила ночь, а ночь день, но мы не могли разомкнуть рук. Я и он... Вместе... И это было прекрасно! Лес Мандоса зачаровывал, исцелял, молодил нас. Мы радовались каждой птице, стремительно пролетающей над нашими головами; каждому цветку, который казалось бы пел песню красоты; каждой бабочке, порхающей на струнах золотистых солнечных лучей... Ничто не оставляло нас равнодушными... Лес Мандоса был прекрасен! - Звенящие, невесомые лучи солнца проникали через зеленую листву так, что весь лес казался окутанным золотисто-зеленым туманом.
- Я знал такой камень... - Как он назывался? - Дезелушат. - А каков перевод? - Зеленое облако. - Просто и ясно. Воистину по-гномовски. - Красивые слова нужны только тогда, когда красота камня уже проявилась. И эта красота зависит только от твоего умения выражать её. - Логика гномов. - Я с ней согласен. - Ты неисправим.
Мы бродили по лесу и вслушивались в красоту этого места. Лес Мандоса как бы обладал своей особенной волей. И он признал нас своими друзьями. Ни Эол ни я не могли даже помыслить о том, чтобы причинить зло ему. Мы питались плодами деревьев, пили только родниковую воду. Постепенно нам стало казаться, что мы одни здесь. А иногда я даже не хотела просыпаться, боясь что это все окажется еще одним полубезумным сном-воспоминанием Мандоса. Эол признался, что боится того же. Поэтому мы постоянно касались друг друга, чтобы убедится в обратном. Но реальность все же вторглась в наш сон.
... Лес всполошился. Мы это сразу почувствовали. Не так запели птицы, не так зашелестели деревья. А потом мы услышали далекий лай собак. - Что это? - вздрогнул Эол. - Собаки Оромэ..., - прошептала я, - это охота. Эол с негодованием вскинул голову: - Разве здесь можно охотиться? - Это лес Мандоса, а не Йаванны. - Но он же тоже чувствует! - Послушай, он принимает это, как должное, - я успокаивающе положила руку на плечо любимого. - И потом, разве ты сам не любил охотиться в Зачарованном лесу? Он признал мою правоту, но все же упрямо проворчал: - То там, а то здесь... Через некоторое время ветер донес до нас веселые крики. Эол вопросительно взглянул на меня. - Это не сам Оромэ, это охотятся Элдар. - Нолдор? Мое сердце пропустило один удар, но я спокойно продолжила: - Скорее всего. Мы немного помолчали, а потом Эол спросил: - Ты выйдешь к ним? - Не сейчас. Он не стал ничего выяснять, а просто взял меня за руку и повел вглубь леса. Ветви деревьев сомкнулись за нами.
- В какой стороне город Нолдор? Я удивленно взглянула на Эола: - Что? Зачем тебе это? - Рано или поздно нам все равно придется встретиться с другими Элдар, - спокойно сказал Эол. - Я не хочу, чтобы принцессу Нолдор нашли в лесу, как покорную изгнанницу, рядом с её трусливым мужем. - Я не изгнанница и ты не трус! - Тогда как объяснить то, что мы прячемся в лесу, боясь выходить к эльфам? - Я не боюсь..., - недоуменно покачала я головой: - Зато я боюсь, - последовал честный ответ. - А я всю жизнь считал, что никогда нельзя бежать от того, чего боишься, нужно всегда смотреть своим страхам в лицо. - Но чего ты боишься? - Многого. Подумай, как примут меня твои сородичи? Меня - убийцу жены, их принцессы? Я поняла его отчаяние: - Не знаю... Они должны понять... Я же простила... - Ты меня любила. - Послушай, - схватила я его за руку, - но ведь есть еще Альквалондэ. Там правит... правил, - поправилась я, - твой родич Ольвэ. - Альквалондэ, - протянул Эол, - это тот город Телери, в котором Нолдор совершили братоубийство?
