[house-of-nolofinwe]

написав полтекста, понял, что пишу об Эленвэ и Тургоне.

Валмар в час смешения света. Зарисовка из жизни города.

Я слышу, как ты стремительно бежишь по коридору, легко, словно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок в садах Кементари, но все равно слышу, или скорее чувствую. Ты врываешься в зал, принося с собой порыв свежего ветра, который заставляет листы пергамента и страницы книг зашелестеть и заплясать, в такт твоему легкому, струящемуся платью и пестрым лентам в шелковистых локонах. Ты нетерпелива и недовольна, даже не сказав слов приветствия, ты властно забираешь у меня книгу, со стуком её захлопываешь и откладываешь на стол.
- ты же обещал, - голос, как у надумавшего обидеться ребенка, да и губы складываются именно в такое выражение, но в ясных агатовых глазах пляшут и переливаются смешинки, - и снова зарылся в свои талмуды!
Ты недовольна мной, но это мелочь, по сравнению с нетерпением и предвкушением, берешь за руку, тянешь прочь из кресла, я, улыбаясь, встаю.
- Слушаюсь, моя прекрасная госпожа, - и отвешиваю тебе нарочито церемонный поклон. Ты не выдерживаешь обиженного тона и твой веселый смех, похожий на перезвон колокольцев разносится по комнате.
- Пошли же! - Ты ведешь меня прочь из дому, на шепчущую аллею, встречающую Час Смешения. Это именно тот миг, которого ты так ждала, с самого начала дня, вернувшись из долгой поездки на Тол-Эрессэа, откуда вернулась, с ароматом моря в волосах и ниткой розового жемчуга на шее - ты сама наловила его, но там ты успела соскучиться по тому, как прекрасен твой родной город в такие часы. Мой ровный шаг тебя не устраивает, ты срываешься с места, танцуя, идешь вперед, ловя на нежную, матовую кожу мягкие, невесомые мазки золотых и серебряных красок, Тени от деревьев, которыми обсажена аллея, бросают резные тени на твое лицо, а ты, напевая и смеясь, раскинув руки в танце, движешься в сторону Холма. Чем ближе, тем гуще сияние Древ, оно заставляет мягко гореть беломраморные стены зданий и вздымающиеся к звездам башни, оно играет на металлических оградах, решетках, перилах крылец и ажурных мостиков, оно нежно шелестит, сливаясь с песню фонтанов и каналов, шелестом листвы, что кажется совершенной иной, но прекрасной. И звонят колокола в звонницах дворцов, на вершинах башен, их голос подхватывают колокольца, что обручающиеся эльфы иногда подвязывают к древесным ветвям, колокольчики над дверьми, под арками, в садах... перезваниваются бубенчики, которыми играют дети, и которые вплетают в волосы девы и юноши.
И замирают элдар, из тех, что шли по своим делам, что бы окунуться в эту златосеребряную нежность, поднимают глаза, что бы разглядеть звезды, которые в этот час кажутся особенно близкими, умолкают разговоры, дабы не мешать песне... А те, кто свободен подобно ветру, который в этот час тих и ласков, идут к холму, что бы вновь и вновь видеть это неизбывное чудо совсем рядом, пусть ненадолго, лишь на несколько минут, и вновь пойти своим путем, но словно прикоснувшись-таки к некому священнодейству...
Ты взбегаешь по тропе, ведущей на вершину... Твой силуэт сияет золотисто-серебряным ореолом. Ты прекрасна... Ты словно дитя этого часа, и я готов смотреть и смотреть, ни на золотые кромки и серебряные капли, а на тебя... Ты для меня - весь свет... свет души моей...