Очень много лет прошло с той поры, возможно даже больше чем мы представляли, так как неизвестно сколько времени мы пробыли в Мандосе, но я не могла вспоминать Резню без стыда и горечи. Я не участвовала в той битве, хотя и была там вместе с отцом и братьями. Но я радовалась! Радовалась! когда Феанор пробился к кораблям. Я вскрикивала от ужаса, когда видела смерть воинов Нолдор и довольно улыбалась, когда в воду падали тела Телери. Если бы не Алтариэль, я бы возможно тоже обагрила бы руки в крови родичей. Какое-то безумие тогда охватило мой народ, а потом было уже поздно отступать. Именно в Альквалондэ в последний раз я смотрела в глаза Финдарато. Потом стыдилась. Я видела его глаза над телами его родичей и друзей. Они и поныне стоят передо мной. С тех пор я всячески избегала кузена, потому что боялась увидеть то, что сделала с ним Резня. На вздыбленном льду я шла в отряде Тургона, подальше от отряда Финдарато. Братья не говорили ни о чем и мне казалось, что великая дружба между Финродом и Тургоном кончилась тогда в Альквалондэ. Только Эленвэ не верила в это. Она стала каким-то связующим звеном между ними. И не только между ними, Она помогала абсолютно всем Нолдор. Я до сих пор мучаюсь угрызениями совести из-за того, что никогда не любила эту Ваниа, забравшую у меня брата. А на льду она вела себя так благородно, что стала олицетворением надежды и Эстель и Амдир. Однажды она всю ночь проговорила с Финродом и Тургоном, и утро они встретили лучшими друзьями, как до Исхода. Все радовались и прославляли её, даже я собралась пойти поблагодарить её за все на следующий день, но не смогла, потому что вечером того же дня Эленвэ погибла, провалившись под лед. Финдарато вытащил её тело и они вместе с Тургоном вырубили ледяную пещеру для этой странной Ваниа, чья жизнь, казалось, была посвящена служению другим. Смерть Эленвэ не сломила Элдар, только придала нам решимости. Ибо если у Хелкараксэ есть край, то мы дойдем до него, иначе смерть Эленвэ, Аркуэнона, Лаирендила, Атаралассэ, Ниэллона, Ондолло, Сулиона, Эленандара, Олориэль, Ниндэ, Ниеникуэ, Линдалэ... и многих, многих других была напрасной. - Откуда такие грустные мысли? - ласково спросил Эол. - Я вспомнила Хелкараксэ. - Извини, что напомнил, - покаянно промолвил он. Я постаралась отвлечься от воспоминаний и, весело махнув рукой, сказала: - Ничего... Так о чем мы говорили? - Об Альквалондэ. Я напряглась, но удивительно спокойным тоном продолжила: - Да это в Лебединой Гавани мы отобрали у телери корабли. Эол отвернулся. Его ладони сжались в кулаки, а голос зазвучал отрывисто и глухо: - Я не могу... я не имею права... осуждать Нолдор, ибо сам не лучше их. Но они убивали моих родичей.... Ты знаешь, Арэдэль, что моя сестра ушла со своим мужем в Благословенные земли.... Возможно ее детей, мужа, Нолдор убили в Гавани... - Я не знала..., - шевельнулись мои губы. - Как ты могла знать, - усмехнулся он, - если я никогда не говорил тебе. - А почему же? Он помолчал, но потом все же ответил: - Боялся, что ты скажешь мне о её смерти. Я инстинктивно отступила на шаг. - Как её звали Эол? - Хиннарэ. - Огненные глаза? - Вообще-то называли, как Солнечные глаза, но огненные глаза ей подходили больше. Я улыбнулась: - Горячий нрав? Глаза Эола засветились беспомощной нежностью: - Еще какой. Не хуже чем у Нолдор. Я ласково взяла его под руку и просительно заглянула ему в лицо: - Расскажи мне ней. - Она была... была..., - неуверенно начал Эол, - необыкновенной! Веселой, отважной... Даже слишком веселой и слишком отважной. Постоянно забиралась в глубину леса, - вспоминал он, идя со мной по тропе, - изучала, видите ли, зверей.... А тогда звери были, не чета нынешним - огромные, злые и свирепые. Однажды она даже наткнулась на Черного всадника, еле сбежала от этого чудовища. А ей хоть бы что! Через пару дней вновь растворилась в лесу. - Как она выглядела? - У неё были очень красивые темные волосы с серебристым отливом. И глаза... Необыкновенные светло-сиреневые глаза... Когда она злилась, они темнели и в них вспыхивали золотые искры... Я вздрогнула. Потом побледнела и задержала дыхание. - Что с тобой? Я с трудом шепнула пересохшими губами: - У Тинтароссе, друга Майтимо из Альквалондэ, были сиреневые глаза. Пальцы Эола с силой сжали мои плечи: - Что с ним случилось? Я не смогла ему солгать, и ответила, отведя взор: - Он был капитаном "Ванессы" - первого из кораблей захваченного в Альквалондэ. Эол отошел от меня и глухо спросил: - Он погиб? - Я не знаю. Наверно.
После этого мы в полном молчании прошли до "нашей" поляны у озера. Так же в молчании прошли два дня. А на утро третьего Эол с какой-то твердой уверенностью сказал: - Арэдэль, покажи мне дорогу в Альквалондэ. Я была рада, что он, наконец, справился с собой. Поэтому я не стала спорить. Просто собралась и пошла вместе с ним.
- Какой-то странный этот ветер... - протянул Эол. - Ты о чем? - оторвалась я от мрачного созерцания рваного подола платья. - Ты слышишь это? - шевельнулись его уши. - Шдуум... шдуум... Это даже похоже на ритм... Я не удержалась от смеха: - Это прибой. - Прибой? - повторил он, и тут его лицо изменилось непередаваемым образом. - Ты хочешь сказать, что это море? - Конечно. Мы ведь почти пришли. Но Эол не услышал меня: - Море... - прошептал он, - море... А потом он побежал на этот звук. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним.
Свежий ветер ударил нам в лицо. Резкий, сильный, свободный... с тем неуловимым запахом моря, который невозможно передать... А перед нами расстилалось бесконечно-прекрасное море. Сине-черные волны накатывались на темные скалы... взмывали вверх алмазные брызги... и от них сияла в лазурно-чистом небе яркая радуга. Эол остановился на краю обрыва и запрокинул лицо к небу. Он глубоко вдохнул этот морской буйный ветер и засмеялся. Я чувствовала его счастье и сама переполнилась им. Безграничная любовь к морю наполнила мое сердце. И эти чувства еще больше связали наши души. - Вот что значит выйти замуж за Телери, - довольно проворчала я. - А что же с ним будет, когда он увидит Жемчужную бухту и белоснежные корабли-лебеди в ней...
... И тут острым лезвием по сердцу... - Зарево... Кроваво-черное зарево пожара в Лосгар. ...Тогда гибли не корабли - умирали, захлебнувшись безмолвным криком, живые существа... Добрые и совершенно беззащитные, чья невинная красота, не смогла остановить тех, для кого вершиной Творения стали совершенные грани Сильмарилов... Я помню, как отчаянно закричал Ангарато, увидев эти огненные всполохи на востоке. Мне тоже хотелось кричать от ужаса и боли, но все мои слезы я оставила в то проклятое утро в Альквалондэ, поэтому я только могла смотреть, пока моя фэа корчилась от мук стыда. Тогда мы не сразу даже поняли, что это означает конец всему - нашему походу (куда мы без кораблей), все жертвы, кровь на улицах Алкуалондэ - все это было напрасно... У нас не осталось ничего...
- Арэдэль, - позвал меня Эол. Я с радостью оторвалась от страшных воспоминаний и поспешила к нему. - Арэдэль, посмотри! Что это там? - Где? - Ну вон там. Белое такое... Я сощурила глаза: - Это корабль. Идет в Лебединую Гавань. - А где она сама? - В следующей бухте. Идем. К ночи будем там. Правда я советую войти туда на рассвете. Тогда Альквалондэ ошеломляюще прекрасно. - Как и все, что делают Телери, - самодовольно улыбнулся Эол. - Между прочим, - осадила я его, - Многие дома в Лебединой Гавани делали мастера Нолдор. Дворец правителя изнутри украшали ученики Махтана... - Это Феаноринги что ли, - злобно проговорил мой супруг, и тут же поспокойнее добавил, - понятно почему, они чувствовали себя хозяевами Телери. Я немного обиделась: - Два народа дружили тогда, и никто не знал, как повернется жизнь. - Извини, - ласково коснулся моих волос Эол, - Я знаю, у меня характер не из легких. - Просто невыносимый, - согласилась я, зарывшись в его теплые объятия. - Как ты меня терпишь, - усмехнулся он, еще крепче прижимая меня к себе. - Сама удивляюсь.
Поздним вечером мы подошли к концу леса. Впереди уже была широкая каменная дорога, ведущая вниз, в Альквалондэ. Как бы не хотелось Эолу попасть скорее в город, но и он согласился с тем, что идти до него еще далековато, и что лучше заночевать на берегу. В Жемчужной бухте, в отличие от своей соседки, не было высоких приливов, а следовательно и таких крутых берегов. Спустившись вниз, мы не стали разводить костер, так как ночь была теплой. Песок был мягким, нежным, он так и манил прилечь. Мы не стали противиться этому желанию, расстелили на берегу плащи и легли на эту постель. Все еще теплый песок ласково согревал нас, и мы заснули, слушая рокот набегающих волн и видя, как огни Гавани отражаются в зеркально-черной поверхности моря.
Господин Габриэль Динотерий - хитрый ящер, и он подождет!
Продолжаем и заканчиваем вывески сравнительных отрывков из первоисточника. Часть 2, про Сильмарилы - небольшая и дает не так много нового, - эх, надо было ее к предыдущей! - а вот часть 3 содержит весьма немало любопытного, особенно в части суда и далее.
Повторю общую установку: Жирным шрифтом выделены те места текста, которые отсутствуют в печатном Сильмариллионе, курсивом - стилистические отличия; комментарии сведены к необходимому минимуму. Перевод сделан на основе перевода "Сильмариллиона" Н. Эстель со стилистическими и смысловыми уточнениями. Часть текста, отсутствующая в в печатном тексте "Сильма", переведена Кеменкири. Изучаемый текст - "Поздняя Квента Сильмариллион" (2ая редакция) и немного - Анналы Амана (того же времени).
"В то время - но прежде, чем Мелькору была предоставлена свобода в землях Амана, - были создано то, что впоследствии было самым знаменитым из творений народа эльфов. Ибо Феанор, вошедший теперь в полную силу, был полон новым замыслом - или, быть может, некая тень предвидения того, что близится, посетила его; и задумался он, как сохранить нетленным свет Деревьев - славу Благословенного Края. Тогда начал он долгий и тайный труд, собрал все свои знания, силы и искусность в ремесле для создания драгоценных камней, более удивительных, чем все, созданные прежде, таких, чья красота пребудет и после Конца. "
Здесь, как мы видим, иная последовательность событий - Камни созданы _до того_, как Мелькор стал свободно появляться среди нолдор.
Следующий абзац, описывающий внешний вид и свойства Сильмариллей, ничем, кроме мелких стилистических различий, не отличается от печатного текста, на случай, если кто не помнит, вот он::
"<По виду были они подобны огромным алмазам. Но до тех пор, покуда не вернется Феанор, что погиб до создания Солнца /.../; покуда не померкнет Солнце, и Луна не сойдет с небосвода - не станет известно, из чего они сотворены. Вещество то похоже на кристаллы бриллиантов - но крепче адаманта, так что никакой силе в Арде не замутить и не уничтожить его. Но кристаллы те оказались для Сильмариллей лишь тем, чем является тело для Детей Илуватара: пристанищем внутреннего огня, что нем и в то же время в нем разлито, и дает ему жизнь, а внутренним огнем Сильмариллей Феанор сделал благой свет Дерев, что все еще живет в них, хоть сами Древа давно исчахли и не сияют более. Потому, даже во тьме глубочайшей сокровищницы Сильмарилли сверкают сами, подобные звездам Варды. И, однако, словно живые существа, они любят свет, вбирают его - и возвращают лучами более прекрасными, чем прежде>.
Далее два фрагмента из разных текстов: Поздней Квенты Сильмариллион и Поздних анналов Амана - оба они частью вошли в печатный вариант.
"AAm
И весь народ Валинора изумлялся на работу рук Феанора, исполнившись удивления и восторга, и Варда благословила Сильмарилли , так чтобы после никогда ни смертная плоть, ни что-либо злое или нечистое не могли бы коснуться их, чтобы не обжечься и не сгореть, испытывая непереносимую боль.
LQS II
Ни смертная плоть, ни нечистые руки, никакая злая воля не смогли бы коснуться их, чтобы не обжечься и не иссохнуть; и никакая сила в пределах Королевства Арда не мгла бы разрушить их. Эльфы превозносили Сильмарилли более всех сокровищ Амана и (даже всей) Земли; и Варда благословила их, и Мандос предрек, что судьбы Арды, земли, моря и воздуха заключены в них. Очень скоро душа Феанора стала неразрывно связана с его собственными творениями. "
Интересно, что невозможность коснуться Сильмариллей злой волей здесь не есть следствие благословения их Вардой, а изначальное свойство Камней, или это просто перестановка последовательности фраз?
*
Часть 3. О ссоре и суде.
читать дальшеИтак, вашему вниманию предлагается еще один фрагмент Поздней квенты Сильмариллион 10 тома.
"Великое смятение началось в Туне, и Финвэ встревожился, и созвал всех своих лордов на совет. А Финголфин поспешил во дворец и, встав перед Финвэ, сказал:
- Король и отец, ужели не усмиришь ты гордыню нашего брата Куруфинвэ. называемого - и не напрасно - Пламенным Духом? По какому праву говорит он за весь наш народ, как будто он - король? Ты - и никто иной говорил некогда с Квенди, советуя им внять приглашению Могуществ Амана. Ты - и никто другой вел нолдор трудным путем через опасные земли к свету Эльданора. Если сейчас ты не раскаиваешься в своих речах - по крайней мере два твоих сына будут чтить их."
Любопытная деталь: Финвэ собирает на совет _всех_ своих лордов, а Финголфин, как и Феанор в их число не входит, на совет их не зовут. Это косвенно подтвержает ту мысль, что лорды Финвэ - это, возможно, те самые участники Великого Похода, которые точили свои мечи несколькими абзацами выше по тексту, может быть, лидеры отдельных групп еще тех времен.
" Но когда он [Финголфин] еще говорил, внезапно появился Феанор и вошел в залу, высокий и грозный. Пламя гнева было в его глазах, и он был полностью вооружен: высокий шлем (был) у него на голове, а на боку - огромный меч. <Так и есть, как я и догадывался>, - сказал он. - <Мой полу-брат успел вперед меня к моему отцу в этом деле, как и во всех других. Он не стал дожидаться совета, где все слова были бы услышаны всеми, и на них (мог быть) дан ответ. Он говорит против меня тайно. Такого я не потерплю!> - закричал он, поворачиваясь к Финголфину. <Убирайся отсюда, и займи положенное тебе место!> Затем словно вспыхнуло пламя - он выхватил свой меч. <Убирайся отсюда и не осмеливайся вызвать мой гнев снова>! Тогда Финголфин поклонился Финвэ и, не сказав ни слова Феанору, даже не взглянув на него, вышел из залы. Но Феанор последовал за ним и у дверей королевского дома остановил его, приставив острие сияющего меча к груди Финголфина <Смотри, полу-брат! Вот то, что острее твоего языка. Попробуй еще хоть раз занять мое мести в помыслах и любви отца - и, быть может, он избавит Нолдор от возможного господина (/того, кто мог бы стать господином) рабов>.Слова эти слышали многие, ибо дом Финвэ был на большой площади у подножия Миндона, и множество народа собралось там. Но Финголфин снова ничего не ответил и, молча пройдя через толпу, отправился искать своего брата Финарфина. Непокой Нолдор уже не был скрыт от Валар, но семя его было посеяло во тьме, и потому, поскольку Феанор первый открыто говорил против Валар, они сочли, что он был зачинателем недовольства, превосходя всех в своеволии и надменности, хотя все Нолдор (теперь) стали горды. Такова, возможно, природа Детей - что по мере роста они становятся своенравны, и мечтают бежать из-под опеки, вспоминая ее с малой благодарностью. Потому Манве печалился, но (лишь) смотрел и не сказал ни слова. Валар привели эльфов в свою землю свободно, (чтобы они могли) жить (в ней) или уйти, и хотя они могли счесть уход неразумием, было бы незаконно удерживать их от него, если мудрый совет будет недостаточен."
Здесь, помимо большего количества подробностей, есть существенная деталь - рассуждение (Валар?) о природе Детей - и о том, что удерживать их силой было бы незаконно.
"Но теперь дела Феанора нельзя было оставить без внимания, и Валар были в гневе, но (также) и потрясены, понимая (теперь), что здесь приложено более, чем своеволие юности. Потому Манве призвал Феанора явиться перед Валар, чтобы ответить за все свои слова и дела, и он был приведен к воротам Валмара. Туда также были призваны все иные, кто был как-то замешан в этих делах, или что-то знал о них, или у кого была какая-либо собственная печаль - чтобы поведать ее.
Затем Мандос поставил Феанора перед собой в Круге Судеб и приказал ему отвечать на все (вопросы), что будут задаваться ему. Велика должна быть сила и воля того, кто пожелал бы солгать перед Мандосом, или даже отказать отвечать на его вопросы. Но у Феанора не было таких мыслей. Он был настолько одурманен ложью Мелькора, что укоренилась в его гордом сердце (хотя он еще не осознал ясно ее источник), что он полагал себя правым по всем вопросам, и (возможностью) иного решения он пренебрег."
Здесь интересны две вещи, помимо красочного противовстояния Феанор-Мандос: то, что к воротам Валмара Феанор был _приведен_, и приглашение всем, у кого была какая-то собственная печаль (какая, если для Валар участие в этом деле Мелькора еще неочевидно?).
"Но когда все было сказано, и произнесены все свидетельства, и все слова и дела были выведены из тьмы на свет, тогда наконец источник (вражды) был раскрыт, и злой умысел Мелькора разоблачен, и его ложь и полу-ложь стала очевидной, и ее мог распознать любой, кто желал увидеть. Немедленно Тулкас был послан покинуть совет, чтобы схватить Мелькора и снова привести на суд. Но и сам Феанор не был признан полностью невиновным, поскольку он тайно отковал мечи и поднял один из них в несправедливом гневе, угрожая жизни своего родича."
Сравните с формулировкой печатного Сильмариллиона: "Но и Феанор не был признан невиновным, поскольку он нарушил мир Валинора и поднял меч на своего родича".
"Тогда Мандос сказал ему: <О рабстве говоришь ты. Если бы это было рабство, ты не смог бы бежать из него, потому что Манве - король (всей) Арды, а не только Амана. А это деяние было незаконным, в Амане ли (оно совершено) или не в Амане. Но более дерзко оно в Амане, потому что здесь - священная земля. Потому такой приговор будет ныне: на двенадцать лет ты покинешь Тирион, где ты произнес эту угрозу. В это время посоветуйся с самим собой, и вспомни, кто и что ты есть. По прошествии же этого времени дело это будет оставлено с миром и станет считаться исправленным, если остальные простят тебя>. Тогда Финголфин поднялся и сказал: <Я прощу моего брата>. Но Феанор не произнес ни слова в ответ, и после того, как простоял некоторое время в молчании перед Валар, он повернулся и покинул совет, и ушел из Валмара. Немедленно возвратился он в Туну, и прежде срока в семь дней, который был установлен, он собрал свое имущество и свои сокровища, покинул город и ушел далеко. С ним ушли его семь сыновей, и Финве, его отец, который не пожелал расстаться с ним, виноватым или невиновным, а также некоторые иные из Нолдор. Но Нерданель не пожелала идти с ним, и просила (позволения) отправиться жить вместе с Индис, которую она всегда чтила, хотя это мало нравилось Феанору. К северу от Валинора, в холмах близ чертогов Мандоса, Феанор и его сыновья создали крепость и сокровищницу Форменос, и они сложили (там) множество драгоценных камней грудами, и оружие также: они не оставили те мечи, что сделал Феанор. Финголфин же теперь правил Нолдор в Тирионе, и так самые слова Мелькора, казалось, исполнились (хотя именно Феанор своими собственными делами добился того, чтобы так произошло), и раздор (букв. горечь), что посеял Мелькор, окреп, хотя его ложь теперь и стала очевидной. И долго еще он был жив между Феанором и сыновьями Индис."
Формулировка последнией фразы - о раздоре в Доме Финвэ - в печатном Сильме несколько иная, исходно из Анналов Амана: "и долго еще был жив между сыновьями Финголфина и Феанора."
На сем заканчиваются комментированные фрагменты.
С уважением - Натали, Одна Змея & Кеменкири, Большая Желтая Мышь.
Самое любопытное в данной части (предварительной) - это наиболее поздняя и наиболее логичная (имхо) версия относительно наличия и отковки оружия у Эльдар.
Так что вашему вниманию предлагается часть первая.
Жирным шрифтом выделены те места текста, которые отсутствуют в печатном Сильмариллионе, курсивом - стилистические отличия; комментарии сведены к необходимому минимуму. Перевод сделан на основе перевода "Сильмариллиона" Н. Эстель со стилистическими и смысловыми уточнениями. Часть текста, отсутствующая в в печатном тексте "Сильма", переведена Кеменкири.
Вашему вниманию предлагается фрагмент поздней Квенты Симальриллион (II редакция: текст 1950х гг., наиболее поздний из существующих, 10 том HOMЕ) - той ее части, которая касается обсуждаемого вопроса - оружия в Амане. Поскольку этот вопрос невозможно понять без некоторой предыстории, т.е. следует посмотреть, что именно говорил Мелькор нолдор до того, как возник вопрос о мечах, и почему он вообще возник, мы начнем с момента чуть более раннего.
До этого в тексте упоминается, что Мелькор ходил среди нолдор и предлагал свою помощь, ненавидя их при этом. Телери не интересовали его, ваньяр относились к нему с подозрением, а нолдор "находили удовольствие в скрытом знании, которое он открывал им, и некоторые прислушивались к словам, которых им лучше бы никогда не слышать."
"1. Тогда Мелькор возжелал Сильмарилы, и с этого времени, воспламеняемая вожделением, росла злоба его сердца, хотя ничего из этого невозможно было увидеть по облику, принятому им , и по той прекрасной внешности, в которую он облекся, по обычаю Валар, его братьев. Затем, когда он увидел для себя возможность, он начал сеять семена обмана и злых намеков сред тех, кто был открыт к общению с ним. Но это он делал искусно, так, что немногие, кто слышал эту ложь, получал ее из его собственных уст: и ложь его переходила от друга к другу, как тайна, знание которой доказывало мудрость говорившего; и в разговорах она увеличивалась и распространялась - как сорная трава быстро разрастается в тенистых местах. Жестоко поплатились нолдор в грядущие дни за глупость и доверчивость."
Итак, получается, что до создания Камней Мелькор ничего или почти ничего "предосудительного" не говорит, а "втирается в доверие" к эльфам, которых в глубине души ненавидит. Да и сейчас непонятно, что же он такое говорит, в чем состоят эти "злые намеки".
"2. Когда Мелькор увидал, что многие потянулись к нему, он стал часто появляться среди них, всегда произнося величайшие хвалы - сладкий, но отравленный мед, - ибо в его благостные речи вплетались иные - столь искусно, что многие, кто слышал их, верили, вспоминая, что то были их собственные думы. Он пробуждал в душах нолдор видения огромных владений на востоке, которыми они правили бы по собственной воле, обладая и властью и свободой; а затем поползли слухи, что Валар привели Эльдар в Аман из зависти, боясь, что красота Квэнди и созидательная сила, данная им Илуватаром, станут слишком велики, чтобы Валар могли управлять ими, если народ эльфов умножится и расселится на широких землях мира."
Добившись первых результатов, он начинает разговоры о владениях на востоке и о том, что Валар привели эльдар в Аман из зависти к ним.
" 3. Кроме того, в те дни, хотя Валар было известно о грядущем приходе людей, эльфы о них все еще ничего не знали, ибо Манвэ не открыл им этого, и время (их прихода) еще не было близко. Мелькор же тайно поведал им о Смертных, видя, как молчание Валар можно обратить во зло. Однако, он мало знал о людях, ибо, захваченный собственными мыслями в Музыке, он обратил мало внимания на Вторую Тему Илуватара; но теперь среди эльфов прошел слух, что Манвэ держит их в плену, дабы люди могли прийти и занять их место в владениях (dominions!) Средиземья; ибо Валар поняли, что сумеют легче покорить этот короткоживущий и более слабый народ. Увы! мало желали Валар подчинять себе волю людей; но многие из Нолдор поверили - или наполовину поверили этим злым словам."
И только после этого Мелькор сообщает эльдар о грядущем приходе людей - претендентов на их владения.. Обратите, кстати, внимание, что до мысли о том, что Манвэ держит их в плену, эльфы по всей видимости додумались сами, сложив два и два: мысль о том, что Валар привели их в Аман из зависти, и мысль о том, что они освобождали место для людей..
"4. Так, прежде чем Валар узнали о том, мир Валинора был отравлен, Нолдор стали роптать против них и всего их народа, и многие исполнились тщеславия (vanity), позабыв о том, сколь многое из того, чем они владели и что умели, получили они в дар от Валар. Ярче же всего вспыхнуло новое пламя жажды свободы и больших владений в страстной душе Феанора; и Мелькор втайне смеялся, ибо именно к этому была направлена его ложь, потому что он более всего ненавидел Феанора и вожделел Сильмарилы. Но их ему было не достать; ибо, хотя Феанор и носил камни на великих празднествах, и они сияли у него на челе, в другое время они хранились под стражей, запертые в глубоких подвалах сокровищницы Туны. Хотя в Валиноре пока еще не было воров, Феанор теперь любил Сильмарили жадной любовью и не показывал их свет никому, кроме отца и своих сыновей. Редко вспоминал он теперь, что свет, пребывающий в них, не принадлежит ему ( букв. <не был его собственным>).
5. Высокими принцами были Феанор и Финголфин, старшие сыновья Финве, и все почитали их в Амане, но теперь они исполнились гордыни и завидовали правам и положению друг друга. И вот! тогда Мелькор пустил новую ложь; и до Феанора дошли слухи, что Финголфин и его сыновья замыслили лишить главенства Финве и старший род Феанора, и с дозволения Валар занять их место; ибо не по нраву Валар, что Сильмарилы заперты в Туне, а не даны им во владение. А Финголфину и Финарфину было сказано: "Остерегайтесь! Мало любви питает гордый сын Мириэли к сыновьям Индис. Сейчас он возвысился и держит отца в своих руках. Недолго осталось ждать, покуда он изгонит вас с Туны!"
Только теперь Мелькор переходит к конкретике: стравливает Феанора и Финголфина, которые уже завидуют "правам и положению друг друга" (кстати, когда и почему они успели зайти так далеко?), подкидывает мысль о том, что Валар желают владеть Сильмариллями (а доверие к Валар уже подорвано).
"6. Говорится также, что когда Мелькор узрел, что пламя его лжи разгорается, он завел с ними речь - сперва с сыновьями Феанора, а затем с сыновьями Индис, об оружии и доспехах, и о силе, которую обретает тот, кто вооружен, дабы защитить то, что принадлежит ему (как он говорил). В то время у Квенди в Средиземье было оружие, но изобретенное не ими самими. Это оружие было сделано Ауле и преподнесено как дар из рук Ороме, когда Валар стало известно, что Квенди были окружены рыскающими кругом враждебными тварями, которые разыскали места их жительства возле Куйвиенен; и еще более было послано позже для защиты Эльдар по время Великого Похода к берегам Моря. Но все это оружие длительное время не использовалось и лежало в кладовых как память о старых полузабытых днях - и с тех пор, как Мелькор был скован, оружейные богов также были закрыты.
Теперь же лорды нолдор достали свои мечи и копья и наточили их, и наполнили колчаны стрелами. И они сделали щиты, изображая на них гербы из серебра, золота и драгоценных камней. Их они носили открыто, а об ином оружии молчали, ибо каждый считал, что лишь один был предупрежден. Но когда Феанор начал догадываться, что делается, он выстроил для себя тайную кузню, о которой не знал даже Мелькор, и отковал там острые (fell) мечи из закаленной стали для себя и своих семи сыновей, и отковал высокие шлемы с алыми гребнями. Горько раскаивался Махтан в том дне, когда открыл мужу Нерданели, своей дочери, все секреты работы с металлом, перенятые у Ауле."
Вот оно! Вот, наконец, и оружие. Только сейчас.
Оружие было сделано Аулэ и дано эльфам еще у Куйвиенен. Оно, видимо, было принесено в Аман и лежало в кладовых - похоже, что не у Валар, а у самих участников Великого Похода "как память о старых полузабытых днях". Кто такие здесь "лорды нолдор"? Похоже, что те самые участники Великого Похода, раз речь идет о "своих" мечах, и сделали это в тайне друг от друга. Только после этого Феанор строит тайную кузню - похоже, до него дошли слухи о фактах заточки оружия. Он первый начинает ковать новые мечи.
"7. Так ложью, злыми слухами и лживыми советами Мелькор склонил сердца Нолдор к распрям; и от их ссор пришел в конце концов закат благих дней Валинора и вечер его древней славы. Ибо Феанор теперь открыто говорил, восставвая против Валар, громко крича, что уйдет из Валинора, вернется во внешний мир и избавит нолдор от рабства (как он говорил), если они последуют за ним."
Господин Габриэль Динотерий - хитрый ящер, и он подождет!
По мере чтения текста Деборы - и его обсуждений - у меня образовалась следующая мысль. Дело в том, что история взаимоотношений Феанора и его братьев, лжи Моргота и Непокоя Нолдор, как мы ее читаем в Сильмариллионе - это еще *не вся* история... Нет, за ней нет каких-то совсем других текстов, обширных как "Атрабет" или "Законы и обычаи" - но из самих поздних текстов Квенты Сильмариллион в печатный Сильм попало далеко не всё - многие подробности Кристофер почему-то не включил, а они важны и просто интересны. Когда-то, к одной из игр мы с Одной Змеей собрали эти невошедшие части вместе с вошедшими и немного откомментировали. Мне кажется, что чтение это довольно любопытное, и я собираюсь перевесить его из глубин ЖЖ в Дайри. Только вот думаю, где. По идее, Феанор там - "наиболее главное" действующее лицо, так что я собиралась отправить с текстами в сообщество Первого Дома. Но. Повод висит здесь, Финголфин и его семейство участие в событиях вполне принимает... Да и все ли жители этого сообщества ходят в то? В общем, хотелось бы знать: устраивать ли параллельную вывесмки тем и здесь?